За первый день после посадки и за день, следующий за ним, Нэль не высунул нос за пределы отведенного ему бокса. Он был зол. На всех, включая себя. Он даже ничего не ел от злости. Только под вечер второго дня выпил чашечку супа. К нему заглянул семейный партнер Фая, Маленький Ли, известный тем, что постоянно сует нос в чужие дела. Ли принес Нэлю суп, а Нэль подумал, что нет больше смысла называть Маленького Ли Маленьким, поскольку Большой Ли и Средний Ли — Верхние и остались на Бенеруфе; когда они теперь соберутся вместе — неизвестно. Возможно, что никогда.

Маленький Ли и рассказал ожидаемую Нэлем новость. А именно, что второй заход межорбитального бота надолго откладывается в связи с серьезными повреждениями самого бота, а также из-за вспышки сейсмической активности на Бенеруфе, от которой пострадал ангар и подлежащая транспортировке на Та Билан техника.

— Ну и как тебе это нравится, Фай? — произнес вслух Нэль, когда дверь за Маленьким Ли задвинулась. — Да уж, конечно, ты не политик...

Никакого Фая поблизости не было. Нэль заглянул в зеркальце и скорчил гримаску, которой дразнил брата, когда был ребенком.

— А я знал, что так будет, Фай. Если б ты спросил меня об этом тогда на "Золотом драконе", сколько б я смог тебе рассказать...

И повалился ничком на кровать. За ласковое слово от Лала Нэль отдал бы сейчас жизнь. Потому что спальный бокс рассчитан на двоих. А рядом было пусто. Пусто и темно.

* * *

В день новолетия государь принимал поздравления. Ему желали благополучного царствования и процветания государства. В ответ поздравлявшие получали подарки: иногда драгоценные безделушки, редкие и антикварные вещицы, иногда — дворцовые или военные чины, иногда просто деньги в вышитом символами справедливого правления кошельке. Все подарки были со значением. По полученному в этот день из государевых рук предмету некоторые искушенные толкователи брались в точности рассказать, чего государь хочет или ждет от облагодетельствованного на новогодней церемонии вельможи и как к нему относится.

Среди приглашенных на церемонию в этот день, неожиданно для многих бывалых царедворцев, оказался старый государев то ли родственник, то ли недруг — владетель из Северной Агиллеи кир Ариксар Волк. Это было необычно.

В церемониальной зале Волк стоял особо, на всех свысока посматривал из-под серебряной волчьей маски, и никто не осмеливался заводить с ним разговор. Волк был знатен и богат, но о том, хорошо или плохо думает про него сейчас император, никто достоверно не знал. Потому Волка опасались. Не выказывали ему откровенной неприязни или презрения, но и обходили стороной. А он этим, казалось, был даже доволен.

Когда назвали его имя, он спокойно вышел вперед, встал перед государем на колено, коснулся рукой сначала лба, потом своего сердца и края ступеньки под ногами императора.

Государь взял из рук Волка красный свиток с пожеланиями счастья, а в ответ передал ему другой — из травянисто-зеленой плотной бумаги, на какой пишутся именные указы. Свиток был с печатями и золотыми кистями.

Сказав сухим и ровным голосом несколько положенных по протоколу фраз, Волк прижал зеленый свиток к груди и отошел прочь. Очень многие тотчас вытянули в его сторону шеи. В зеленом именном свитке могло быть что угодно: от высочайшего пожелания не видеть больше Волка живым и до назначения на какую-нибудь из высоких государственных должностей. А вакантных должностей сейчас при дворе было немного — пара мелких распорядителей, да Первый министр.

Волк некоторое время прятался между колонн от наблюдающих за ним царедворцев, потом затерялся в толпе и исчез, — и не сумели заметить, куда.

Лишь господин Дин, получивший от государя драгоценную шкатулку с потайным замком, специально для хранения секретных документов, обнаружил Волка на одной из верхних галерей над залой новогодних церемоний. Волк стоял там за кадкой с плетистым папоротником и перебирал кисти на зеленом документе. Волчья маска лежала у него на плече.

— А вы нелюбопытны, кир Ариксар, — с некоторым одобрением промурлыкала белая рысь с карими глазами господина Дина. Советник приблизился к Волку, издалека почтительно кланяясь.

Волк холодно кивнул в ответ. Он и в самом деле не поспешил распечатать документ, а вместо этого задумчиво смотрел с галереи во внутренний двор, где слуги с большими подносами бегали накрывать стол для торжественной трапезы.

— Немногие способны проявить выдержку, подобную вашей, — продолжил льстить господин Дин. Рысью маску он снял и взял под мышку.

— Да, я вижу, что вам любопытнее, чем мне, — проговорил Волк и вдруг протянул свой подарок Дину. — А вы прочтите, что там, — предложил он. — Я плохо вижу. Без секретаря мне это... бесполезно.

Тайный советник Дин удивленно взглянул на северянина, но привычным движением распечатал документ и пробежал его глазами. На краткий миг разочарование отразилось на его лице. Очевидно, от государя он ждал какой-то другой шутки.

— Государь дарит вам свое загородное имение под Столицей, — сообщил он. — Это дарственная на государственные земли, на все, что на них построено и им принадлежит.

Господин Дин быстро глянул, какое впечатление произвело содержимое грамоты на Волка и добавил:

— Игулах — роскошный дворец, кир Ариксар. На моей памяти это самый дорогой подарок из всех, что делал государь угодным ему подданным в такой день, как сегодня.

— И что он, по-вашему, означает? Вы опытный человек, господин Дин. Истолкуйте мне государеву милость.

Советник улыбнулся и развел руками.

— Должно быть, вы в большом фаворе, кир.

Волк помолчал, по-прежнему глядя во дворик. Потом посмотрел на Дина и усмехнулся в ответ.

— Мне думается, вы неправы. Игулах значит, что я не смею уезжать из Столицы, хотя мне и пора.

Господин Дин отвел взгляд и вернул Волку дарственную.

— Долг вежливости, вне сомнения, обязывает вас не уезжать немедленно, — сказал он. — Однако решаете вы сами. В конечном итоге, канона по толкованию подарков не существует, и каждый волен объяснять их, как нравится ему, а не как рассчитывает на то... государство.

* * *

Парадные ворота лицея Каменных Пристаней, которые отворяют только чтобы дать проезд ректору и пропустить праздничные или похоронные процессии, были распахнуты настежь. Занятия в первой половине дня отменили в честь праздника. Ко многим лицеистам в этот день издалека приехали родственники, и в аллейке перед казармой было достаточно шумно.

Джу гордо проследовал мимо потрошащих соблазнительно пахнущие корзины мамочек, обнимающихся друзей и братьев, чьей-то бегающей кругами и галдящей ребятни. Его путь лежал к главному учебному корпусу.

Праздник начинался погано. Поздравлять Джу никто не приехал. Печать для свободного пропуска через малые ворота ему в удостоверение так и не поставили, хотя он подал письменное прошение, в котором указал, что намерен снять комнату в городе. Вчера он упал с крыши в грязь, и одежда, постиранная вечером, к утру не просохла по швам. Джу шел и ежился от прикосновений к телу холодной мокрой ткани. В другой день он на такое и внимания бы не обратил, но в праздник, да еще без праздничного настроения в душе, это казалось особенно гадким.

А теперь его еще и вызывает господин инспектор Дита, видеть красную толстую рожу которого спозаранку Джу мечтал бы меньше всего в жизни. С Дитой их отношения складывались в основном так, что независимый Джу установленные учебные и казарменные правила нарушал — в последнее время даже не особенно скрываясь и с вызовом, — а инспектор за это его ловил и, как говорили в лицее, жучил.

До дня, когда Джу вывел инспектора из терпения и тот велел его пороть, Джу чувствовал собственную безнаказанность. Во-первых, он был круглым сиротой, а такие под защитой закона. Во-вторых, он не какая-нибудь деревенщина, он благородного происхождения, пусть и остался без наследства. В третьих — у него есть весьма прославленный и богатый дядя со скверным характером, обращаться к которому за заступничеством Джу никогда не явилось бы в голову, но кто, кроме самого Джу в этом может быть уверен?

Сейчас Джу испытывал приступ совестливости. Он догадывался, что в своих скандальных похождениях зарвался, каялся в том, и даже дал себе обещание не нахальничать впредь, а вести себя более осторожно и скрытно. Ведь он не бессовестный какой-нибудь человечишко, который не чувствует грани между "плохо" и "хорошо", и не бездумный раздолбай, которому на какие-то там грани глубоко наплевать. Ему просто казалось несправедливым, что некоторые лицеисты, равные Джу во всем, имеют долю свободы, а он, Джу, не может вне устава шагу ступить. Но когда независимая душа требует свободы — это одно, а когда при этом рискуешь собственным здоровьем — совершенно другое. Лучше слыть озорником, чем дураком.

Джу прошел через гулкий вестибюль учебного корпуса и поднялся на второй этаж, где между классом судебной медицины и собранным стараниями учеников музейчиком Каменных Пристаней помещался кабинет инспектора Диты. Осторожно стукнул медной ручкой в лакированную дверь, получил разрешение войти и скромно поклонился на пороге.

Господин Дита восседал в высоком кресле перед заваленным бумагами столом. Увидев Джу, инспектор кашлянул в кулак.

Джу бочком приблизился. Ему хотелось бы надеяться, что Дита извинится за порку — в честь праздника Джу мог бы расценить это как неплохой подарок.

Но инспектор Дита посмотрел на лицеиста прозрачными зеленоватыми глазами, подергал засаленный воротник, плотно давивший жирную шею, и произнес:

— Господин Иль — очень умный, добрый и необычный человек, Джуджелар. Тебе невероятно повезло, что он выбрал тебя в ученики. Должно быть, он возлагает на тебя большие надежды, раз связался с такой бестолочью, как ты, и еще всячески тебя выгораживает. Но, раз уж так случилось, постарайся, по крайней мере, его надежды оправдать. Не относись к собственному будущему так же небрежно, как ты привык относиться к настоящему. Не подводи оказывающих тебе доверие людей. Будь благоразумен, мальчик. Это в твоих же интересах.

И подкрепил свою проповедь красной карточкой и пропуском в город. Пребывая в состоянии легкого недоумения, Джу поблагодарил, поклонился и скорей покинул кабинет инспектора.

О том, что Иль не совсем обычный человек, Джу знал и без Диты. Однако в красной карточке было написано, что Джу причитается награда за поимку опасного злоумышленника, совершившего преступление против государя и государства. Никогда прежде в личном деле Джу не фигурировали подобные формулировки. Максимум, чего он в жизни достиг — под руководством Иля выследил нелегальных торговцев арданским красным золотом в порту. Делом о контрабанде Джу гордился гораздо больше, чем вчерашним почти случайным, смешным и глупым падением с крыши в лужу.

Но все же премия оставалась премией, и Джу бегом помчался в префектуру Первого округа, к которому относились речные острова, и где его поджидали денежки. Он опасался, что из-за праздника не застанет казначея на месте.

Оказалось — боялся зря. Четверть стражи спустя, странно поводя глазами и не веря собственному счастью, он стоял на крыльце префектуры, сжимая в ладонях несметное богатство — сорок один золотой лар. С эдакими деньгами пойти можно было куда угодно — хоть в ресторан "Царский Город", где обедают сами господа министры, хоть к дорогущим девкам на Веселый Бережок.

Джу благоговейно прижимал сверточек с деньгами к груди, когда кто-то хлопнул дверью префектуры и с размаху опустил ладонь Джу на плечо.

— Гляди-ка, тот самый смельчак, который кинулся за убийцей с крыши! — воскликнул высокий белозубый парень, во весь рот улыбаясь Джу.

Джу признал в нем одного из молодчиков, что во дворе крутили локти пойманному барсовым шнуром злодею. Хотел бы Джу знать, куда потом подевался его шнурок.

— Я Мур, младший помощник префекта Первого округа, — представился парень и продемонстрировал Джу такой же казенный сверточек с казначейской печатью. Он сказал: — Все это благодаря тебе. Первым делом куплю жене новый наряд на праздник. Совсем меня запилила — на мое жалование особенно не разгуляешься, а еще родителям надо помочь. — Мур ткнул большим пальцем на дверь префектуры. — Я служу здесь уже третий год. А ты?..

— Осенью закончу Каменные Пристани, — сухо сообщил Джу. — Джуджелар из Агиллеи к вашим услугам.

— Да брось ты эти официальности, — обиделся Мур. — Я тебя угостить хотел. С меня ведь причитается — ты за меня всю работу сделал.

Джу заинтересовался.

— А и правда, — сказал он гораздо благожелательнее. — Я так спешил сюда, что даже не позавтракал. А где здесь есть подходящее местечко?

— В полиции такое дело, хоть ты благородный, хоть кто — спрос с тебя один, да и опасности не разбирают, каков ты по рождению — бросят тебе с крыши на голову кирпич, и о происхождении не спросят, — разглагольствовал через некоторое время помощник префекта Мур, набивая рот жареной курицей.

Они сидели в ресторанчике напротив здания окружного суда. Заведение было чистенькое и с намеком на респектабельность. Во всяком случае, кормили вкусно, а проходимцев с горшками для сбора милостыни, бродячих музыкантов и фокусников тут и на порог не допускалось. Столики были на двоих и на четверых, и никто не мешал поговорить по душам двум молодым господам, только что получившим государственное вознаграждение.

Кувшинчик вина был заказан уже третий по счету, и господин Мур, судя по всему, слегка увлекся. Джу попивал всего второй стакан и больше интересовался запеченной в пергаменте рыбой-четырехглазкой и куриными бедрышками под ароматным соусом со сливами и имбирем.

— А господин Иль давно у вас работает? — наконец решил закинуть удочку он. Разумеется, Джу знал, что Иль не из Первой префектуры. Джу думалось, он из городского управления, а ученика взял, чтобы скуку гонять и не дать себе жиром заплыть. Но вдруг и Мур что любопытное скажет.

— Это который? — поинтересовался Мур.

— Ну, как — который? Сначала он со мной на крыше сидел, а потом всеми внизу командовал.

— А, понял. Он вообще не из наших. Он бывает только по очень важным делам. И обычно нам работать не мешает, только смотрит. Даже удивительно, чего он в этот раз в драку полез. А что тебе до него?

— Он мне жизнь спас, — сказал Джу. Это было правдой, только относилась правда к делу о золотой контрабанде.

— Ну, такому, как Иль, твоя благодарность не нужна, — махнул испачканной в соусе рукой младший помощник префекта. — Он заправляет делами поважнее, чем чья-то глупенькая жизнь. Сдается мне, он и вообще не из сыска. Он человек Царского Города.

— Почему это тебе так сдается?

— Его рапортов нет в столичном архиве. Мои есть, твои есть, а его идут прямиком куда-то наверх.

— Ты проверял, что ли? — удивился Джу.

— Эх ты, — вздохнул Мур, удрученный тем, что вынужден разъяснять очевидные вещи. — Ты приказную карточку на денежное вознаграждение прочел? Или ты ничего, кроме суммы, на ней не увидел? Так вот, там было написано: "По рапорту префекта войска Порядка и Справедливости Первого столичного округа выдать такому-то столько-то денег..." Соображаешь, к чему я? Расписался префект, рапорт составил префект, хотя префектом там, на Монетном, близко в тот день не пахло. Это чтоб по казначейству деньги провести, и, случись проверка, легко выяснить, кто отдавал распоряжения, почему и как. А господин Иль свой рапорт сдал в такое место, что нашим казначеям и во сне не приснится.