Лесс Таллер - выродок

Верно, я задумался глубже, чем следовало, потому и упустил момент, когда Нестор, наконец, заткнулся. Коготки Сабеллы впились в мое плечо, вернув меня к реальности. Кирим склонил голову набок и, сузив глаза, с интересом разглядывал что-то за моей спиной. Желваки играли на его обезображенных шрамами скулах. Шамир улыбался в ту же сторону. Человека более впечатлительного, чем я, улыбка эта заставила бы озаботиться поисками местечка поспокойней. Нестор, бросив единственный взгляд через плечо, отодвинул пустую кружку, высыпал из кожаного мешочка на стол перед собой шипастые боевые кольца и неспешно принялся надевать их на свои короткие пальцы. Сабелла сжалась у меня на коленях. Развеселый галдеж за ближними столами мало-помалу стихал. Оборачиваться не было нужды — в относительной тишине, замерших в предвкушении зрелища посетителей, я отчетливо расслышал жалостный скрип половиц под неторопливыми шагами.

Не обернулся я и тогда, когда шаги приблизились вплотную, долил в кружку вина из кувшина, отпил. Братцы улыбались уже оба, и улыбки эти были крайне скверными. По мере того, как корчму облетал слух о близкой потасовке, тишина стремительно завоевывала присутственный зал. К нашему столу — одиночками и целыми компаниями — потянулись зрители. Они останавливались на безопасном расстоянии и принимались тихо перешептываться меж собой, прикидывая возможный исход и шансы участников. Среди потных столпившихся тел уже мелькал расторопный малый с шапкой в тощей руке, собирая ставки. Ближайшие к нам столы были немедленно отодвинуты хозяевами подальше.

Половицы нетерпеливо скрипнули за моей спиной. Я спокойно отпил из кружки. В толпе послышались смешки. Неуверенно потоптавшись, некто обошел меня слева и остановился у стола. Коготки Сабеллы глубже впились в плечо, она старательно разглядывала шнуровку моей куртки и дрожала всем телом. Я поднял глаза. Ему бы следовало появиться гораздо раньше, но, видимо, потребовалось много больше времени, чтобы 'отверженный' счел себя оскорбленным. Надо заметить, с того момента, как Сабелла предпочла его коленям мои, он совершенно утратил благодушный вид. Итак, надо мной навис здоровенный такой шанс свалить из 'Озорного вдовца', не пускаясь в пространные объяснения причины своего ухода. И грех было бы им не воспользоваться.

'Шанс' смачно харкнул себе под ноги, тяжело оперся о стол и вперил в меня единственный глаз, исполненный неистовой злобы. Такая концентрация ненависти меня не удивила: левый глаз покоился под мутной пеленой бельма в оправе запекшегося гноя, и правому не оставалось ничего иного, как усердствовать за пару. Потную, изрытую оспинами рожу со смазанным на бок носом и косой щелью рта время от времени сводил тик. За чередой равномерных подергиваний следовало одно такой силы, что обнажались черные гнилые зубы за тонкими потрескавшимися губами с обширными заедами. Словно в насмешку, к болезненной роже прилагалось атлетическое тело с прекрасно развитой мускулатурой. На могучей безволосой груди красовалась татуировка, живописующая готовую к броску змею. Отлично, теперь драки не избежать: 'нетопыри' враждовали со 'змеями' с незапамятных времен. Камнем преткновения становились ключевые торговые тракты. Стычки происходили с завидным постоянством — хватало и незначительного повода.

— Ты, — выдохнул, наконец, громила луково-винным амбре мне в лицо.

— Кто ж с этим спорит? — отхлебнув из кружки, ответил я как можно небрежнее.

Он вновь сплюнул себе под ноги. Похоже, подобным образом ему приходилось оживлять вялое течение мыслей, чтобы выиграть время для обдумывания очередной реплики.

— Моя, — верзила бесцеремонно ткнул пальцем в Сабеллу, отчего бедная девочка дернулась всем телом.

— А ты, я гляжу, не особо на слова-то плодовит.

Плевок под ноги и еще один в сторону. Мое предположение оказалось верным с той лишь разницей, что количество плевков напрямую зависело от сложности услышанного.

— Моя, — тупо повторил верзила.

— Ты обознался, твоего тут ничего нет, — разговор мог получиться забавным, однако затягивать его не следовало. — Может, тебе поискать где-нибудь еще? Я и место заветное знаю. Проводить не провожу, но на путь наставлю.

Все-таки я переусердствовал: бедолага разразился целой дюжиной плевков. Похоже, когда иссякнет слюна — этот своеобразный источник вдохновения — верзила предпримет решительные действия. Учитывая жару вкупе с количеством выпитого, он и так поиздержался. Стремительное развитие событий меня вполне устраивало. Но до того, требовалось решить проблему с намертво вцепившейся в меня Сабеллой.

— Она пойдет со мной!

— Ах, вот ты о чем! Забрать ее хочешь? — деланно удивился я.

— Заберу.

— Да была бы печаль, забирай!

Сабелла вскинула на меня испуганные глаза. Я подмигнул ей. Вырвал шапку из рук спящего Селевана и быстро всучил ее оторопевшему верзиле. 'Держи!' Тот, ухватившись за шапку, выпялился на нее с тупым недоумением. В следующее мгновение, расшвыривая и давя посуду, на стол вскочил Селеван. Он бешено вращал налитыми кровью глазами, выискивая обидчика. В поле его зрения угодил верзила, сжимавший в руках заветную шапку. Яростно взвыв, Селеван ринулся в атаку.

Толпа взорвалась восторженным ревом. Я хлопнул Сабеллу пониже спины: 'Пошла'. Та долго упрашивать себя не заставила — растворилась в толпе зрителей. Селеван уже оседлал опрокинувшегося на спину верзилу и с поразительной быстротой месил кулаками его ноздреватую рожу. Натиск оказался настолько стремительным и неожиданным, что ошеломленный 'вор' даже не пытался сопротивляться. Шапку из рук он не выпускал, что распаляло боевой раж Селевана многократно. Все это я отметил за миг до того, как сам вскочил со скамьи и развернулся лицом к набегавшим приятелям верзилы. Их было пятеро. Разглядев главную угрозу в братцах и Несторе, четверо устремилось левее. Пятый весело припустил в мою сторону, с задорной бычьей непосредственностью намереваясь одним махом снести меня и добраться до поверженного соратника. На его правой руке грозно отблескивала латная перчатка. Рванувшись вперед, я одновременно отпустил сжатое до предела заклинание прорыва. Самую малость, лишь первичную формулу: даже незначительный выигрыш во времени серьезно упрощал мою задачу. Сам по себе, оголтело прущий на меня дуболом, особой опасности не представлял, что сейчас действительно было важным, так это сохранить его в относительном здравии до нужного момента.

Сухой треск разрываемого пространства утонул в хаосе всеобщего рева. Позади меня, тугим бичом вихря со стола смело битые тарелки, кувшины, объедки... В замкнутом помещении даже слабые заклинания оставляли сильное эхо. Плевать! Внимание хмельной толпы приковано к драке. Едва ли среди горланящих рож отыщется приметливый, которого озаботит странное поведение посуды. В конце концов, в пылу потасовки многострадальному столу могло достаться от любого из дерущихся.

Единственное, что успел предпринять разогнавшийся громила — вытаращить глаза от удивления, внезапно обнаружив цель прямо перед собой, однако остановить стремительный бег это не помогло. С сочным шлепком влетел он грязным потным лбом в подставленную мной ладонь и, промолотив по воздуху ногами, обрушился на спину. Жалобно охнули доски под его весом. Латная перчатка слетела с руки хозяина, кувыркнулась мне под ноги и замерла потертой кожаной ладонью кверху, точно прося подаяние. 'Было, да всё раздал' усмехнулся я про себя, пинком отшвырнув перчатку к толпе зрителей, где за нее тотчас началась грызня.

К моему облегчению громила очухался скорее ожидаемого, во всяком случае, на ноги он вскочил довольно резво. Вид его, однако, внушал серьезные опасения за рассудок: на перекошенных губах пузырилась пена, перемазанный слюной, безволосый подбородок блестел... а этот исступленный звериный рев! Да тут дело не в оскорбленном самолюбии, похоже, латная перчатка значила для него не меньше, чем 'чудесная' шапка для Селевана. Это меняло дело.

Низко пригнувшись, втянув голову в плечи, на полусогнутых ногах он неторопливо двинулся ко мне. Необыкновенно волосатые скрюченные пальцы его рук слабо шевелились, точно пара пауков, перебирающих лапками. Я попятился, по дуге отступая к замершей толпе. К тому месту, где в первых рядах красовался новоиспеченный хозяин латной перчатки, не иначе как по дурости рискнувший напялить ее тут же, да еще поднять руку в приветственном жесте. Расчет оказался верным: едва громила приметил свою собственность — я перестал для него существовать. Взревев, он пролетел мимо меня, сгреб 'счастливчика' левой рукой за серую потную рубаху и без замаха нанес правой несколько точных дюжих ударов. Тот безмолвно осел на пол, оставив в волосатых пальцах трофей — отодранный лоскут. Для верности пнув поверженного, громила наклонился над телом и принялся стягивать перчатку. В следующее мгновение об его голову с глухим хлопком разлетелся кувшин, щедро обдав окружающих глиняными черепками и брызгами. Кисло запахло уксусом. Как ни в чем небывало, громила выпрямился, отер с рожи кровь, натянул латную перчатку себе на руку, несколько раз с лязгом сжал пальцы в кулак, проверяя ее, и... завалился на бок. 'Сука, я на него поставил!' завопил кто-то невидимый. Толпа всколыхнулась. Послышалась брань и хлесткие удары. 'Други! Свиньи портовые Парося смертным боем бьют! Шибай сволоту!'

Как я и предполагал, распаленная вином и зрелищем толпа полыхнула дракой. Чадный удушливый сумрак 'Озорного вдовца' наполнился воинственным ором, натужной возней, треском, топотом, грохотом опрокидываемых столов... С истошным визгом, вверх по лестнице, к жилым комнатам бежали шлюхи, волоча за собой вырывающихся для вида клиентов. Управляющий с подавальщицами укрылся за крепкой дверью кухни. В проеме раздаточного окна то и дело мелькало его озабоченное лицо. Коротким тычком в горло свалив метнувшегося мне навстречу не в меру прыткого ухаря, я огляделся. Спина к спине стояли Кирим и Шамир, раздавая могучие удары направо и налево. У их ног корчились или лежали неподвижно те, кто имел неосторожность угодить под кулачную круговерть. Среди тел мне удалось разглядеть и парочку 'змей'. Селевана я обнаружил под столом. Он мирно спал, притиснув драгоценную плешивую шапку к сердцу. Неподалеку валялся его 'обидчик' рядком с безвестным малым. Оба были неподвижны, за исключением сухонькой ручонки малого, которая довольно бодро шарила в поясном кошеле верзилы. За мельтешением тел мне, наконец, удалось разглядеть и Нестора. Он стоял спиной к колонне и отбивался сразу от троих. Потный лоб рассечен, правая половина бороды растрепалась, нос, вернее его нижняя часть, распух, но держался рыжий молодцом и кулаками, шипастыми от боевых колец, орудовал умело. Одного из нападавших согнуло пополам. Он отковылял в сторону, прижав обе руки к животу, опустился на колени и уткнулся головой в пол. Его вырвало.

Вот и чудно, все при деле — самое время покинуть свальное веселье. Уворачиваясь от летящих кувшинов и мелькающих кулаков, перемахивая через копошащиеся тела, я добрался до выхода и выскользнул за дверь.

Глава 11

За порогом на меня обрушилась лавина света, необычайно яркого после сумрачного нутра корчмы. У крыльца, в ореолах суетливой мошкары, сияла пара массивных кованых фонарей. Начищенные, с прозрачными, на совесть выскобленными стеклами, они безжалостно выставляли напоказ рассохшуюся дверь, обитую неровными полосами позеленевшей меди, обшарпанную вывеску в чешуе облупившейся краски, заблеванную лохань под фонарным столбом. Боюсь, для меня так и останется загадкой, что именно побудило толстяка осиять это убожество. Думаю, ответа на этот вопрос не знал и сам Рюго, однако же, продолжал старательно содержать фонари в исключительной чистоте. Словно за тщание было обещано ему самим святым Кларием полнейшее списание грехов. За границей слепящего света, меж подступавших вплотную к корчме домов висела неподвижная тьма. Сдавленная щербатыми разогретыми за день стенами, замешанная на липкой духоте, щедро приправленная зловонием, она казалась почти материальной. Пока верхний город жирел, расползаясь дворцами вширь, нижний подрастал. Домам, скованным общими стенами, оставалось тянуться к небу уродливыми надстройками. И они тянулись, наваливаясь друг на друга, точно пьяные, нависая над узкими кривыми улицами. Даже днем тут хозяйничал полумрак.

Я спустился по ступеням крыльца и окунулся в удушливую темень. Тихо. Вымотанный пыльным зноем город смог, наконец, забыться тревожным сном. Лишь мерный надтреснутый звон колокола на старой церковной башне, невидимой за изломом очерченных луною крыш, временами нарушал тишину и плыл, плыл под острыми мерцающими звездами, преследуемый далеким тоскливым собачьим воем. Про звон такой в народе невесело шутили — звонарь повесился.

Как я и предполагал, остановиться пришлось довольно скоро. Улица сворачивала вправо. Мрак утратил незыблемость: по фасадам домов с наглухо закрытыми ставнями окон сновали отсветы пламени. Я осторожно выглянул из-за угла. Шагах в тридцати, у костра, запускающего в ночное небо невесомые искры, поставив боевые топоры меж коленей, сидели трое. Они молча пялились в огонь, беспрестанно отирая потные физиономии рукавами суконных курток. Дальше по улице лениво вышаркивали сапогами еще двое с полыхающими факелами в руках. Были и другие — в этом я не сомневался: темный провал прилегающей улицы, слева от костра, время от времени светлел. Да и на плоских крышах, которые по указу магистрата в целях обороны города сооружались через одну-две двускатные, несомненно, скучали стрелки, баюкая арбалеты.

Подслушанный в корчме разговор разом оброс плотью. Вот и доблестная затужская стража. При исполнении. Я знал, сколько бы ни петляли речушки разбитых мостовых, существовали хитрые места, в которых они сливались и совсем недолго тянулись единым целым, прежде чем заново распасться и затеряться в теснинах улочек. Заткни такие места, и переход из одной части нижнего города в другую станет невозможным. Вышел я аккурат к одному из таких 'узелков'. И конечно опоздал, пройти незамеченным здесь не удастся. Не нужно обладать особой прозорливостью, чтобы понять — у других переходов меня ожидало то же самое. Кто-то весьма толково расставил посты. Зажратое офицерье затужской законности проявляло должное рвение и недюжинную смекалку лишь при дележе мзды. Нет, тут чувствовалась бульдожья хватка храма Полуночной зари, бережно натасканного святой церковью на облавы. А если так, то и маг где-то здесь, поблизости. Прикинуться бы упившимся прожигой — разило от меня в самый раз — да поднятые по тревоге стражники, озлобленные вынужденным ночным бдением, едва ли ограничатся парой зуботычин, как обычно. И кошель, что приятно оттягивал пояс, мог сослужить скверную службу: золота слихвой хватало на скупую строчку в рапорте 'обнаружен труп неизвестного с перерезанным горлом'. А уж если полуночник подвернется пытливый... бросит метку из любопытства, а как она не пристанет, так он тут же всё про меня поймет. Да и чего тут не понять?

Я и не думал добраться до Сонного переулка вот так запросто: расторопность псов его святейшества мне хорошо знакома. Однако тащился сюда отнюдь не из праздного любопытства и уж, само собой, не уповая на удачу: дрянная из нее союзница, ветреная. Причина, вынудившая отклониться от намеченного пути и выйти к переходу, хрипло отдыхивалась, вжавшись в стену дома на противоположной стороне улицы, всего в десятке шагов позади меня.