Желудь на ветру. Страницы конспекта студенческой житухи.

Ну вот короче...

Пантюхин стряхнул пепел в пустую жестянку из-под рыбных консервов в томате, откинулся с сигаретой в зубах до упора в стенку вагончика и задумался.

— Ну что короче-то? — раздались нетерпеливые голоса.

— Ну вот... с мысли сбили... Ну да вот в общем, у чуваков в квадрофонии замыкание какое-то случилось или что, в общем, музыка кончилось и мы пошли баб провожать. Ну я со своей иду... пешком пошли, время много, погода теплая... была... идем, значит, разговариваем, и вдруг чувствую, что жрать хочу, как удав. А оказывается, я потом узнал, вино это, апрезитив этот, эти французы, мушкетеры, значит, эти, в гробу я их видел, они его перед тем как пожрать употребляют. Представляешь, им там без этого винища смотреть на суп или котлеты вообще не хочется, заелись совсем. И пьют там немного-немного, вот как в коньячную рюмочку наливают, немного выпьют, бутылку опять под пробку — и жрать, жрать, все, что на столе стоит. А мы, представляешь, с дружаном, по полпузыря и без всякой закуси. И, значится, ни до чувихи уже, ни до чего, вот, знаешь, голодные львы в африканской саванне — мне их жалко. Мне их всех жалко, потому как понятно, как им теперь живется среди всяких антилоп и прочих козлов.

Листик с дерева, не знаю, с какого, сорвал и жую, чтобы просто чего-то жевать и думаю, что это сосиска из столовой. Чувиха еще спрашивает — "А чего это ты зеленые насаждения в городе жуешь?" "Да, говорю, жую, я в журнале "Наука и жизнь" прочитал, что это ценный, как его, ехиднокактус возвышенный средней полосы, вот. И очень его полезно после одиннадцати вечера жевать, это, говорят, способствует интеллекту и развивает предстоящие нервы." "У," — говорит, — "какие ты заумные вещи читаешь, а мы у себя в общаге после одиннадцати в монополию играем и как ты смотришь на то, чтобы составить компанию".

И только я задумался над этим предложением, как дождь внезапно хлынул. Вот прямо пару секунд покапал и ливанул. Даже жрать меньше хотеться стало. Я чувиху ветровкой накрыл — а дружан-то, понимаешь, когда собирались, все говорил — чего ты с ветровкой, как дурак попрешься, чего... А вот чего, да. Тут иногда и не знаешь, для чего какая вещь когда сгодиться может, вот в пенжиче подкладка для чего? для чего подкладка в пенжиче? А, вот, чтобы конспект за нее совать, а ни один портной не догадается. Ну и вот, добежали мы с чувихой до ближайшего подъезда, дождь, крупный дождь мочит, вот дивень тропический видел, нет? Я тоже не видел, так это еще сильнее. Дождь льет, жрать хочется, а на чувихе джинсы сели. Прямо на глазах от воды сели и по швам расползлись. У чувихи глаза — во! Фары у Жигулей видел? И еще говорит: "А чего ты на меня таким голодным, говорит, взглядом смотришь?"

Ну короче, обмотал я кое-как ей ветровкой талию, вроде гавайской такой юбки, и на автобус, хорошо, он из-за дождя пустые. До ее общаги доехали, а там вахтер, гад, пройти не дает, говорит, поздно, а у меня уже пузо танцует, как у йога и видения нирваны начались — ясно помню, в кастрюле еще макароны оставались, в шкафу полхлеба пшеничного, еще не черствого и сыр сулугуни граммов двести, а яйца кончились, мы купить забыли. Чувиха говорит — "Ты весь замер, погоди, я сейчас пойду переоденусь и тебе сюда на вахту чаю вынесу с халвой." Спасибо, говорю, я очень плотно, поужинал, мне бежать надо, к завтрашнему коллоквиуму подготовиться. И помчал, как дунул, автобус у следующей остановки обогнал и сел, и все перед глазами макароны, полбуханки и все прочее, даже яйца стал видеть, хотя их купить забыли. Только подъезжаю к общаге, только пулей на четвертый этаж — а там дружан сулугуни доедает, не говоря уже обо всем остальном. Ты, говорит, извини. так жрать захотелось, что ничего не помнил.

Такой вот кайф с первого разу.

— А с чувихой что потом было?

— А что должно было быть? — хмыкнул Пантюхин, — Все, как обычно.

Он придавил смятый бычок в жестянке и снова откинулся на кровать, молчаливо задумавшись о странных превратностях жизни.

ПАНТЮХИН И ФОРМА

На военной кафедре вначале были танкисты.

То-есть танки стояли пушками за забор, офицеры были танкисты, и, в общем, хорошие люди, только пили много.

И вот перед тем, как на потоке Пантюхина началась военка, их взяли и сменили на понтонеров. Танки угнали, вместо них машины инженерные всякие прислали, и офицеры начали вводить новые порядки. И, первым делом, решили ввести на кафедре форму. Ну, вот кто-нибудь из начальства приедет кафедру смотреть — а у нас тут форма! У других нет, а у нас есть! И начальство останется довольно и, может, чем-нибудь поощрит.

А поскольку по уставу военную форму студентам не положено, завезли стройотрядовскую, вьетнамскую, крапивно-зеленого цвета. Как у немцев в фильмах.

И вот первый день военки погнали учебный взвод получать форму. Завели, значит, взвод в аудиторию, где еще ничего из пособий не было, чтобы не поломали, принесли форму и майор Борщ стал форму выдавать.

И тут оказалось, что половина формы женская. Куртка с выточками, а на брюках молния на боку. А на военку только пацаны ходили. Чувихи в это время просто отдыхали, то-есть лекции списывали и курсовые чертили.

Вот подходит Пантюхин за формой, называет свой размер, ему дают согласно ярлыку. Садится он обратно за парту, разворачивает и тут видит, что форма женская. Пантюхин, он в армии не служил, и в форме, конечно, не разбирался, но за одеждой таки следил и понимал, что к чему. И вот он уже пытается надеть брюки и видит, что молния не на том месте, где он привык ее у себя наблюдать.

Подходит, значит, с этой форме к майору.

— Товарищ майор, а у меня форма женская.

— Отставить смех! Что вы этим хотите сказать, товарищ студент?

— Товарищ майор, вы мне форму женскую выдали.

— Не может быть! Форма как положено.

— Ну вот смотрите, вытачки.

— Это фасон такой.

— А это тоже фасон такой?

— А это, когда ползешь по-пластунски, по нужде захотел... — раздался голос командира учебного взвода. Он в десанте служил, ему все по фигу.

— Отставить смех!

Проверили все комплекты — половина с молнией на боку. Послали менять.

Выяснилось, что форму эта форма злостно не держит, как жидкость. Только, значит, ее выгладишь, на спинку стула повесишь, отвернулся — а ее уже словно как бык жевал. Пришлось стрелки на штанах просто прострочить. Чтобы было видно, где они должны быть среди складок.

А потом форма села. Она из х/б, а х/б садиться здорово. У нех, кто не выпендривался и сразу взял побольше, как балахон, еще ничего было. А Пантюхин фасонить любил, и выбрал размер по фигуре. Ну, на куртке пуговицы он перешил, а штаны стали в обтяжку, как лосины. И его каждый раз на построении майор выводил из строя и внушение делал.

— На кого это вы так выставились, товарищ студент? Вы, товарищ студент, своим вызывающим внешним видом льете колесо на мельницу империализма.

— Товарищ майор, разрешите? Это он противника устрашает. Вероятного.

— Вероятного противника, товарищи студенты, по команде устрашать будете!

В конце концов тот майор, что взвод курировал, разрешил Пантюхину ходить на военку в обычных штанах. И на каждом занятии офицеры поднимали Пантюхина и спрашивали:

— Товарищ студент! Почему не в форме?

— А мне товарищ майор разрешил. Чтобы не лить колесо на мельницу.

А через полгода нагрянуло на кафедру начальство. И осталось недовольно.

— Что это вы за ерунду развели с зелеными тряпками? Лучше б следили, чтоб все затылки были коротко пострижены.

Но форму так и не отменили.

КАК ПАНТЮХИНА ЗА САМОГОНКОЙ ПОСЛАЛИ

В лагерях как-то поехали учебные взводы и три майора на занятия по разведке моста. То-есть значит, на речку. Погода хорошая, опять-таки речка рядом, рыба плещется, ивы прибрежные тень создают, и решили товарищи майоры сообразить. И послали Пантюхина в ближайшую деревню за самогонкой; дескать, он один черт ничего не знает, а так за пузырем сбегает, ему и зачет поставят.

Пантюхин и порыл в деревню. Дело идет к вечеру, а Пантюхина нет. Вот майор Борщ, как самый шустрый, взял с собой трех студентов покрепче, из числа бывших армейцев, и чесанули они на офицерском газике в деревню — мало ли, может ввязался там во что по простоте душевной.

Въехали в деревню, смотрят — в крайней избе свадьба идет. Борш и сказал армейцам:

— Вы, — говорит, — посидите в машине, а я сам схожу, разведаю.

Час, другой проходит — ни Борща, ни Пантюхина назад нет. Тут студенты сорвались — и в хату. А там Борщ уже лыка не вяжет.

Стали всех расспрашивать. Выяснили: был такой пацан, на Пантюхина похожий, играл на гитаре. Он как вошел, значит, на него — "А, солдатик, солдатик!" — и к столу. А потом куда делся, никто не видел.

Погрузили студенты Борща в газик, и — назад. А уже время возвращаться с занятий. Тут офицеры забеспокоились. Скомандовали всем студентам грузиться в ПТС — это корыто такое большое на гусеницах — и на этом ПТС всем шоблом в деревню рванули, курей распугивая.

Прочесали деревню, установили только, что видели Пантюхина с четвертью самогонки. И что говорил он, будто должен выполнить какой-то приказ.

А уже темнеть начало. Поехали смотреть по дороге в лагерь, в свете фар нашли на дороге пилотку Пантюхина и ремень, совсем уж недалеко от КПП. Подъезжают к КПП — Пантюхин не приходил.

Подняли тут весь лагерь по боевой тревоге и прочесали весь лес. Лазили по кустам, орали, все обшарили — нет Пантюхина, как сквозь землю провалился.

А под утро он сам пришел, без пилотки и ремня, но с четвертью самогона. Оказывается, шел он по дороге, где потерял пилотку и ремень, не помнит, а метров сто до КПП с дороги свернул и упал в вырытую стрелковую ячейку в чистом поле и там заснул, и не видел, как его ищут. Только ночью проснется, видит — звезды в вышине горят. И снова засыпает.

Занятие ему все-таки зачли. Он же четверть принес!

НЕУСТРАШИМЫЙ ПАНТЮХИН

Как только военка началась, Пантюхин сразу прославился, как неустрашимый.

Был на военной кафедре тир в подвале. То-есть аудитория для самоподготовки, а чуть подальше тир с мишенями и стенка, чтобы из разных положений стрелять.

И вот как-то дали им там пострелять из малокалиберных пистолетов на три патрона. Стоя. То-есть студент на огневой позиции, слева, у самой стенки майор подсказывает, как держать, как наводить, сзади в дверь студенты смотрят.

Стрельнул Пантюхин первый раз, а у пистолета затвор в заднем положении и заел. Пантюхин дальше жмет, а выстрела нету.

И вот он оборачивается к майору вместе с пистолетом, прямо как стоял для стрельбы, как Пушкин на дуэли, так, что дуло пистолета смотрит прямо на майора, а палец на спусковом крючке. И говорит:

— Товарищ майор, а у меня не стреляет!

Майор прямо как-то на глазах сереть начал, как будто под кирпичи маскируется, и остолбенел. И говорит нетвердым голосом.

— Товарищи студенты. Сзади — стена. Слева — стена. Справа— стена. Спереди — он. Куда мне деваться?

И тут до Пантюхина дошло, что он в майора целится. И он тоже остолбенел. И, поскольку в армии не служил, то и говорить не смог.

Тут майор немножко пришел в себя, и как-то вниз поднырнул, и выбил из рук Пантюхина пистолет. И долго гонялся за Пантюхиным по двору старого корпуса, но не догнал. С тех пор студентам малокалиберных пистолетов не давали.

А в лагерях все равно из пистолета стрелять надо, только из боевого. И сначала без патронов всех гоняли, чтобы никто не поворачивался. И Пантюхин уже все хорошо понимал, и с пистолетом не поворачивался. И стрельбище было открытое, на случай, если кто и начнет поворачиваться, чтобы майор мог сразу на землю упасть.

И вот наконец патроны выдали и дошла очередь до Пантюхина отстреливаться. И вот стоит Пантюхин перед мишенью и думает, как бы не сделать лишних движений. А тут заминка какая-то вышла, и майор все команды не подает. И Пантюхин так смотрит на майора, только голову чуть повернул, и ждет. И тут у него в затылке зачесалось, потому как лето и жара, а все в пилотках. Пантюхин подумал, что стоит вроде как не по стойке смирно, и в затылке почесал. И тут увидел, что майор вдруг замолк и прямо с открытым ртом на него смотрит и ничего не говорит.

И Пантюхин вдруг понял, что он чешет в затылке дулом пистолета, снятого с предохранителя, а палец держит на спусковом крючке.

И, как только он пистолет опять на мишень направил, майор ожил и заорал:

— Положить оружие! Вон!!! Вон!!! Разгильдяй!!! Зачета не поставлю!!! Вон отсюда к чертовой матери!!!

А через несколько дней уже из автоматов стрелять. Ну, автомат — штука здоровая, им в затылке чесать трудно. Да и Пантюхин из него еще в школе стрелял, только весной. А тут летом. Тепло, на стрельбище трава растет и цветочки всякие.

Ну вот Пантюхин автомат опустил, магазин в него вставил, опять целится — а на мушке мусор всякий и трава. Это потому как он, заряжая, дулом в траву уперся. И Пантюхин, не ставя автомат на предохранитель, поворачивает его дулом к себе и начинает травинки с мушки счищать. И майор снова с открытым ртом замолк, и Пантюхина снова со стрельб выгнали и зачет пообещали не поставить.

А потом на подрывном деле был такой урок мужества. Это когда несколько студентов, и каждый должен снарядить шашку со взрывателем, шнур поджечь, положить в ямку, потом стать по стойке смирно, все по команде поворачиваются кругом и строевым шагом прочь отходят. А перед взрывом по команде ложатся. Это, значит, чтобы приучить, что шнур горит определенное время и не надо дергаться.

И Пантюхин вроде как спокойно держался, как будто всю жизнь только шашки и подрывал. Как положено, все сделал, шашку положил и стал по стойке смирно. И майор успокоился, раз шашки в руках нет, значит, уже ничего такого не выкинет. И дал майор команду кругом и шагом марш.

И как только все строем пошли, Пантюхина как чего стукнуло. И тут он поворачивается, хватает шашку с зажженным шнуром и с шашкой в руке строевой шаг печатает. Майор даже скомандовать ничего не может. Настолько ситуация для него немыслимая, что действий каких для него или инициативы предусмотрено не было.

Тут, хорошо, Пашка рядом в строю шагал, ну футболист который, нападающий институтской команды. И тут он подбегает и лучшим ударом в своей жизни выбивает шашку из руки Пантюхина как в ворота бразильской сборной. Прямо над майором просвистела и в кусты. Майор орет:

— Ложись!!!

Все упали, тут шашка в кустах — бум!!! И все остальные сзади — бум!!! Все встают, ничего не слышат, в ушах звенит. Пашка на Пантюхина смотрит, и по физиономии его — тресь!

— Отставить!

Тут майор подбегает и к Пантюхину:

— Товарищ студент! Вы целы?

— Так точно!

И майор по физиономии Пантюхина — тресь!

— Вон!!! Вон!!! А дальше уже никто не разобрал, у всех в ушах звенело.

Потом всем все равно зачет поставили.

А гранаты боевые вообще не дали кидать, только майор объяснил:

— Вы, товарищи студенты, гранаты в бою зря не тратьте, потому как немного их. Вот когда у вас кончатся патроны и противник начнет вас окружать, чтобы взять в плен, тут вы их и примените.