— Мы работаем над этим. — заверил её я и поднялся с кресла; Еремеев поднялся следом за мной. — Большое спасибо, что согласились уделить нам своё время.
Я вежливо поклонился. Еремеев сделал то же самое. Федорчук удивлённо заулыбалась, прикрыв губы ладонью (совершенно сатурнианский жест, между прочим) — видно было, что для неё это немного внове.
— Я рада, что смогла быть вам полезной. — проговорила она, и её глаза загорелись: — Послушайте, господин инспектор, вы не хотели бы задержаться? Сейчас ещё рановато, но, я думаю, мы смогли бы накормить вас обедом на прощание.
— Благодарю, — я развёл руками, незаметным движением убирая Линзу обратно в рукав, — но я на службе.
* * *
— Слушай, Штайнер, — начал Еремеев, стоило нам отойти на приличное расстояние от "Синевира", — а тебе, часом, не приходило в голову просто взять записи с камер Порта?
— Наружных, что ли? — уточнил я; Еремеев утвердительно кивнул. — Приходило. Но это не в моей компетенции.
— Это как?
— Это так: изъятие больших объёмов данных находится в компетенции отдела по борьбе с киберпреступностью. — отчеканил я и добавил: — Ну, или мне нужен ордер. Ордера у меня нет, да и тогда оно проблематично.
— И поэтому ты таскаешься по кораблям? — закатил глаза Еремеев.
— Человеческий фактор. — многозначительно сказал я. — Заметь, мы уже знаем, что за час до убийства Вишневецкой четвёртый узел был пуст...
— И что это нам даёт?
— А вот это, — ответил я, — нам с тобой и предстоит узнать.
"Лепанто Экспресс", судя по виду из иллюминатора, был не менее внушительным кораблём. Видимо, у полукилометровых прыжковых грузовиков это общее. Пока Еремеев разговаривал с дежурными космонавтами, женщиной и мужчиной примерно одного с нами роста, но с характерной внешностью людей, выросших при другой гравитации и под другим солнцем, я разглядывал корабль, повисший у терминала. Исполинские стыковочные захваты удерживали его — огромную сигарообразную громаду, в свете прожекторов отливавшую зелёным, как будто "Лепанто Экспресс" покрывала благородная патина.
— Штайнер! — окликнул меня Еремеев, и я обернулся. — Пошли.
Командир "Лепанто Экспресса" поспешил к нам навстречу. Я одобрительно хмыкнул себе под нос. От каллистянки Федорчук я не ожидал бы такого поведения, но космонавт откуда-то с Лепанто (в тридцати годах от Солнечной) — совсем другое дело.
— Инспектор Еремеев! — воскликнул он. Под густым слоем лепантийского акцента слышалось беспокойство, смешанное с тревогой. — Что привело вас сюда? С моим грузом что-то не в порядке?
— Насколько мне известно, нет, господин Гучетич. — повелительно ответил Еремеев и отступил на шаг, кивнув на меня. — Это инспектор Штайнер, мой коллега из Национальной полиции, и он здесь, чтобы задать вам пару вопросов.
— Господин Гучетич. — слегка наклонил голову я. Интересно, что у него за фамилия? На каллистянскую, или даже какую-то из наших, она была непохожа. — Очень приятно.
— Взаимно, уверяю вас, взаимно. — торопливо заговорил лепантиец. — Позвольте провести вас в более подходящее место... надеюсь, кают-компания вас устроит, господин инспектор?
— Вполне. — на этот раз я не стал удостаивать его кивком. Гучетич выказывал нам должное почтение, но я-то был совершенно не обязан.
Путешествие до кают-компании оказалось не в пример короче, чем на "Синевире". Переступив комингс, я на секунду обомлел: никаких технических панелей и привинченной к полу мебели не было и в помине. Переборки скрывала деревянная отделка, кресла были выложены атласными подушками и стояли на ножках в виде львиных лап, а пол застилали такие ковры, что мне захотелось разуться.
— Присаживайтесь, прошу вас, господин инспектор Штайнер, — пригласил Гучетич. Сам он садиться первым отказывался. — Располагайтесь поудобнее, пожалуйста! Господин инспектор Еремеев...
— Чего ты не сказал, что раньше с ним общался? — молча спросил я.
— Ты и не спрашивал, — написал в ответ Еремеев. Я покачал головой и сел в ближайшее кресло.
Только после того, как мы уселись, командир "Лепанто Экспресса" опустился в другое кресло сам. Видно было, что Гучетич нервничает. Дурацкие тонкие усы на тёмном лице космонавта топорщились. Лишних волос у сатурниан нету, и усы Гучетича меня откровенно раздражали.
— Господин Гучетич, — начал я, включая Линзу на запись.
— Милорад Гучетич, к вашим услугам, господин инспектор.
— Спасибо. — холодно ответил я. — Господин Гучетич, ваш корабль произвёл стыковку вчера, в 21:49 по местному времени. Это верно?
— Верно, разумеется. — кивнул Гучетич. — Это важно?
— Да, господин Гучетич, это важно. Вы заметили какие-то странности в поведении диспетчера при заходе на стыковку?
— Дайте подумать... — Гучетич нервно побарабанил пальцами по колену. — Нет, господин инспектор, никаких странностей.
— Вы не заметили, сколько стыковочных узлов было занято на терминале во время захода на стыковку?
— Нет, но... — Гучетич снова побарабанил пальцами, скосив глаза в сторону, — не могу ручаться, господин инспектор, но занят был только один. Во всяком случае, других грузовиков у терминала мы не видели.
— А не грузовиков? — спросил я. — Менее крупных кораблей?
— Разрешение сенсоров. — развёл руками Гучетич. — Если они и были, то различить их на фоне терминала было невозможно.
— Я понял. — кивнул я. Один грузовик... значит, только "Гваэчжу Грин", а это следующий. Его командира нужно будет расспросить поподробнее. — Господин Гучетич, диспетчер давала вам конкретные указания, к какому узлу заходить на стыковку?
— Ну разумеется! — ответил Гучетич. — Она приказала нам приближаться сюда, ко второму узлу. Если честно, я бы предпочёл самый крайний, четвёртый, но не стану же я пререкаться с диспетчером!
— Диспетчер делала какие-то паузы или задержки, когда указывала вам стыковочный узел?
— Нет... нет, точно. Никаких пауз, господин инспектор.
— Понятно. — ответил я. — Вы раньше были в Титане-Орбитальном?
— Был. Два года назад, для наших кораблей это нечастый маршрут. — быстро ответил Гучетич. Ничего удивительного: Лепанто находится за добрых десять прыжков от Солнечной, да ещё и к галактическому западу. — Это важно?
— Да, господин Гучетич, это важно. — снова повторил я. — Как долго вы остаётесь в порту?
— Обычно это было бы четверо суток, — начал Гучетич, — но половина моей команды застряла в Дэдзиме, а другая половина — злые как черти из-за пропускного режима. Я уже думал, что что-то не так с моим грузом...
— Что у вас за груз?
— Машиностроительные полуфабрикаты. Хорошо хоть конвееры работают... но моя команда этому вовсе не рада, да и я тоже. Скажите, господин инспектор, нас могут задержать?
— Это не в моей компетенции, — ответил я, — но, возможно, нам может понадобиться ваше сотрудничество.
— Разумеется, разумеется. — Гучетич прямо-таки рассыпался в заверениях. — Буду рад услужить вам, инспектор!
— Вы уже оказали незаменимую помощь следствию, господин Гучетич, — сказал я, — но всё равно спасибо.
Предлагать нам угощение Гучетич не стал. Видимо, он был научен горьким опытом.
* * *
— Ты видел его груз? — спросил я у Еремеева, когда мы вышли наружу. Вести такие разговоры внутри "Лепанто Экспресса" я не собирался: в космическом корабле переборки в прямом смысле имеют уши.
— Ну да. — ответил Еремеев. — Он не врёт, там действительно полуфабрикаты. А что, ты у меня работу отбирать собрался, Штайнер?
— Держи карман шире. — ответил я. — Нужна мне твоя работа.
Еремеев гневно засопел.
"Гваэчжу Грин" был нашей последней остановкой. У стыковочного узла никто не дежурил, и Еремееву пришлось несколько раз нажать кнопку интеркома.
— Спят они там, что ли? — недовольно пробурчал он, когда и в третий раз не было ответа.
— А зайти внутрь? — предположил я, одним глазом глядя в иллюминатор. Снаружи простирался серый борт грузовика. — Твоя Линза же вскроет их шлюз, да?
— Ага, вскроет. А потом сюда сбежится весь Порт. — кисло ответил Еремеев. — Оно тебе надо?
— Ну как сказать... — определенно, за такой переполох Мэгурэ меня по головке не погладит, да и начальство Еремеева едва ли отнесется с пониманием. Я оставил конец фразы висеть в воздухе.
Воздух тут был очень спёртый.
— Дежурный, говорите. — ожил интерком характерным выговором селенитского французского. Еремеев просиял:
— Инспектор Еремеев, Транспортная полиция; инспектор Штайнер, Национальная полиция, нам нужно переговорить с вашей командиром. — сказал он.
— Вас понял. Подождите. — ответил интерком. Мы с Еремеевым одновременно посмотрели друг на друга и пожали плечами: да уж, конечно, от селенитов вежливости тем более не дождёшься. — Проходите, господа полицейские. Вас встретят.
— Прошу. — Еремеев жестом указал на коридор. Я покачал головой и вошёл первым.
В шлюзе нас встретила космонавт, совершенно непохожая на селенитку — абсолютно непохожая: вторая половина Лунно-Лагранжийского Альянса живёт в орбиталищах, мало чем отличающихся от Титана-Орбитального (кроме, разве что, плотности населения). Она провела нас внутрь корабля — но, как оказалось, не в кают-компанию, а сразу в каюту командира.
По дороге нам встречались и другие космонавты — и лагранжийцы, и селениты, худые и высокие из-за низкой гравитации, и колонисты — рядовые космонавты из внесолнечных миров. Так как наш путь следовал через жилые отсеки, нас провожали недовольные взгляды: нашему вторжению никто не был рад.
Мне было не привыкать к таким взглядам, а уж Еремееву, имеющему дело с гайдзинами восемь, а то и двенадцать, часов в сутки — и подавно. Но в кои-то веки ощущать чужаком себя было неприятно.
Командира "Гваэчжу Грин" звали Армистед — по крайней мере, так говорила надпись на груди её комбинезона. Она сидела за столом, занимавшим большую половину каюты, погрузившись в окружающие её волюметрические экраны — точь-в-точь, подумал я, как убитую Вишневецкую. Но экраны рассеялись, один за другим, и Армистед перевела взгляд на нас.
— Господа полицейские. — вежливо проговорила она на безукоризненно нейтральном французском. Ни следа акцента. — Чем я обязана вашему визиту?
Командир была селениткой. Это совершенно неудивительно: селенитов в ЛЛА элементарно больше, чем всех лагранжистов вместе взятых. Она подалась вперед в кресле, сложив длинные руки на столе. Чёрные глаза смотрели на нас с вызовом. Луна-Лагранж — великая держава, пусть и растерявшая за годы немалую долю своего величия, и это находит своё отражение.
— Инспектор Штайнер, Национальная полиция. — представился я. Брови Армистед чуть приподнялись, прежде чем её лицо снова приобрело беспристрастное выражение. — Я провожу расследование, и хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Вопросов. — повторила Армистед и перевела взгляд на Еремеева. — А вы, господин..?
— Инспектор Еремеев, Транспортная полиция. Я сопровождаю инспектора Штайнера.
— О. — только и сказала селенитка. Я даже не стал её винить: сатурнианский мужчина-полицейский — это уже достаточно необычно, а два сатурнианских мужчины-полицейских — необычно вдвойне. — Что ж, задавайте свои вопросы, инспектор Штайнер.
— Спасибо. — ответил я и встряхнул левой рукой. Линза послушно выпала в подставленную ладонь.
— Госпожа Армистед, — начал я, — ваш корабль прибыл на Титан-Орбитальный вчера, в, — я сверился с записями, — 19:22 по местному времени?
— Именно так. — слегка наклонила голову она.
— Вы заметили какие-нибудь странности в поведении диспетчера при заходе на стыковку?
— Никаких. — ответила Армистед после недолгой паузы. — Связь проходила штатно.
— Диспетчер давала вам какие-то конкретные указания, к какому из узлов заходить на стыковку?
— Разумеется. Она приказала нам стыковаться к этому узлу. Мы так и поступили. Учитывая, что терминал был пуст, у нас не было причин жаловаться.
— Терминал был пуст? — уточнил я и скосил глаза на записи: так и есть, сразу после начала дежурства и до 19:22 не было зарегистрировано ни одного корабля. Ни прибытия, ни отбытия. Но что-то казалось мне странным.
— Мы не заметили других кораблей у терминала. — снисходительно пояснила Армистед.
— Других грузовиков? — вновь уточнил я. Селенитка кивнула:
— Разумеется. Кораблям других классов нету повода стыковаться у узлов, рассчитанных на прыжковые грузовики. Я не права, инспектор?
Она была права, подумал я. Действительно, кому придёт в голову стыковаться к терминалу, принимающему полукилометровые грузовые корабли?
Точно так же, как никому не придёт в голову убивать обыкновенную диспетчера Портовой Администрации прямо на рабочем месте, не оставив при этом за собой следов. Действительно, зачем?
Что могло случиться?
— Вы правы, — вслух ответил я, — но отсутствие поводов не означает отсутствия возможности. Вы уверены, что ничего не видели... скажем, у четвертого узла терминала?
Армистед удивлённо уставилась на меня. Её глаза вдруг остекленели на несколько секунд; затем селенитка несколько раз моргнула и покачала головой:
— К сожалению, — медленно проговорила она, — мы не располагаем такими данными. Мы специально не приглядывались к терминалам, господин инспектор. При сближении для стыковки меня интересовало только наличие у терминала других грузовиков. Их не было. Кроме того, диспетчер направила нас к другому узлу, и у меня не было причин возражать. Окончательное решение по стыковке всегда остается за диспетчером.
Я непроизвольно вздрогнул от её слов. То же самое мне говорили и другие командиры — и Федорчук, и Гучетич. Окончательное решение принимает диспетчер. И если диспетчер хочет скрыть что-то, относящееся к четвертому узлу, то никто не сможет ей помешать.
А значит, Вишневецкая что-то скрывала. Это что-то её и убило.
Но что?
— Вы раньше посещали Титан-Орбитальный? — спросил я вместо ответа. Армистед снова недоумённо моргнула: видимо, я сбил её с толку.
— Несколько раз. — ответила она. — Раза три за этот год. Всего, наверное, раз двенадцать. Я на "Гваэчжу Грине" уже пятый год.
— Надолго задерживаетесь на этот раз?
— Собираемся отбывать завтра. — пожала худыми плечами селенитка. Плечи у неё были широкие, и с её худобой они делали её похожей на вешалку. — Отбыли бы и сегодня, но этот пропускной режим спутал нам все карты. У нас график. — последние слова она произнесла так, будто бы выбивалась из графика исключительно по моей вине. В чём-то она была права.
— У вас насыщенный график?
— И два дня из него мы уже потеряли при заходе на Землю. — кивнула Армистед. — Редкоземельные элементы. В некоторых системах их не так-то и много. — она нахмурилась. Мысль о Земле не особо радовала её... да и меня, положа руку на сердце, тоже.
Земля обезлюдела. После Второй Солнечной войны и краха Земной Империи, вздумавшей поквитаться со всеми космоноидами за многочисленные нанесённые ей обиды, родина человечества лежала в руинах. Титаническими усилиями союзники сумели расселить по сибирским мирам на окраинах космоса полмиллиарда землян: после орбитальных бомбардировок и разрушенной за столетия биосферы Земля была совершенно непригодна для жизни.
