— Собственно, почему нет? Не далее как вчера трое банцу из старшей школы Хоннодзи скрутили инспектора Торуяму, приняв его за маньяка. Капитан тоже подозревал, что убийство — дело рук психопата, и поручил Торуяме экспериментально выяснить степень доверчивости местных детей... В итоге Торуяма выяснил еще и степень бдительности школьных 'защитников'. Он пока в коротком отпуске: ему поставили синяки под оба глаза, еще и лбом по асфальту потаскали... Вот я и подумал — а что, если задействовать молодежные банды? Они ведь тоже горожане. У большинства есть младшие сестры или братья. Многие из них, особенно из банды Кавадзо, сами школьники, а кто естественней смотрится у школы, как не школьник?

Итагаки подтянул к себе стул и уселся напротив Ямаситы.

— Я бы не стал на это надеяться, но... отчего бы и нет. Иногда и кочерга стреляет... У вас есть план?

— Ну... в общих чертах да. Правда, возникло одно затруднение. Смотрите. — Ямасита пододвинул к себе лист бумаги и принялся чертить схему. — Условно, город делится на три полосы. Северная, южная и средняя. Каждая полоса — приблизительная территория одной из банд. Так вот, обе старшие школы и обе средние находятся в средней же полосе... Скажите, а этот... Знакомец. Каковы крайние возрасты его жертв?

— Подростки, независимо от пола, от пятнадцати до семнадцати.

— Ну, это хотя бы выводит из зоны риска учеников младших школ... Ну вот. Средняя полоса — владения, скажем так, самой многочисленной группировки, состоящей преимущественно из несовершеннолетних. Их лидер — не самая достойная личность, но он умен, хитер и вполне адекватен. Отстоять свою территорию и быть равным среди равных между двумя лидерами старше себя — чего-то да стоит. Проблема же в том, что он исчез. Говорят — сбежал либо убит. А вся его группировка держалась преимущественно на нем. К тому же двое его ближайших помощников загремели в тюрьму, и вся шайка теперь непонятно кем управляется, это при условии, что у нее сейчас вообще есть вожак. А без четкого и эффективного контроля толпа подростков нам мало чем поможет. Кавадзо, будь он неладен, сбежал именно тогда, когда понадобился больше, чем когда-либо!

Детектив Итагаки откинулся на спинку стула.

— Если банда без управления и владения без оябуна — что мешает двум другим группировкам взять все под свой контроль?

— Две причины. Во-первых, Кавадзо, уступая двум другим лидерам в силе своих бойцов, заставил их уважать если не свою силу, то свои ум, хитрость и подлость. Средняя полоса — спальные массивы и социально значимые объекты, преимущественно, они не очень интересны и не стоят конфликта с находчивым врагом, который не гнушается никаких подлостей. Кавадзо ведь и вернуться может. Да и банда его, с точки зрения других, ничего не стоит. Вторая причина — две конкурирующие группировки не смогут обойтись без борьбы — а это точно нам не на руку. Я лишь надеюсь, что в отсутствие Кавадзо его группировкой управляет кто-то, хоть немного стоящий...

— Хм. А от кого Кавадзо сбежал или кем, якобы, убит?

— Ну, тут все еще интереснее. Сбежал он от ученика-первогодка из старшей школы Хоннодзи, который к тому же еще и гайдзин. Он появился в городе пару месяцев назад и сразу поставил точку в грызне банцу Хоннодзи, расправившись со всеми противоборствующими. Проще говоря, стал там главным.

— А вот это уже становится интересным, — протянул Итагаки. — И что же случилось дальше, если взрослый преступник удрал от подростка?

— Банцу из Хоннодзи под руководством нового лидера схлестнулись с банцу из школы Бенибэ. По итогам первой стычки пострадали четверо из Бенибэ, в том числе с госпитализацией. И тогда они попросили помощи у бывшего выпускника их школы — Кавадзо. А 'сэмпай' подрядил на это задание своих ближайших помощников — оба по восемнадцать — и у них с собой был кастет. Мне неизвестно, зачем именно они его брали и собирались ли использовать всерьез, на суде странная версия прозвучала, но после встречи с гайдзином, которого в школе за глаза называют 'людоедом', один попал в больницу с челюстью, сломанной тем самым кастетом. Собственно, вот тут-то Кавадзо и задал стрекача. А его подручные нынче в тюрьме сроки отсиживают.

— Честно говоря, как-то не верится. Кто он вообще такой, этот иностранец?

— О, дальше — все интересней и интересней. Был у нас в городе второй учитель боевых искусств, Сагара. И случился у него конфликт с мастером Хираямой, очень уважаемый человек, к слову... Но ходит упрямо слух один, что гайдзин пошел на встречу с Сагарой и сбил его с ног одним ударом. Просто слух. Но Сагара после этого уехал из Сакурами.

На лице детектива Итагаки появился неприкрытый интерес.

— А этот Сагара из себя каков был?

— Если вы про габариты — то побольше и потяжелее меня.

— С трудом верится...

— Понимаю. Но не далее как вчера Торуяма был сбит с ног ударом все того же паренька. Его вначале попытались повалить двое, одна из которых, к слову, дочь Хираямы. Их он стряхнул, и тут 'людоед' двинул ему в спину, по словам самого Торуямы, с силой разогнавшегося форварда. А Торуяма в молодости в американский футбол играл. И более того. Был инцидент с попыткой угона самолета Вегас-Токио, на котором летел отец этого гайдзина. Угонщик с бомбой был им обезврежен, и тоже одним ударом. Историю быстро замяли, потому что угонщик был, судя по тому, что мне сообщил друг, работающий в токийской полиции, шпионом Северной Кореи, укравшим какую-то технологию, связанную с ядерным оружием...

— Тогда понятно, почему я этого не слышал... Янки подсуетились.

— Угу. В общем, мое мнение — что старший гайдзин далеко не обычный фокусник. На него еще и Йонага работает.

— Тот самый адвокат?

— Тот самый. Что он мутит в своем Вегасе — неизвестно, профессия фокусника может быть лишь прикрытием. Но, видимо, сына он своей боевой технике обучил превосходно.

Итагаки улыбнулся:

— Занятно, весьма занятно. А чем занимается этот гайдзин-людоед после того, как сделал все то, о чем вы мне рассказали?

Ямасита пожал плечами:

— Ходит в школу, как все, и в поле моих профессиональных интересов больше не попадал... пока. Еще он периодически посещает занятия сэнсэя Хираямы и водит знакомство с его дочерью, что само по себе странно.

— А что странного? С учетом того, что он вроде бы решил конфликт двух сэнсэев в пользу Хираямы, все закономерно.

— Нет-нет, сэмпай. Я еще раз особо подчеркну: сэнсэй Хираяма — очень уважаемый человек и весьма достойный наследник своих предков, в честь которых в Сакурами названа улица 'имени шести Хираяма'. Он крайне щепетилен во всех смыслах, включая то, кого обучать, а кому отказать, пользуется уважением и авторитетом, что и послужило причиной конфликта с Сагарой. У Сагары учились лишь те, кому отказал Хираяма, понимаете? В частности, все школьные банцу, хулиганы и драчуны учились только у Сагары, потому что Хираяма принципиально отказывает всем, кого считает недостойным. Либо идея о том, что Хираяма использовал паренька-гайдзина в качестве 'наемника', несостоятельна, либо весь город очень сильно заблуждается насчет него, а его достойные предки, видя такой позор, беспокойно ворочаются на дне морском в кабинах своих самолетов...

— Вот оно как... Знаете что, а давайте по возможности навестим сэнсэя Хираяму, желательно именно тогда, когда там будет этот самый гайдзин.

— Зачем?

— Ну, у нас же есть никем не управляемая группировка, так? Чтобы она могла послужить целям поимки маньяка — ей нужен лидер, и я уже догадываюсь, где мы его возьмем.

Тут Ямасита слегка оторопел.

— Сэмпай, а вам не кажется, что это... скажем так, идет вразрез с профессиональной этикой, и вообще...

— Понятия не имею, инспектор, потому что у меня нет этики. У меня есть цель — поймать ублюдка, и желательно до того, как он еще кого-то убьет. И в средствах я не разборчив. Будь у меня волшебная кнопка, которая мгновенно убьет нас обоих — его и меня — я бы нажал.

— Это... что-то очень личное? — тихо спросил Ямасита.

— Очень личное. Хоть и не то, что вам пришло на ум. Как вы понимаете, я уже перешел ту грань, где этика теряет свою значимость, остается лишь цель. И у нашего гайдзина тоже есть цель — защитить своих друзей, а может, и не только их. Он способен на решительные действия, иначе не нападал бы на Торуяму. Мы не сделаем ничего неэтичного, на самом деле, просто поможем ему осмыслить свои цели и понять, на что он готов пойти ради их достижения.

* * *

Лязгнула дверь, пропуская заключенного в сопровождении конвоира.

— Снимите с него наручники, — распорядился Трекслер. — Спасибо, офицер, я позову, если будет что-то нужно. Садитесь, мистер Лейбер.

Заключенный молча сел, продолжая спокойно смотреть на Трекслера и Вуковича. Снова лязгнула дверь, они остались в комнате для допросов втроем.

Трекслер немного выждал, чтобы вынудить собеседника задать вопрос и тем самым сделать первый шаг, но тут же спохватился: напротив него сидит бывший и более опытный коллега, который и сам прекрасно знает все психологические трюки, применяемые на допросах.

— Знаете, мистер Лейбер, не для протокола... В какой-то мере можно сказать, что вы... А, к черту. Меня зовут Трекслер, Роберт Трекслер, это мой коллега Джимми Вукович, мы из ФБР, и приехали сюда в надежде, что вы сможете помочь нам в деле, которое наверняка было бы вашим, не уйди вы из ФБР. По правде, когда вы уже были с именем, а я всего лишь работал под чужим началом по куда менее важным делам, мне казалось, что было бы здорово поработать с вами и поучиться у вас. И я, конечно же, и во сне не мог бы увидеть обстоятельства нашей нынешней встречи...

Фрэнк Лейбер едва заметно улыбнулся:

— Ну, агент Трекслер, если сейчас вам поручили дело, которое могло бы быть моим — то вы, вероятно, и сами с усами.

— Мне опыта вашего не хватает и знаний... Вы слыхали о 'музейном призраке'?

— Нет, никогда.

— Понятно... вообще-то, он распоясался года два назад, но вы к тому времени уже ушли из ФБР... Это вор, который грабит музеи и выставки. Проникает куда угодно, вскрывает...

— Открывает, — поправил коллегу Вукович.

— Открывает, да. Без видимых следов взлома. Любые, даже самые надежные системы защиты и охрана оказались бессильны. Вначале его носило по Европе, но теперь он отметился в Филадельфии, Нью-Йорке и Лос-Анжелесе. Ворует картины, произведения искусства, исторические предметы, не оставляя ни следов, ни зацепок, ни даже понимания того, как он вообще умудряется проникать в помещения и открывать сейфы, кубы из бронестекла и хранилища. Лазерная сигнализация, электронные замки, датчики движения — все это либо не срабатывает, либо срабатывает с опозданием.

Лейбер положил руки на стол, сцепив пальцы:

— Всякое преступление, связанное с предметами искусства, имеет два ключевых момента. Кража и продажа украденного. Не можете поймать в момент кражи — ловите, когда он будет сбывать добычу.

— Пытались. В 'теневом интернете' глухо, конвенциональные пути никуда нас не привели...

— Призрак работает стопроцентно по заказу, — добавил Вукович, — потому что нередко он похищал из музеев и выставок не самые ценные предметы. Был случай, когда 'призрак' украл картину, стоившую двести тысяч долларов, но проигнорировал выставленный в шести метрах негашеный 'Голубой Маврикий' первого выпуска, стоимость которого не то десять, не то двенадцать миллионов долларов. При том, что оба предмета экспонировались в идентично защищенных кубах.

Лейбер откинулся на спинку стула.

— Тогда вы его вряд ли поймаете... Есть две причины, по которым попадается подавляющее большинство воров. Жадность и глупость. Если у вашего 'призрака' нет ни жадности, ни глупости — ваша задача многократно усложняется. Тут стоило бы покопать в направлении его технического арсенала. Поймете, как он проникает и открывает — возможно, выйдете на разработчика инструментария, если только 'призрак' еще и не технический гений в придачу. У вас вообще есть хоть что-нибудь на него?

Трекслер кивнул:

— Есть. Два дня назад он попал на камеры. Он стырил из музея в Лос-Анжелесе набор уникального столового серебра.

— Ориентировочная стоимость? — приподнял бровь Лейбер.

— Тысяч сто, может, и двадцать пять всего. Серебро, обычное серебро, возраст — где-то сто или сто двадцать лет. Не особый шедевр, но набор был изготовлен на заказ мастером-кустарем, в единственном экземпляре. Должен признать, вещи красивые, но...

— Но рядом были вещи подороже? — догадался бывший детектив.

— Рядом были вещи стоимостью в сотни тысяч долларов. В том числе такие, которые можно продать более-менее безопасно. В том же музее, в соседнем зале прямо, экспонируется оригинальный 'Кольт Уокер', в две тысячи восьмом такой был продан за девятьсот двадцать тысяч — сумма, рекордная для оружия. Их сохранилось относительно мало, отсюда и цена, но если спилить номера на тех моделях, где они были — можно продавать безопасно, ибо доказать, что именно продавец спилил номер, а не прошлый владелец и не сто лет назад, вряд ли реально.

— Так он, выходит, ворует в большинстве своем только уникальные вещи, существующие в единственном экземпляре, безотносительно их стоимости?

— Примерно так и есть. Случаев, когда 'призрак' брал дорогое, но существующее в количестве более одного, очень мало...

— Можете назвать другие примеры украденного?

— Картины, дорогая посуда, различный антиквариат, в основном предметы обихода былых времен. Был даже вопиющий, но малоизвестный случай, когда в Варшаве с выставки, посвященной трехсотлетию со дня смерти Яна Собеского, украли антикварные стол, два стула и кое-какую посуду. При этом самый наиценнейший экспонат — сабля с золотой дарственной надписью, подаренная императором Священной Римской империи Леопольдом Первым польскому королю Яну Собескому, победителю Венской битвы и спасителю Европы — вор не взял. Хотя это историческая ценность, стоимость которой невозможно даже прикинуть. Вор мог бы требовать у поляков любые деньги, даже миллиарды, в том числе и потому, что утрата сабли привела бы к очень большому политическому скандалу.

— В каком смысле? — спросил Лейбер.

Трекслер потер переносицу.

— Эта сабля ныне хранится в Украине, в музее города Тернополь. Ее похищение привело бы не только к утрате чуть ли не священного для поляков артефакта, но и к необходимости компенсировать это украинскому музею... Дело, конечно, огласке не предавалось... Так или иначе, но вор, укравший стол, два стула и мелочи, не взял вещь, по-настоящему ценную и неповторимую. Дело было давно, в тысяча девятьсот девяносто восьмом году. Но теперь про него вспомнили, когда появился новый вор, крадущий вещи без следа и прокола, обходящий любые защиты и охрану.

Лейбер задумчиво забарабанил пальцами по столу, а затем произнес:

— Верно ли будет сказать, что этот ваш призрак берет только вещи, сохраняющие какую-либо утилитарную ценность?