Четыре возраста Нулизы-сан

Отец снял очки — и сделался до того беззащитным, что Егор пожалел о выпаде.

— Извини, — просто сказал отец, протирая стекла.

— Проехали, — кивнул сын.

— Помочь не надо? — осторожно поинтересовался отец.

— Ты меня для того на хоккей отдал, чтобы теперь за меня впрягаться?

— И то правда... Открой-ка дверь, дядя Витя пришел, наверное... — без очков отец старался по квартире не ходить. То бровь рассечет — то вазу своротит.

Дядя Витя вошел, как бегемот в бассейн: с шумом и брызгами. Наговорил комплиментов маме; похлопал Егора по плечу — тот едва не присел, больно уж здоров был гость — заговорщицки подмигнул папе, вытянув плоскую фляжку из неведомых глубин свитера:

— Хиспана. Настоящая!

Подкрался к Алисе и тихонько положил на планшет свеженький выпуск “Волчицы и пряностей” — рисунки тут же оказались позабыты. Угомонился дядя Витя только в гостиной, откуда в комнату Егора долго еще прорывались куски спора:

— ... Если мысли — это импульсы по нейронам, значит резонанс биотоков явление строго научное.

— Хочешь сказать, и телепатия и телекинез возможны?

— Саш, ты как не Феномен изучаешь. В ходе совпадения частот...

— Чего с чем?

— Пока не знаю, но физически ничего невозможного нет в Призыве...

Дверь приоткрылась, и в комнату Егора просочилась девочка.

— Брат, не спишь?

— Не-а.

— Пойдем со мной мультики смотреть? Мне одной страшно!

— Так зачем ты их смотришь, если страшно?

— Интересно же!

— А чего ты советские мультики не смотришь? Там страшных нет.

— Как это нет? “Родила царица в ночь — не то сына, не то дочь”, брр! Ужас, что детям показывают!

— А чем Дисней тебе плох? Принцессы там, Белоснежка, Русалочка?

— Русалочка овца тупая! Если бы она просто знала буквы, вся сказка была бы другой!

Алиса поежилась:

— Ну пойдем! Включишь на мониторе, а то в гостиной взрослые! Я же не умею.

Мультики Алиса признавала сугубо девчоночьи; но вот именно сегодня Егора это почему-то не напрягало. Конечно, если отца как обычно перед Новым Годом переведут на новое место, отвечать по дурацкому спору не придется. Всунув подаренный дядей Витей диск, Егор думал, что перед покупкой кота узнают, чего любят коты. А перед тем, как завести девушку, стоит, наверное, узнать, чего любят девушки. Отца спросить стоит. Мама — та сама придет и спросит. Сколько Егор ни пытался ее в этом опередить, не выходило. Мама всякий раз догадывалась о Егоровых бедах раньше, чем тот набирался смелости спросить.

Спор дурацкий! Дисковод и тот без ума не заведется, а тут — девушка.

* * *

Девушка запустила огрызок по высокой дуге в траву справа от дороги, по которой смирная лошадка тащила их двуколку.

— Наконец-то ты вщемился и в этот мир...

— Теперь жалею, — сказал парень, сидевший на облучке рядом. Перегнулся назад, в кузов тележки. — Подай монстролябию, она к тебе ближе.

Уравновесив прибор, парень отпустил стопор. Освобожденная стрелка перепуганно вжалась в самый верх шкалы. Девушка поджала губы. Потом неуверенно сказала:

— Посмотри еще в шизоскоп. Вдруг вчера просто место было неудачное?

Всмотревшись в окуляр поданного прибора, мужчина повертел головой:

— Мир-мозаика! Изюминок больше, чем булки. Тут все места ничуть не лучше.

— Танатометр искать?

— Не надо. И так страшно.

— Так почему тогда мы не забрали ее с собой?

Парень развел руками:

— Здесь она в единственном прыжке от дома. Если ее друзья придут за ней, то тоже сюда.

— Не показалось мне, что у нее много друзей.

Парень переложил вожжи в левую руку, правой почесал затылок:

— Умом я понимаю, что иначе не выкрутишься. А сердцем чувствую — хреновая получается история. Не скажут за нее спасибо. И не похвастаешься.

Девушка прислонилась к плечу спутника:

— Нас тут совершенно точно не хотят видеть. Капитан Категоричность идет по нашему следу.

Парень махнул рукой:

— Перетопчется. Он же сам сказал: “Заморачиваться сличением временных линий, склеивать в уме сюжетные линии и персонажей вообще неохота.” А чтобы вычислить, где мы в следующий раз появимся, много чего сопоставлять надо.

— А сейчас ты скажешь, что и у него есть хорошие свойства.

— Конечно. Чем хорош канон? В нем — как в привычном обжитом доме. Все на своих местах. Можно любую вещь взять, не глядя.

Девушка повозилась, устраивая голову на плече собеседника. Пробормотала в самое ухо:

— Что же нам не жилось? В четырех стенах не спалось? Что нас выгнало в ночь по высокой волне?

— Лично мне просто интересно. А у кого-то дом обжит и привычен — только пуст и нетоплен. Кому-то начальник приказал. Кого-то выжили родственники. И так далее.

— Так почему было не взять ее с нами? Неужели с нами ей было бы плохо?

— Что страшнее: заблудиться в порту? Или уплыть с кораблем неведомо куда?

Парень опять переложил вожжи.

— Мы же оставили ее не в диком лесу без помощи, и не на руинах — в городе. Сдали на руки людям, которые ей помогут, — запыхтел сердито:

— Один приговор от “Свидетелей Канона” у нас уже имеется. А приговоры не драгоценные камни, чтобы собирать их и потом у камина любоваться.

— Но ты хотя бы переводчик ей дал?

— Самый большой, самый лучший кристалл. Правда, всего на один язык.

— А что это было за учреждение? Городская управа?

— Нет. Это учреждение по поиску потерявшихся людей.

* * *

“Учреждение / управление / заведение для / ради поиску потерявшихся людей” — так перевел вывеску кристалл. Вывеска выглядела внушительно и впечатляла всех входящих; ее впечатлила также.

Под вывеской ореховая тяжелая дверь — сопровождающая гостеприимно распахнула створку и улыбнулась.

Делать было нечего — пришлось войти.

За дверью, впрочем, оказался небольшой вестибюль — светлый, сводчатый, нестрашный. Напоминающий Академию — там, дома.

Женщина-сопровождающая пригласила в следующую дверь, за которой уже открылся просторный светлый кабинет — величиной с учебный класс. Почти пустой — лишь посередине, под роскошной люстрой из миллиона хрустальных подвесок, размещался широкий, низкий стол правильной круглой формы. Во главе стола сидел седой, краснолицый мужчина в аккуратной одежде с разными нашивками; она легко поняла, что это военный. Слева от него помещался мужчина помоложе, черноволосый, в строгом черном костюме из великолепной ткани, прекрасно пошитом — но непристойно раскрытым под горлом, показывающим белоснежную рубашку на пуговках. Причем по крою отложного воротника становилось понятно, что это не небрежность — а местная мода. Женщина-сопровождающая носила точно такой же камзол, срезанный в никуда; и точно так же белую рубашку. Вместо юбки — брюки, которые, впрочем, для женщин тоже дозволены — но лишь на королевской службе, да на охоте. Брюки и обувь сидящих мужчин заслоняла серая столешница, у женщины брюки были короткие: выше мягких туфелек то и дело проскальзывала полоска кожи.

Женщина отодвинула стул — вполне обыкновенный, деревянный, хорошо подходящий к ее росту. Показала жестом — садись. И сама устроилась рядом, справа. Тут Военный и Щеголь согласно что-то сказали. Камень послушно перевел:

— Приветствовать. Здравствовать.

С каждым впитанным словом чужого языка камень переводил все лучше. Под конец короткой беседы никаких шероховатостей перевода уже не было. А началась беседа с обычного представления. Военный назвался — словно простуженный пес чихнул. Щеголь курлыкнул осенним аистом. Охотница прозвенела спущенной тетивой.

— Луиза Франсуаза де ла Вальер, — назвалась она в ответ. Трое хозяев стола завертели головами.

— Наверное, какая-то французская республика... — сказал Военный.

— Или там очередная новая, — задумался Щеголь. — Наподобие басков или там шонзейцев.

— Ага, — охотница посмотрела на гостью с неподдельным сочувствием. — Как же ты, девочка, добралась? Там же сплошная мясорубка. “Волки Мартелла”, неофашисты, ретрокоммунисты...

Щеголь извлек чародейное зеркальце — невеликое, всего две ладони шириной — засветил и принялся тыкать в него стилом, явно записывая. Направил зеркальце на нее, попросил:

— Посмотрите сюда, в черный глазок.

Она послушно посмотрела, слегка опасаясь чужеродной магии... Кстати — а магией-то здесь не пахло!

Зеркальце щелкнуло, полыхнув при этом режуще-белой звездочкой. Щеголь удовлетворенно кивнул и поблагодарил за помощь. Военный — конкретный, как все военные — первым перешел к делу:

— Скажите пожалуйста, как вы здесь оказались? Вы прилетели, приехали, отстали от поезда?

Охотница сдержано улыбнулась:

— Ее ролевики привезли. С первоапрельского конвента.

Щеголь, оказавшийся магом, подтвердил:

— На аутентичной тележке, в клевых костюмах. Парень и девушка. Девушка куда как ничего!

— Ты познакомился? — Военный поднял уголки губ, сделавшись окончательно похожим на старого пса.

— Кулаки у парня тоже ничего.

Засмеялись.

— Но как же вы все-таки попали сюда?

Она некоторое время комкала манжеты — словно бы молчание оставалось единственной ниточкой к дому. Никто не торопил. И в конце концов она поняла — все, обратного пути нет. Вздохнула:

— Я участвовала в ритуале Призыва...

— Призыва! — Военный поставил на столешницу сжатые кулаки — словно кружками грохнул.

— Что же вы сразу не сказали!

Все трое сделались внимательными, а голоса их наполнились искренним уважением.

— Так, ваше полное имя? Место рождения... Полных лет... Документы... Нафиг, пишем: утеряны. Так, пройдите вот в эту арку, — маг перестал барабанить палочкой по волшебному зеркалу и указал на дальную стену комнаты. Перед стеной Охотница уже сняла чехол с высокой арки — сверкающей металлом, обвешанной амулетами, даже закрепленной множеством тонких канатов, как мачта корабля. Магией, впрочем, не пахло по-прежнему; да и ощущение от арки было как от сложного механизма, а не как от пентаграммы — неживая тяжесть, ничего похожего на сдержанное нетерпение Стихии.

— Для чего это?

— Это чтобы определить Вашу силу. Не бойтесь — сканер не причинит никакого вреда. Он как линейка, только измеряет, ничего не меняя.

— Линейкой тоже можно врезать по пальцам, — возразила она, подходя к сканеру. И зачем огрызалась? Измерять всех пришельцев — не такая уж глупая идея, если подумать...

Завершить мысль она не успела. С гулким хлопком арку разорвало. Канатики не спасли — взвились и опали убитыми змеями. Зазвенели, посыпались все три окна. Амулеты разлетелись по комнате; с легким дымком брызнула штукатурка. Немного поскрипев, решила поучаствовать люстра — и обрушилась точно в середину стола, прикончив чародейское зеркальце. Сам чародей, хоть и не сумел поставить даже простенького щита, все же избежал серьезных повреждений. От Охотницы обломки рикошетили, как стрелы от доброй кирасы. Военный чудом успел нырнуть за стол — кусок арки ровненько сбрил ему каблуки на обоих ботинках, пощадив ноги.

В распахнутую дверь ворвались двое с оружием наизготовку. Военный мелко крестился ощутимо дрожащей рукой. Охотница с непроницаемым лицом заклеивала магу распоротую щеку. Маг щерился счастливой до идиотизма улыбкой.

Ровно в центре взрыва, не пострадав от него нисколько — все воздействие было направлено от нее, и ничего к ней — на крашеных досках пола плакала девочка лет пятнадцати, худенькая, с розовыми волосами.

— Даже здесь у меня ничего не получилось, один взры-ы-ыв... Чему меня учили? Управлять слугами? Приказывать подручному? Решать примеры с дробями? Так здесь это малявки могу-у-у-ут...

Военный поглядел на обломки сканера. На мага. На ворвавшихся охранников. Взял себя за подбородок и глубоко задумался.

Девочка утерлась рукавом длинного, наглухо закрытого темного платья — такое в старых комедиях носят горничные или суффражистки.

— Что мне дела-а-а-ать? Я тут никому не нужна-а-а! Домой хочу-у-у!

— Да ты офигела! — щеголь-особист поднял обломок сканера, повертел, положил на стол. — С такой силой тебя на руках носить будут!

Русалка, которую в основной должности сегодня с успехом заменил камень-переводчик, переспросила:

— Слугами? У тебя были слуги?

— Да! Я де ла Вальер де Тристейн! — девчонка даже всхлипывать перестала. — И я иногда все же делаю правильно!

— Так в чем беда? — туманница развела руками, всем видом изображая недоумение:

— Служба мечом вполне достойное занятие для дворянина, разве нет?

Девчонка поднялась. Извлекла из кармана платочек и вытерла слезы.

— А вернуть меня обратно вы не можете? Я заплачу! У меня там остались деньги!

Маг и Охотница переглянулись — точь-в-точь, как подобравшие ее на лесной дороге парень и девушка. И ответ дали точно такой же:

— Куда?

Повисла неловкая тишина; как решение всякого неприятного дела, и это взял на себя Военный:

— Я предлагаю — Восточная Школа. Владивосток.

* * *

Владивосток умирать не собирался. После Второго Удара смыло мост на остров Русский; война Тумана искорежила пирсы. Бухту “Золотой Рог” начали с горькой усмешкой называть “Засраный Рог” — а город все жил, отправлял корабли, выгружал контейнеры, чинил корабли, принимал рыбу с кораблей. Выпускал в море курсантов “дядя Саша” Шевченко — на волне бесконечных переименований, организаций, реорганизаций Тихоокеанское Высшее даже гардемаринами называли, было дело. На рыбе все так же прочно сидел Орлов, и корреспонденты “Ведомостей” осторожно интересовались, где можно встретить “человека мира”, которого не потопили никакие катаклизмы — даже исчезновение той самой рыбы, составляющей фундамент его благосостояния. Все так же “первая майка” дралась на дискотеках с “румын-травой” — хотя и от Первомайского района сохранилось едва полторы улицы, и горка Минного парка выгорела дотла под каким-то из бесконечных обстрелов.

Война Глубинных была уже третьей на памяти “Проклятого поколения”; и это была хорошая война — если такое понятие вообще применимо к промышленной, конвейерной трамбовке судеб. По крайней мере, на сушу Ото-химе пока что не лезла. И противник был: очевидная нелюдь, не то, что корабли Тумана. Зато ловить рыбу теперь можно было лишь удочкой с берега, и то приходилось выставлять пару дозорных с дорогущими морскими биноклями... Егор вспомнил, как пацаном просил папу купить бинколь — и как удивился, когда отец спросил: для чего?

Сегодня очередь озадачивать перешла к Егору:

— Пап, надо посоветоваться.

Отец оторвался от газеты:

— Чего?

— Ну, о девушках, — Егор сумел не замяться.

— Опа! Да ты вырос, — папа сложил газету, — пора мотоцикл покупать.

— Э? — Егор посмотрел на жуткие серпантины за окном. Они же зимой льдом покрываются! По ним на четырех колесах ездить страшно!

— Ладно, не бери в голову, анекдот. Что хотел? Говори, пока мама с работы не пришла.

— Пап, а почему “фигуристок” только строем в город водят? Курсанты мореходки сами собой, а эти всегда под присмотром?