— Ну вот как раз, соберем чаепитие с Анной Константиновной и Николяшей, — обрадовалась она. — Ты бы видела, что за чудо тот Николяша, умен, начитан, стихи пишет.

— Увидим, — кивнула я, понимая, что от судьбы не убежишь. — Только предупреди заранее, вдруг у меня дела.

— Какие у тебя могут быть дела, — фыркнула мать, — ты вроде на работе нигде не числишься.

— Ладно, мамик, я убежала, — предпочла я не вдаваться в подобные темы — мать все равно не переспоришь.

Выйдя из подъезда, я посмотрела на часы, завела машину и поехала в спортклуб. Пару часов я злобно накачивала мышцы немыслимыми нагрузками, пока усталость не вытеснила все остальное. Потом полчаса поджаривалась в сауне, изредка булькаясь в бассейн со льдом. Наконец я решила что время до вечера я убила с пользой и поехала домой готовиться к ритуалу.

У подъезда меня ждала Маруська, моя непутевая подружка. Радостно улыбаясь, она замахала руками и завопила при виде меня:

— Машка, мать твою! А я тут вся прям тебя заждалась, заждалась!

Люди во дворе с интересом обернулись на ее вопль.

Я улыбнулась еще радостней — Маруську я здорово любила. Подруга детства, из одной песочницы выползли, что тут говорить!

— Куценко! — завопила я. — А ты чего не предупредила, что приедешь?

И мы рванули навстречу друг дружке, обнялись, похлопали друг дружку по спине, и взявшись за руки пошли домой. Детский сад, вторая группа, ей Богу.

— Марусь, а ты чего не позвонила что приедешь? А если б я сексом в это время занималась, допустим? — попеняла я ей.

— Оделась бы и вызвала такси любовнику, — легкомысленно ответила она.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Люблю я Маруську до ужаса.

— Пошли в дом скорее, — потащила я ее к подъезду.

— Легостаева замуж за своего наркомана выходит, знаешь? — поведала она в лифте. Мы с Маруськой давно придерживаемся принципа "как это — я знаю, а ты нет!".

— Ха— ха! — мерзко засмеялась я, — этой задаваке так и надо — помнишь, как она в классе из себя королеву строила?

И мы быстренько перемыли кости Женьке Легостаевой.

— А у Букинского машину угнали! — вспомнила Маруська. — Просил с тобой поговорить.

Я поскучнела. О Букинском я имела сомнительную честь вздыхать до выпускного бала. Потом он оказал мне честь и меня дефлорировал, после чего я сделала аборт. И я его тут же разлюбила.

— А чего со мной говорить? — прикинулась я дурочкой.

— Ну как чего, старушка! — вытаращила на меня глаза Маруська, — помоги парню, свои ж.

— Разговора нет, — внезапно развеселилась я, — для своих сделаю скидку — пусть приходит, всего за штуку машину верну!

Тут двери лифта разъехались, но Маруська столбом стала в проеме в слегка обалдевшем виде и осторожно спросила:

— Рублей?

— Долларов, — насмешливо уточнила я и слегка ее подтолкнула.

Маруська вышла из лифта и задумчиво произнесла

— А я в своей шарашке полторы тысячи получаю.

Потом взглянула на меня и уточнила :

— Рублей.

— А я так тебе разве не помогаю? — обиделась я. — Я ж тебе постоянно денег даю и продукты привожу, неужто я тебя, Марусь, на 50 баксов жить оставлю?

И чмокнула ее в щечку.

Люблю я ее, паразитку, как родную сестру.

В квартире Маруська тут же ринулась на кухню, а я — в ванную, после тренировки меня как с мусорки подобрали.

— Ты чего сожрать хочешь, старушка? — бодро возопила она.

— Паэлью сделаешь? — крикнула я.

— Ага, — гаркнула она. — А ты что сейчас делаешь?

— Я в ванной, приходи спинку тереть!

— Ага, я вот только прям поставлю все жариться — париться, и приду!

Бог мой, как я люблю Маруську! Я бы очень хотела чтобы она жила со мной, но вот парадокс. Места тут — роту селить можно с комфортом, но для Маруськи места нет. Потому что моя работа и круг общения слегка небезопасны, однако я — то от семи собак отлаюсь, а у Маруськи могут быть проблемы. Да и к тому же наша дружба осложняется наличием у нее мужа.

Мы с Маруськой всю жизнь были вместе. Мамы — подруги родили нас с интервалом в два дня в одном роддоме, жили мы в соседних домах, сидели рядом на горшках в детсаде, и разумеется вместе пошли в школу. Мы никогда ничего не делили, одежда у нас была общая, карманные деньги мы решали вместе как потратим, и неважно было, что мне родители могли давать гораздо меньше чем Маруське А если быть честной, то денег мне в детстве давали всего один раз — целых семь рублей, тайком от матери сунутых мне подвыпившим отцом в восьмом классе. Однако вопрос, на чьи деньги мы идем на дискотеку или в салон делать химию никогда не возникал.

Шло время, мы росли, я вымахала в тощую дылду с длиннющей косой, которую тщательно полоскала ромашкой добела — джентльмены предпочитают блондинок! Супердлинные волосы мне были позарез нужны — я уже в детстве увлекалась магией, а ведьме такие волосы необходимы, как программисту компьютер. Однако гадкие волосы росли из рук вон плохо и мне пришлось с двенадцати лет им "помогать" — читать на растущий месяц специальный заговор. Волосы и вправду стали расти с околосветовой скоростью, однако черт возьми! Мой и без того невыразительный фейс отчего — то стал вовсе никаким. Глазки вроде как уменьшились и собрались в кучку, нос потерял идеальную прямоту, а на подбородке вылез здоровенный прыщ. Вот так я расплатилась за обладание роскошной косой. Те кто меня не видел хотя бы год — напрочь отказывались во мне признавать меня.

Потом, уже после школы, Маруська на год уехала к тетке, а вернулась она уже с мужем — тихим художником Серегой, который тут же полюбил меня чистой и страстной любовью. Нет, он не приставал ко мне, не лез потными руками под юбку в отсутствие жены. Он просто молча страдал и писал с меня портреты маслом. Маруська все видела, но на отношении ко мне это никак не сказывалось. Один раз на вечеринке мы здорово набрались и он меня попросил его поцеловать. Я поцеловала, но ходить к Маруське домой я перестала.

Я наконец разделась, кинула одежду в стиральную машинку и забралась в наполненную горячей душистой водой ванну.

— Ну ты прям тут без меня не соскучилась? — с грацией паровоза Маруська впорхнула и уселась рядом на стульчик.

— Соскучилась, соскучилась, — усердно закивала я, намыливая голову шампунькой.

— Слышь, старушка, я к тебе с ночевкой, родня понаехала, на головах спим.

— Урря! — выразила восторг я и намылила пятки.

— Башку помассажировать? — спросила Маруська, и я радостно закивала.

Тут же Маруськины сильные пальцы развернули мое лицо на 180 градусов и впились в кожу головы, двигаясь с энергичностью бетономешалки.

— Мммм.... Марусик, я тебя так люблю, — зажмурилась я от блаженства и шампунной пены, летящей из — под ее пальцев в разные стороны.

— Мне надо что б меня ценили! — наставительно ответила подружка.

— Так я ценю, — уверила я ее и поскребла мочалкой правую ногу. — У тебя — то дома что нового?

— Да гости третью неделю, сил уж нет, — пожаловалась она.

— Что за гости, много их?

— Мама и моя вздорная бабуся, — мрачно ответила Маруська.

— Бог мой, — охнула я,— и как вы там умещаетесь?

У Маруськи была маленькая однокомнатная хрущевка.

— А вот так и умещаемся, — буркнула та. — Спинку потереть?

— Ага, потереть. Слушай, а чего ты раньше ко мне не приехала?

— Да раньше еще терпимо было, а тут бабусины закидоны меня уже допекли. Представляешь, я не успеваю готовить, как она из рук все рвет, никак наесться не может, и потом ходит и всем рассказывает по двору, что ее не кормят абсолютно, не даст ли ей кто корочку хлеба.

— Ничче себе, — присвистнула я. — А чего это с ней?

— Так она сошла с ума, вот мать ее и привезла у нас тут в областной к доктору, сами уже там с ней замучались, а тут по крайней мере есть надежда что ей станет получше.

— Марусь, я это больше не лечу, — тихо сказала я. Как — то раз я лечила сумасшествие и чуть его на себя не перетянула, теперь к этому даже подступиться боюсь.

— Да я знаю, — вздохнула та, надраивая мочалкой мою спину. — Если б ты могла, я б тебе давно бабусю притащила.

Из кухни донесся звон микроволновки и Маруська, всплеснув руками, опрометью бросилась из ванной.

Я подобрала мочалку, задумчиво еще раз намылилась, хорошенько ополоснулась холодной водичкой и закуталась в белый махровый халат.

Не успела открыть дверь, как на пороге нарисовался Бакс и мерзко мявкнул, косясь на лоточек. Вот гаденыш!

Я быстренько вытряхнула лоточек, снова насыпала наполнитель и бросила сверху баксы.

— Вот ничего себе! — за моей спиной Маруська потрясенно смотрела на деловито устраивающемся поверх долларов коте. — Это что, последний писк в вашей тусовке?

— Да какой к черту писк! — я злобно посмотрела на своего кота, — баксы фальшивые. Просто я когда этого дармоеда из зоомагазина принесла, наполнитель для лоточка купить забыла, а под руку пачка баксов напечатанных попалась — мы накануне в монополию ими расплачивались. А этот гад с тех пор и привык!

— Вот гад! — выразила солидарность Маруська и тоже злобно посмотрела на кота. Тот, забив на нас и прикрыв глаза, сосредоточился на процессе.

— Тьфу! — плюнула я и посмотрела на вконец отощавшую пачку долларов в моей руке. — Паэлья — то скоро?

— Полчасика подождать надо.

— Тогда пошли печатать этому дармоеду баксы, — велела я.

Выходя, я кое-как удержалась от желания двинуть тапком в жирный черный бок. Маруська, по-моему, тоже.

Оставшиеся полчаса мы с Маруськой усердно печатали доллары на принтере и упаковывали их в пачки.

— Что за фигня, — сердилась она, ровняя стопочку и оборачивая ее банковской лентой. — Сложи кучкой в коробку, не все ли равно твоему коту!

— Маруська, ничего ты не понимаешь, — объясняла я, разрезая листы. — Это ж такой прикол — приходит кто, а у тебя на полочке — ровные ряды баксов!

— Понторезка ты, Маня, как и твой кот, — осудила она меня. — Все равно все сразу поймут что баксы настоящие так не лежат. Да и откуда у тебя столько их может быть?

— Дай хоть помечтать, — отмахнулась я.

Мы дружно оглядели ровные ряды пачек на полочке, я подошла, тщательно их пересчитала и удовлетворенно сказала:

— Больше миллиона гринов. И это все для моего кота!

— Ну и хватит! — постановила Маруська. — Пошли на кухню!

И мы дружненько потопали вниз.

— Мне, кстати, отдельную спальню, — предупредила она по дороге, — ты во сне дрыгаться начала.

— Дрыгаться? — изумилась я.

— Ногами, — подумала и уточнила Маруська.

— Блин, так у меня кровать большая, просто ложись от меня подальше да и все, — посоветовала я. — И мы перед сном зато сможем как обычно поболтать.

Маруська задумалась на минуту, помешала паэлью и наконец согласно кивнула.

После чего погнала меня зачем — то мыть руки и споласкивать чистейшие тарелки.

Наконец она усадила меня за стол и поставила тарелки с паэльей.

— Люблю повеселиться, особенно пожрать! — довольно заявила она, берясь за ложку.

Что меня в Маруське всегда поражало — так ее речь. И это при родителях — филологах.

Впрочем, паэлья на моей тарелочке пахла столь заманчиво, что я просто кивнула головой, пряча улыбку и в очередной раз подумала о том, как я люблю Маруську.

А когда наливала ей сок, то капнула туда немного клофелина. Незачем ей видеть все что я сегодня буду творить.

Маруська быстренько расправилась со своей порцией, шумно вздохнула и встала:

— Пойду я, старушка, со своим программистом початюсь хоть, что ли...

— Ага, иди, — кивнула я, — он меня и так уже достал — где АнгелДива да где АнгелДива.

AngelDiva — такой претенциозный ник Маруська выбрала себе в интернете. Всем желающим рассылалось изображение — моя едва прикрытая фигура с моими же волосами и Маруськиным лицом. Все это я однажды слепила ей в фотошопе, и получилось на редкость удачно, прямо супермодель, на что повелось куча народа программистского пола и один физик. О том, что она имеет также и мужа, Маруська благородно умолчала, и бедные компьютерщики пачками валятся у ее виртуальных ног, умоляя составить им счастие все жизни. Одного же, некоего Алекса из Швейцарии подружка выделяла особо, потому что он раз в месяц обязательно присылал ей презенты на ее имя, но на мой адрес, потому как подружка моя пока разводиться не собиралась.

Маруська утопала в кабинет на втором этаже, а я помыла посуду и задумалась, чем заняться. К счастью, думать мне пришлось недолго — звякнул телефон.

— Алё, — раздался в трубке тонкий подростковый голос.

— Здравствуйте, — скучающе ответствовала я.

— А скажите, я вот парня приворожить хочу, можно? — манерно растягивая гласные, произнесла девушка.

— Сначала надо пройти гадание, проверить совместимость, это стоит сто долларов, если все в порядке — то надо фото привораживаемого, желательно, но не обязательно его личная вещь, — скучающе перечислила я. — Стоит это полторы тысячи долларов, девушка.

— Я не девушка, — оскорбился голос отчетливо прорезавшимся пацаньим дискантом.

— Извините, — ошеломленно пролепетала я, однако трубку уже бросили. Видимо, цена не устроила.

Кстати, интересно — а и правда, однополая приворожка сработает? Если еще и привораживаемый — стопроцентный натурал? Надо будет как — нибудь поэкспериментировать. Вопрос — где взять гея или лесбиянку? И к тому же в порядке эксперимента придется работать бесплатно. Эта мысль мне сильно не понравилась, я тут же выкинула ее из головы и двинулась в кабинет — посмотреть, как там Маруська, скоро клофелин должен подействовать.

Снова зазвонил телефон. Если это мальчик — гей, то я его все же возьму в работу, просто результатов гарантировать не буду, и заплатит он мне, только если все получится.

Это был не гей, а Максим, мой старый клиент, один из первых.

— Маняша, — после обязательных приветствий добрался он до сути дела, выручай.

— Выручу, — пообещала я, — если смогу, конечно. В чем дело?

— Да у меня брательник сегодня откинулся, двадцать пять лет всего парню.

— И в чем проблема?

— Да понимаешь, я и сам по молодости чудил, тоже пару ходок за спиной имею. Но теперь — то не то время, теперь деньги делать надо, а не на нарах париться. А брательник как залетел в четырнадцать лет, так и из тюрьмы не вылазит. Только откинется — месяц— два на свободе — и опять по этапу. Не нравится мне это, можешь помочь?

Я подумала и нехотя кивнула:

— Могу сделать только что б он тюрьмы как огня боялся, а вот чтобы он туда не попал не могу. В жизни — то всякое бывает, я его сегодня заговорю, а он завтра случайно собьет в пьяном виде пешехода, и никакого ему условного с такой биографией. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Я понял. Если честно, я думал ты какой оберег ему сделаешь, чтобы он от тюрьмы отвертелся в случае чего, но так получается даже лучше. Раз будет бояться тюрьмы как огня — значит чудить да нарываться перестанет.