Агафангел

-Мы с тобой одни... — проговорил Василий, прижимая Сергея к дереву. Лицо его было так близко, что Василий почувствовал дыхание.

-Во всем парке? — отозвался Сергей.

-Во всем мире.

-Во всей вселенной...

-А ты бы хотел, чтобы мы оказались одни во всей вселенной?

-С тобой — да, — тихо и нежно ответил Сергей, и Василий почувствовал, как его руки сами обнимают Сережу все крепче, а губы уже как бы ощутили на расстоянии пьянящий аромат других губ...

Но Сергей, неожиданно присев, выскользнул из объятий и побежал по тропинке, смеясь и издавая воинственные возгласы. Василий кинулся следом. Они выскочили на ту самую дорожку, идущую вдоль трамвайной линии. Сергей неожиданно остановился, Василий с разбегу налетел на него, не удержал равновесия, и они со смехом и воплями повалились в снег. Василий уже ничего не мог поделать с собой. Ощутив тело Сергея, он начал обнимать и прижимать его к себе. Однако тот изловчился и положил Василия на лопатки.

-Сдаешься?!

-Серега... Ну, ладно, все...

-Нет, скажи, сдаешься?

-Сдаюсь, сдаюсь...

-То-то!

Сергей встал и помог подняться Василию, отряхнув с себя и с него снег.

-Силен... — протянул Василий, приходя в себя.

-А ты думал!

Мимо прогремел трамвай, на мгновение выхватив из мрака фигуру Сергея с взлохмаченными волосами и съехавшей на затылок шапочкой. Его глаза смеялись и сверкали радостью.

-Ну, что? Пойдем домой? — спросил Василий.

Ему хотелось только одного — оказаться с Сергеем наедине. Что будет и как, уже не думалось. Ему уже вообще ни о чем не думалось... Он был весь — желание.

-Только поссу, — ответил Сергей, и отвернувшись, расстегнул джинсы.

Василий услышал, как в снег ударила струя, а сделав несколько шагов и заглянув через плечо, увидел то, что жаждал увидеть.

-Сережа...— прошептал он.

Сергей потряс членом и спрятал его, поворачиваясь к Василию лицом.

-Сережа... Я люблю тебя, — обнимая его, прошептал Василий.

-Я тебя тоже, Васька, — просто ответил Сергей, обнимая в ответ.

Их губы сомкнулись в нежном поцелуе, и руки Василия сами собой заскользили ниже. Его правая ладонь почувствовала упругую попку, а левая рука устремилась в не застегнутые еще джинсы, нащупав ТО САМОЕ. Нащупав так явственно, что ощутила даже крохотное влажное пятнышко на сатиновых трусах...

Сергей вздрогнул, разом напрягся и сделал несколько шагов назад.

-Сережа...— прошептал Василий, моментально трезвея.

-Так вот ты кто, оказывается, Божий человек, — проговорил Сергей тихо, но так, что у Василия похолодело внутри.

-Сергей, Сережа! — он бросился к нему, хватая за плечо.

Но тот отдернул руку, повернулся спиной и побежал по дорожке.

-Сережа, подожди! — воскликнул Василий, бросаясь следом.

-Не прикасайся ко мне! — крикнул Сергей и побежал быстрее.

Василий остановился, прислонился к дереву и начал медленно оседать на землю. Последнее, что он заметил, было лицо вагоновожатой проезжающего трамвая с вытаращенными на него глазами. Может быть, той самой...

Он не знает, сколько просидел так. Прохожих не было, лишь гремели трамваи, да выл ветер. И ему вдруг тоже захотелось завыть. Завыть от горя, сотворенного им самим. Еще несколько часов назад у него было все, что делало жизнь осмысленной и счастливой. И вот он опять одинок. Одинок, как никогда прежде.

Василий поднялся, когда почувствовал, что стала намокать одежда от подтаявшего под ним снега.

Он не помнил, как дошел до дома. Дорога, застывшие лужи, грязь под ногами, обшарпанные стены домов, лица прохожих — все слилось в его глазах в однотонную серую массу.

Войдя, Василий снял ботинки, куртку, шапку, не раздеваясь лег на кровать поверх покрывала и провалился в бездонную пропасть.

Проснулся он ночью. На часах было половина четвертого. Не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Он не мог найти в себе силы даже помолиться.

'Прости меня, Господи, грешного', — лишь произнес он мысленно, перекрестившись и не смея поднять глаз на иконы.

Василий разделся, принял душ, разобрал постель и лег. Но сон не приходил. В голове мешались беспорядочные горькие мысли.

'Васька, не бросай меня! Ты после смерти бати для меня самый близкий человек... Близкий... Вот он, этот близкий... Дрянь! Да что ты для него сделал? Ты помог ему реально хоть в чем-нибудь за все это время? Только себя ублажал... К Богу привел? Вот ему теперь Бог... Вася, он верит тебе. Отвечаешь теперь перед Господом, помни... Эх, баба Нина, баба Нина... Сережа... Бедный мой мальчик...'

Василий ворочался с боку на бок, пребывая в полузабытьи, пока за окнами не забрезжил хмурый рассвет. Решив, что все равно не уснет, встал и начал собираться на работу.

Он пришел слишком рано, но храм уже был открыт. Василий зашел внутрь и прошел в самый дальний угол к иконе Николая Чудотворца. Он долго стоял с поникшей головой, держа свечу в руке и повторяя про себя слова, которые повторял, когда пришел в храм самый первый раз: 'Боже, прости меня, грешного...'

Догоревшая свеча обожгла пальцы. Василий взглянул на часы. Пора было идти. Он перекрестился и направился к выходу. В южном приделе началась служба, слышался голос чтеца. У двери Василий оглянулся, окинув взглядом немногочисленных прихожан, и ... замер на месте.

Исповедников в Светлую седмицу было мало, и ему сразу же бросилась в глаза фигура в мешковатой куртке. Сергей!

Исповедь принимал отец Павел.

Не чувствуя под собой ног, с ощущением, что случилось непоправимое, Василий вышел из храма. Он машинально взял ключи, машинально открыл магазин, машинально снял сигнализацию, переоделся и сел за кассу.

-Василий Петрович, вы здоровы? — заботливо поинтересовалась Ирина.

-Спаси Господи, все в порядке. Не выспался малость, — ответил Василий.

Он принимал деньги, отвечал на вопросы, показывал товар, сам внутренне вздрагивая от каждого звяканья колокольчика над дверью. Ему казалось, что вот сейчас, сию минуту войдет Сергей и... И что?

Но Сергей не вошел.

После обеда в магазине появился отец Павел. Легким кивком ответив на поклоны поднявшихся при его появлении Василия и Ирины, он скрылся за дверью подсобного помещения, спросив, полуобернувшись:

-Вера Андреевна у себя?

-Да, батюшка, — ответила Ирина.

Пробыл он там недолго, и так же молча вышел, на ходу благословив подскочившую к нему покупательницу.

В том, что священник зашел к заведующей торговлей, не было ничего из ряда вон выходящего, но почему-то этот визит очень встревожил Василия. Он работал, ожидая каждую минуту сам не зная чего, но чего-то ужасного.

Однако до конца дня ничего не случилось. Уходя домой в обычное для себя время, Вера Андреевна вежливо попрощалась, поинтересовавшись выручкой. Все было, как всегда.

'Нет. Не может быть, — успокаивал себя Василий, — Даже, если... Существует же все-таки тайна исповеди'.

Но тревога не проходила. Она не отпустила даже ночью, и забылся Василий только лишь с забрезжившим за окном рассветом.

Все выяснилось на следующий день, когда придя утром на работу, он увидел у дверей магазина, помимо Ирины, Ольгу, молоденькую продавщицу из другой смены. Так получилось, что они все трое сошлись почти одновременно, и поздоровавшись, в недоумении уставились друг на друга.

-Я ничего не понимаю, — округлила свои и без того круглые глаза Ольга, — С вами все в порядке?

-А что с нами должно было произойти? — поинтересовалась Ирина.

-Нет, но тогда я вообще ничего не понимаю. Вчера вечером мне позвонила Вера Андреевна и попросила поработать сегодня не в свою смену. А я с мамой уже договорилась на завтра, чтобы посидела с Олесей, так мне пришлось...

-Наверное, Вера Андреевна сейчас сама внесет ясность, — перебил Василий, заметив приближающуюся заведующую.

-Доброе утро, у кого ключи? — спросила та, подходя.

Василий ответил на приветствие и завозился с замком.

-Переполошились? Никакой ошибки, — услышал он за спиной, — Оленька, поработайте сегодня за кассой, Василий Петрович мне нужен.

Все вошли в магазин. Василий снял сигнализацию и положил на кассу ключи. Женщины остались в зале, а они с Верой Андреевной прошли через подсобку и оказались в выгороженной тесной комнатке, служившей заведующей кабинетом.

-Василий Петрович, — заговорила она, снимая пальто, — вы, вероятно, слышали, что у нас закрывается точка в подземном переходе у метро...

Разговоры об этом ходили давно. Место было бойкое, и в желающих там торговать недостатка не было. Но всякий раз точку удавалось отстоять, и что вопрос решился таким образом, Василий слышал впервые.

-Так вот, — продолжала Вера Андреевна, подходя к столу и не предлагая Василию ни присесть, ни раздеться, — как вы сами понимаете, неминуемо сокращение. Два продавца оказываются не у дел. Как это не прискорбно, но выбор пал в том числе на вас. Вы работаете у нас меньше, чем все остальные, и потом, согласитесь, не по-христиански было бы увольнять, скажем, Валентину Сергеевну, которая помогает дочери растить внуков и для которой это единственный доход при мизерной пенсии. Или ту же Олю, у которой маленький ребенок, и сомнительно, что ей будут где-то идти на такие уступки, как у нас. А вы работоспособный, относительно молодой еще человек, и вряд ли у вас возникнут проблемы с трудоустройством. К тому же, вы здесь единственный, кроме меня, кто обладает специальным образованием, а продавец — профессия востребованная.

-Но, — попытался возразить Василий, — скоро лето. Через месяц начнутся отпуска. Вы же помните, в прошлом году нам приходилось привлекать даже посторонних людей...

-Василий Петрович, — мягко, но настойчиво перебила его заведующая, — у меня к вам, как к продавцу, нет ни малейших претензий, но вопрос решался не мной...

-Тогда все ясно, — упавшим голосом обронил Василий.

-Что же касается лично меня, — как бы не расслышав, продолжала Вера Андреевна, — то я постаралась сделать все от меня зависящее, чтобы это неожиданное для вас известие оказалось не таким чувствительным...

Она достала из сейфа и протянула Василию заранее приготовленный конверт.

-Здесь ваше полное жалование за последний месяц, хотя он еще не истек, и еще две такие же суммы: одна за неиспользованный отпуск, другая — в качестве материальной поддержки, выходного пособия, если хотите. Это все. Сейчас можете идти домой. Помощи Божией и ангела хранителя вам.

Василий поклонился, взял конверт, и чтобы не встречаться с Ольгой и Ириной, направился к выходу через дверь, ведущую из подсобки на территорию.

-Да, от храма вас никто не отлучает, — добавила ему вслед заведующая, как бы вспомнив что-то.

Он прошел мимо храма и вышел на улицу. К воротам только что подъехал на машине отец Павел. Заметив краем глаза приближающегося Василия, он уткнулся в багажник. Василий прошел мимо, пересек улицу, и обернувшись, чтобы перекреститься на храм, поймал на себе косой брезгливый взгляд священника.

'Ну, вот и все, — подумал Василий, — Все стало ясно...'

Совершенно подавленный пришел он домой. Не хотелось ничего. В душе была полная пустота. Еще позавчера у него были близкие люди, работа, интерес к жизни, и — все. У него нет ничего, кроме этих холодных стен. У него нет теперь даже веры в тех, в кого он верил... А у Сережи, благодаря ему?

Воспоминание о Сергее сдавило грудь. Ему вспомнилось, как лишь позавчера они сидели за столом у бабы Нины....

'У него нет отца. У меня сына. Зато у каждого из нас есть настоящий верный друг... Лицемер! Неужели бы ты сделал такое с сыном, если бы он у тебя был? А баба Нина? Теперь ведь и она узнает, значит и с ней — все? Кто же у меня остался? Отец Сергий? Неужели и он такой же? Господи, только в тебе спасение! Ты, а не эти люди, ведешь церковь! Если бы было не так, Ты не потерпел бы! Ты бы сам не оставил от нее камня на камне...'

8.

Вечером в квартире Василия раздался телефонный звонок.

-Петрович? Привет, это Костик.

Изо всех приятелей по прежней жизни, этот парень был единственным, кто продолжал иногда звонить. Василий не рубил концы, но его это тяготило, как напоминание о том, что хотелось забыть. Однако сейчас, убитый всем происшедшим, Василий обрадовался.

-Привет, рад тебя слышать, котик.

-Да ну?! — по голосу было слышно, что тот заулыбался, — Я думал, ты уже в монахи подался, а ты? Опять на мальчиков потянуло?

-Да ладно тебе, просто обрадовался. Нельзя?

-Почему? Петрович, со мной вообще все можно, ты же знаешь.

-Хватит трепаться, котенок. Заехал бы лучше. Сто лет тебя не видел.

-Нет, ты правда приглашаешь?

В голосе Костика звучало неподдельное удивление.

-Да хоть сейчас. На стол накрывать?

-Ну, тогда я еду. Мы к тебе с Паулиной приедем, можно?

-Давайте. Жду.

Василий положил трубку и пошел на кухню. В холодильнике было пустовато, но ради такого случая кое-что нашлось. К тому же, Костик никогда не являлся с пустыми руками по части спиртного.

Не тех он пригласил гостей. Василий прекрасно это понимал, но одному было невмоготу, а звонок оказался единственным. Никто другой не позвонил за целый день. Даже отец Даниил, которого Василий считал, если не другом, то, по крайней мере, неравнодушным к себе человеком.

'Будь, что будет. Значит, другого ты не достоин', — сказал он сам себе, расставляя на столе тарелки.

Гости не заставили себя долго ждать. Не прошло и часа, как зазвенел звонок, и на пороге предстал улыбающийся Костик. Из-за его плеча торчала голова худой и длинной Паулины, совсем молоденького пацана со смазливой мордашкой и абсолютно индифферентным взглядом.

-Давненько не виделись, Петрович,— сказал Костик, — Ты все такой же вроде. Хотя нет, глаза какие-то другие стали. Да, Паулин?

Пацан жеманно повел головой и закатил глазки, давая понять, что ему это безразлично.

-Такой же, такой же, — кивнул Василий, чмокнув каждого в сложенные для поцелуя губки.

'Горючего' ребята привезли с запасом.

-Чтобы потом не бегать и до утра хватило, — пояснил Костик, выставляя на стол три бутылки водки.

-Сильны, герои, — усмехнулся Василий.

Они уселись за стол, и Василий окунулся в привычную, когда-то почти постоянно царившую у него дома атмосферу хмельного застолья, переходящего в оргию. Опять все было знакомым и привычным. Те же мальчики, та же музыка, та же водка. Да и были ли вообще эти пять лет? И что было? Гуляй, душа! Забудь все обиды!

Василий сидел, слушал восторженную болтовню ребят о похождениях на гей тусовках, как кто-то совокуплялся на пляже в Дюнах под аплодисменты собравшейся вокруг толпы, как кто-то, танцуя в клубе, разделся до трусов, а с него и трусы стянули под восторженный рев окружающих, тупо улыбался, а на душе становилось все омерзительнее. Он пил раз за разом, наливая себе по полной, он стремился, хотел захмелеть, но водка почему-то не брала его. Мутным взглядом он смотрел на ребят и горечь обиды душила его.

'Как? Зачем? Почему мы такие?! Есть безрукие, безногие, глухие, слепые... У нас все на месте. Мы нормальные и даже красивые. А ведь мы тоже уроды. Самые настоящие уроды, только это не бросается в глаза. Хотя, глядя на Паулину, этого не скажешь. А ведь он тоже был когда-то младенцем. Он тоже улыбался солнцу и тянул ручонки к небу. И не Паулина он никакая, почти без признаков пола, а Павлик, Паша, Павел, о чем, наверное, уже забыли. Чему они радуются? Чем восторгаются? Чем глушат свои чувства? Во что превращают то, что дано им для счастья? Сейчас им весело, но пройдет еще пять, десять лет и что их ждет? Давно ли я был таким же? Чем я жил все это время? С чем я остался?!'