Арина

К вечеру уже мало кто лыка вязал. Собанька тявкала, барынька бранила иё почём зря то, а то наказывала расставляться "давать целовать" всем по очереди. Охрим с Поташком на охоту ходили ишшо, раздобыли там два фонаря, всем сказав, што видали "медведь". Друга друг они точно не видели. Осип же мирно спал часа два, пока в голову сон не пришёл, што к нему приземлился аист на дом, клювом долбит дыру уже и орёт: "Де вы, сучья, повыказились!" Оказалось, то лишь Поташок так костёр собират. Да и не орёт, а так присказывает... Вечер снёс весь полуденный зной, всем полегшало. Только лишь хмель не попускает своё. Да и верно ведь — если сдабривать! Стало снова ебаться хотеть. Уж собанька сама к всем подлаживает, да берёт без разбору хуй в рот: как сгодится надрать иё? Пелашка же барствует пьяненькой пока вдрызг на боку, но ведь жопа уже поотклячена — надо "барыню" брать за бока! Иё Охрим и взял. Завернул сарафан, рассмотрел повнимательнее — што тут как — хуй его и воспрял. Поташок же тем временем наложил на щеку Аришке конец, да по носу постукиват: "Вот ужось! Вот ужось!" Осип было смеяться им всем, дуракам, да вдруг смотрит: и сам дурак уж какой, весь вверх торчит! Подобрался к Аришке, как к ближней своей, да под вылиз ей и поднырнул: "Садись, девка, устраивайся!" Што с трудом, то с трудом. Села Аришка и протрезвела на миг: дуже плотна уж влезла балда, тут не баловство! Ажнось снова Аришка упала вперёд, на лесовика грудь мохнатую, так сзаду серьёзен напор. Лежит, только лишь чуть пошевеливается белой сракой по ём в аккуратную водит мало совсем взад-вперёд. Поташок вновь задумался. Вечно жить — малым быть! Вновь по гнёздам все тетерева, а ён с хуем наперевес один в воздухе. "Склонись, што скажу!", ему Осип, Аришкины губы на сторону отстранив — целуится хай в бороду пока поговорить. Да давай шептать на ухо штось Поташку. Тот "ага...", да "ага!". До Аришки лишь слово "...ужопу..." долетело с трудом. Чиго за ужопа такая, Аришка не поняла совсем, только с чегось по спине мурава гусьей кожей забегала, да уж прошла. А вот как приставилось до дырке в жопе ей горяч пятаком, так аж взвизгнула, што дошло: "Куды? Ой-ё-ёханьки!" Пелашка очнулась — визг стоит, из-под заду саму ебут, хорошо! Напружинилась, заёрзала жопой сама, Охрим в ей задёргался, стало небо видать — охорошела Пелашка за миг... А Поташку не на свёз: не идёт в дырень тугу бойкий конец и всё! Осип терпел, терпел, да повысунул свой: "На, иби уже так покамест што!" Тут, конечно, куда веселей — задрал сраку Аришки на гору к себе Поташок, вдул по само себя, да быстро и отходил: заохала девка под ним, и он в хрип пошёл, да прилип ей до белой задницы... Ещё Осип добрал — стало Аришке и вовсе невмочь в чувствах ластиться. Упала на травушку после всего — где же сила моя и была когда? А над ей уж Пелашка примащивается: "На, собанька, што есть для тебя! Повылизывай у хозяюшки!" Аришка лизать, молофья по устам, а Пелашка того не взяла в расчёт, што самой уже силы все до ветру поушли из-под Охрима-то. Никаких больше радостев нет от Аришкина языка, лишь шщекотка одна. Но старается девка упорна, хочет взвестись как ништо... Тут же энти балбесы-проказники, тямы нет в головах ни в одной из шести уже, так над девахами хоть им веселие! "Чай ускачешь ишшо, седланница!", Охрим, "Хошь оставь про себя постромку!" "Веселей три, штоб нос вошёл!", Поташёнок подсказывает, "Да смотри в ней не обоссысь!" И Пелашка с несносных хихикать лишь, вместо штоб хорошеть для себя. Чует, што ей и впрямь подбирается — то кажется с хмелю могучего, толь и впрямь уже ссать невмоготу. "Перестаньте... ох!.. леша́ки болотные!.. С вами всышься!..", сама ж всё пытается, ёрзает. Аришка хлюпает, да захлёбывается под ней — всё старается. "Да ссы уже, не горюй!", Осип загоготал, "Чай, собанька твоя рот раззинула, што и в самый раз!" "Да... куды ж?", Пелашка с щёкоту ли, с Осипа, ну хохотать пьянь-барынькой, "Куды ссать-то... охальники тут... Ох!.." "Дуй струю!", нажал в начку Охрим, "Ну, давай!" "Хай ей щёки пощекотит!", смеётся Потошок. Как заслышала уж о ш-щекотке та Пелашка, так и не вынесла — вся зашлась под собой. Да не в радость какую, а просто опрудилась. Аришка рот шире, вылезть никак — над ней девка хохочет вся, да прижимается, у Аришки глаза в пол полтиника! Чуть не позахлебнулась, пока Пелашка вся отссалась. Вылезла мокрая, кудри льнут по щекам, смех кругом. "Моя барынька!", потянулась и чмокнула в губы дуру Пелашку забарствовавшуюся. "Фу, да ты дура вонючая! И с чего б?", хохочет пьяна Пелашка в ответ. Всех у озерко и занесло так вот напослед тово охоченья — утки вдрызг. Разлетелися гуски по вечеру, спать уже натревожившиеся, смотрят только тогда, как купаются сразу три селезня, да лебёдки две белые-мокрые. И охота вся.

Добираться в обрат по потьмам уж пришлось. Тропою Пелашка всё дёргала вервь, да пыталась повыяснить у Поташка: "Дак ты в жопу ей што ли то прямо дул?" "Дул, да не вдул. Узка!", ей Поташок. "Дура какая, а?", Пелашка вся в возмущении, "Штоли сраку пошире раздуть не могла? Ужось я-тко тибе погоди!" Хоть быть может сама то впервое такое слыхом слыхивала, штобы в сраку-то етсть... Вот пришли, ноги свежие, хмель поунялся, страсть — нет. Ружжа в угол, буханки на стол. Да пока Осип лампы хозяйничал и всем снесть собирал, поотбилась Пелашка от рук: увела Аришку на лежбище, да дозвала до ней двух охотников, Охрима из Поташком.

"Всё, уж вечер и не собанька ты мне боле, а хлопка сенная как прежняя!", вновь Пелашка барынею взвелась, "А то гости ко мне понаехали, знать одна! Вишь усталые все, притомились с дороги-то? Давай вновь карусель им устраивай, пусть нехай отдохнут! Да булки готовь, я сконфузу-то лесного тово не допущу тебе более. Вмиг жопа поширеет, как охвостку-то намастрю на неё!" Аришка спугалась чуть, да уж вся поняла — не миновать дырке веретена. Заголилась, "Вы, дядя Охрим", говорит, "так уж ляжьте, как Осип лежал. Я налезу сама". Лёг Охрим на лежаки, села Аришка к иму на живот и ну соваться пиздою на хуй. Еле влезла попала пока, так затож как налезла, так уж радость тому стояку от Охримову — ох, и крепка сидит, девка, ох, хороша! А Пелашка с Поташком на зады подались — тот свободный ещё тёмный глаз у Арины рассматривать. Как ни есть — туг предел. Поташок хуя мнёт в кулаке, башка красная, на жопу зарится, а всё ж сомненья берут. "Да погоди, я уж сама её продеру дырку узку! Намаслю щас", Пелашка палец весь в масло с стола, да в две булки Аришке суёт. Разобрала её волосню, всю умаслила, да в дырень палец — "Ох!" — у Аришки вздох взял, да и вырвался. Поддевает Пелашка, ярит, горит жаром дыра у Аришки заходится. "Вот теперь молодец!", Пелашка вытащила пальца, любуется на сквозняк в тёмной дыре, "Еби дуру энту мою, Поташок! Терпи, да пердеть забудь, хлопка стыдная!" Поташок понаставил свой снур. Стал толкать. Туга ещё, да и сам по молодым летам горяч, да не дюж сноровист. "Дуй ей, дуй! Дуй у камору!", Пелашка подначивает. Охрим хрипом хрипит под Аришкою — как сжимается девка в очко, так ему хуй доит, што вот-вот опростается с радости весь. А Аришка рыдает в глаза, да мотает башкой в потолок: второй хуй дело трудное, а уж жопа горит, сама просится! Рассердилась Пелашка вконец, да как хлопнет по заднице волосяной Поташка: "Ну!" Тот присунулся, да в резкую так, што хуй скрылся, как в омут нырнул — сразу весь. У Аришки глаза на лоб: "Ай-Их-хонюшки!!!" "Хороша девке глупой зашло! Терпишь, дрянька, ишшо? Так терпи давай!", Пелашка за сиськи было её ухватить, да куда уж там — поприжали уж мужики меж собой девку белую. Так елозят теперь — дым стоит! Аришка в пол рёва ревёт, больше нету сил, Охрим с Поташком лишь сопят. Охрим в первую отсопел. Аришка и откричала с им. Позатихли враз оба. Уж Поташок так, на молча, ей в жопу допихивал. Помахал ишшо чуть гобыльцом, весь стал мокр, да до скользкой спины до Арины прилип без сил — стало литься с него семя в тёмную. Так троих было и не расцепить, спать уж быдто настроились — Охрима б не удавить в такой сон!

Очнулась Аришка, как вынулось уж из неё Поташково то скромно могущество. Жопа ломит-болит — разъебли. Встала, липко кругом в волосне — в два насоса качали, так что уж там, всё бегит до колен, не понять из откуда-куда. А Пелашка смеётся: "Скорячься уж! Иль так будешь ходить колесом на всю жизнь, дура ибливая? Иди до мине, чё хочу..." Развелась, да подставила, видно больно во вкус уж вошла, штоб Аришка своим языком ублажала транду иё баловала.

"Есть идите!", Осип — командир лесной, "Будя в голод гонять мыхи потные!" "Ох-ха!", согласилась с им видно Пелашка вся. Жопой уж потому што тряслась над Аришкой-невольницей, да сбирала глаза с потолка, што поотлетали на чуть...

Аришка же баловалась уже с иё пиздой: прикусив, мотыляла губу, да помыкивала под волоснёй. Только выбравшись уж, распрямилась, да почуяла: и как же впрямь хошется исть! Оставалось ещё хлопотать аж два дни...

Возможное продолжение и развитие произведения на сайте =Ластонька=...

Версия 1.0

2000 — 2005