Сказка про каштан

Айрик обернулся к нему, чтобы его как-то утешить, сказать, что главное, чтобы его песни были, а кто их написал — это уже мелочи; а кроме того, он может потом сложить еще много новых песен, лучше прежних... Но барда уже не было рядом, только высокая трава колыхалась там, где он стоял, и Айрик явственно понял, где тот сейчас — едва сделав шаг обратно, оказался в самом начале пути, там, у черного леса...

Мальчик вздохнул. Посмотрел в бледное небо. Зябко передернул плечами.

И — пошел дальше, а идти было легко, будто тело потеряло свой обычный вес и могло бы летать, если бы Айрик попробовал. Время не ждало, и Айрик переступил границу с Третьей Землей — белую полосу, слабо виднеющуюся среди изумрудной травы.

* * *

... В Третьей Земле стоял день. Небо было голубым и облачным, но яркое солнце светило и в разрывы быстрых перистых облаков. На поле со скошенной, высохшей под лучами травой. На маленький домик из некрашеного дерева, одинокий домик посреди поля. К крыльцу подводила белая тропа.

Мальчик взошел по белым невысоким ступенькам и толкнул дверь. Дверь была заперта.

Только тогда Айрик заметил золотой колокольчик над головой, колокольчик, ярко блестящий в солнечных лучах. Нужно позвонить.

Айрик протянул было руку, но коснуться колокольчика не посмел. Пальцы его замерли в сантиметре от блестящей золотом вещицы.

А что, если он не зазвонит?

Эта мысль так сильно испугала Айрика, что он отдернул руку, как от огня, и даже спрятал ее за спину. Несколько минут он стоял, собираясь с силами, потом присел на крыльцо, чтобы успокоиться и поразмыслить.

Собственно говоря, почему бы ему не зазвонить? На вид это самый настоящий колокольчик, блестящий, с длинным язычком внутри. Нет никаких причин сомневаться. Колокольчики, они всегда звонят, верно ведь, дуралей? Ну, а даже если он заколдованный или просто специально такой, то нужно просто очень сильно поверить в то, что он зазвонит. Так бывает во снах, которыми ты можешь управлять по своей воле. Представь как следует, как он качается и говорить свое динь-дон! — вот и все.

Айрик встал, с колотящимся сердцем поднес руку к колокольчику. Рука заметно дрожала.

— Эйрик! — крикнул он громко, как боевой клич, и изо всех сил качнул колокольчик.

Он не зазвонил.

Айрик зажмурился, у него внутри словно все ооборвалось. Когда он открыл глаза, то увидел перед собою черный лес, черные небеса. И — белую светящуюся дорожку самого начала пути.

Второй раз Землю Страха он проскочил стремительно. Мысль о потерянном времени, об умирающем брате подстегивала его, когда он, не замедляя хода, пробежал через высокие травы Второй Земли и выскочил под яркий свет дня, взбежал по скрипучим ступенькам.

...Сначала им овладело такое отчаяние при виде ночных земель, что он просто опустился на землю и закрыл лицо руками. Но потом что-то задело его по локтю, он дернулся — и увидел длинную фигуру в развевающемся плаще, неразличимо-темном в ночи, и это был Талайсин, спешивший в темноту. Он скрылся за поворотом, и Айрика словно подбросила вверх некая скрытая внутри него пружина. Поэт-то смог! Смог начать заново! Да и по второму разу это уже легче...

...Запыхавшийся, откидывая со лба левой рукой мокрые от пота волосы, правой он толкнул золотой колокольчик, насмешливо блестевший над дверью. В голове его не было мыслей, совсем никаких, — кроме лишь одной: нужно продолжать путь.

Динь-дон! — звякнул колокольчик.

Дверь медленно открылась внутрь.

Айрик вошел.

Не было в домике ничего, только неширокий деревянный коридор меж двумя дверями, с каждой стороны — по окошку. На дощатом полу лежал солнечный квадрат. Мальчик прошел по нему, мягко ступая кожаными сапогами, и толкнул дверь — такую же, как первая, только она и вовсе не была заперта. Там, за ней, была Четвертая Земля.

— Прошел он Земли Надежды, и Земли Страдания одолел, хотя там мучила его жажда, потому что это была пустыня, а тако же то и дело там начинал идти град или дуть ужасный песчаный ветер. Там Айрик одновременно обгорел на солнце и обморозился, в горле у него жутко пересохло, и все тело болело... В общем, несладко ему пришлось в Четвертой Земле! Кроме того, она была самой большой из пяти, и Айрику казалось, что он по ней идет никак не меньше года. Но, когда казалось ему, что все безнадежно и его близнец, наверное, уже десять раз успел умереть, сжимал принц в руке каштановый лист и спрашивал: Эйрик, Эйрик, цветет ли каштан?

... Айрик, шатаясь, прошел несколько шагов и окликнул этих людей. Никто не обернулся. Их шатры пестрели повсюду на этом широком лугу, называемом Пятой Землей, и все люди казались занятыми своим делом. Это были разные пилигримы — Айрик различал воинов во всеоружии, просто каких-то бродяг, женщин — те были в основном с детьми... Было здесь и несколько пар, одна прошла совсем близко от мальчика, занятая разговором — юноша и девушка, державшиеся за руки так крепко, словно их могли разъединить...

Он хотел попросить воды: хотя вся боль его тела, оставшаяся от Четвертой Земли, прошла, жажда оставалась. Но никто здесь не обращал на него внимания. Когда же Айрик подошел к ближайшему шатру и подергал за рукав одного из троих сидящих у костра мужчин, тот досадливо отмахнулся от него, как от мухи, и даже не повернул головы. Тогда Айрик, внезапно разозлившись, взял стоявший рядом с ним дымящийся котелок и как ни в чем не бывало принялся пить. В котелке оказалась заварена мята, и мальчик, хотя и обжигаясь, выхлебал чуть ли не половину. Ни один из трех друзей не обратил на это внимания, и он, поставив котелок, где взял, отошел от них прочь.

У всех этих разношерстных людей, собравшихся здесь, на Пятой Земле, была одна особенность: они держались парами. Реже — по трое. И никто — по одному.

Айрик медленно прошел меж ними, держась на белой дорожке, прорезающей луг. Кто-то готовил еду на костерке, кто-то был занят разговором. Какие-то мужчина и дама, хихикая от нетерпения и раздеваясь на ходу, скрылись в шатре. Еще одна пара, помоложе, увлеченно целовалась, сидя прямо на белой дорожке. Айрик обошел их, стыдливо отворачиваясь. Он шел к Стене.

Стена была высокой и серой, и в ней были железные врата. Плотно сомкнутые, с кованым узором, которого издалека было не разглядеть. Стена стояла только с одной стороны луга и имела края, но Айрик был почему-то уверен, что если заглянуть за нее с края, то не увидишь ничего. Не то что бы тьму или ослепительный свет — просто ничего. Может, туман без цвета, а может, и того нет. Вход за Стену был только через врата, и возле врат обрывалась белая тропинка.

Айрик постоял у врат, рассматривая кованые узоры. Потом поднял руку, чтобы постучать.

И тут его окликнули.

Он обернулся, как ужаленный. Его отец спешил к нему через луг, раскрыв объятья, и рыжая борода его поблескивала в красноватом закатном свете.

— Отец! — бешено закричал Айрик, бросаясь к нему навстречу, и чуть не споткнулся о тех двух влюбленных на тропе, которые, однако же, не прервали поцелуя.

Он влетел в объятья к Хенрику Рыжему, вдыхая знакомый, самый любимый в мире запах пота и свежескошенной травы. Запах отца.

— Папа, — прошептал мальчик, прижимаясь к его широкой груди крепко, крепко, чтобы не оторваться от нее никогда. Всплыли все беды последних лет — беды ребенка, в которых может утешить только родитель. Теперь Айрик уже не был железным воином, вышедшим в опасный поход — он снова стал маленьким мальчиком, который так любим, что ему позволительно быть слабым, — и он облегченно заплакал.

Хенрик гладил его по голове, зарываясь пятерней в лохматые светлые волосы.

— Папа... Ты же умер? — неуверенно спросил Айрик, отрывая мокрое лицо от отцовской груди. Хенрик улыбнулся в колючую бороду и потрепал сына по спине.

— Ну да, Айрик, сынок, а с кем не бывает... Теперь вот здесь поселился, пока эти ворота не раскроются... Мы тут с Эдериком обосновались, после того как его подстрелили — здесь встретились, да так расставаться не хотелось — лучший друг все-таки... Вот и решили подождать, может, всех пускать начнут. А то по одиночке — это не для меня, мы и так уже однажды расстались — и ведь думали, навсегда, — да чтоб еще второй раз теряться?.. Ну уж нет! Кто его знает, что там, за воротами, а здесь мы зато вдвоем будем... Пошли-ка, сынок, — Хенрик потянул мальчика за руку, — нам еще о многом поговорить надо... Расскажешь мне, как там и чего... Со стариной Эдериком поздороваешься — во-он там наша палатка... Он ведь тоже о тебе волнуется. У нас как раз еда подоспела — рыбы наловили... Здесь рыба отлично ловится, я тебе потом покажу ручей...

— Нет, пап, подожди, — Айрик уперся и не двигался с места. — Ты мне сперва объясни... про эти ворота. Мне надо туда. По ту сторону.

— Да чего про них объяснять-то? — Хенрик досадливо махнул рукой. — Известное дело, ворота... Пускают туда только по одному. А вместе — ни в какую. Некоторые уходят. Да только за ними-то, за воротами, непонятно, встретишься со своими-то, или нет, и когда это будет... Нет, сынок, пошли со мной, здесь тоже неплохо. Правда, все время вечер, — но не ночь все-таки, жить можно...

— Пап... пожалуйста, — Айрик замотал головой. — Я тебя очень люблю, очень... Но я спешу. У меня... умирает брат. Побратим.

— Велика печаль! — отец поднял лохматые рыжие брови. — Все умирают рано или поздно, и это только поначалу страшно, а потом — ничего, привыкаешь... Да ты сам-то еще разве не... Не того?..

— Нет, я пришел через Пять Земель.

— Коротким Путем, значит? — отец уважительно покачал головой. — Молодец, сынище! Не всякий, говорят, это может. Я тобой горжусь... Недаром я тебя больше всех любил, даже с войны к тебе сбежал... Да поторопился. Эарл, собака, не простил... Да чего от них ждать, от благородных-то! — Хенрик презрительно махнул рукой. Казалось, собственная кончина теперь не сильно тревожила его, оставаясь только некоторым досадным событием прошлого, которое теперь уже не имеет большого значения.

— Ты знаешь, пап... Я пойду. Мне надо идти.

— Если ты хочешь... — отец отпустил его руку и слегка отстранился, глядя на сына с грустным недоумением. — Держать тебя не буду. Но... сынок, может, хоть не сразу? Вот рыбы поешь, расскажешь, что да как... Про побратима своего, опять же... А потом иди себе, если уж решил...

— Нет, папа, — с трудом сдерживая новые слезы, прошептал Айрик. Знание, пришедшее ниоткуда, лежало на его плечах, как непомерная тяжесть. Знание о том, что чем дольше ты здесь остаешься, тем труднее тебе будет уйти. К тому же — кто знает, сколько пройдет земного времени, времени Эйрика за тот единственный час в безвременье, пока он будет говорить с отцом и есть жареную рыбу?..

— Нет, я сейчас пойду. Прости.

Отец пожал плечами и отступил на шаг. Глаза его были такими добрыми и всепрощающими, что Айрик чуть не закричал от тоски. Он отвернулся и словно против ветра сделал отчаянный шаг к воротам, когда отец сказал ему в спину:

— Ну, что же, иди с Богом, сынок... Может, когда и встретимся.

Это может было так ужасно, что Айрик не выдержал и заплакал.

— Папа, я тебя люблю! — крикнул он, глотая слезы, и побежал к воротам. Он не оборачивался, потому что знал — если он обернется, то уже никуда не пойдет. Просто бросится в объятья отца, чтобы остаться с ним навсегда... А его бедное тело умрет на траве Маленького Острова, и умрет Эйрик. Эйрик умрет.

В какой-то миг Айрику показалось, что отец идет следом за ним, тоже решившись войти во врата. Но он не обернулся и тогда, и, бледный, как смерть, ударил кулаком в железные створы.

Врата отозвались на удар громким гулом, как тысяча колоколов, и медленно распахнулись. За ними не было ничего, только яркий свет.

Айрик зажмурился и шагнул.

— Аллен! Ты спишь?

— Сейчас узнаешь...

Вошел Айрик в ворота и увидел широкий замковый двор, и замок, и двух стражей у его раскрытых врат. Сжал он по привычке каштановый лист (который, наверное, к тому времени совсем увял и истрепался), и спросил тихонечко:

И тут в воротах замка — с той стороны — появился Эйрик, его брат, и ответил ему громко:

И понял Айрик, что он опоздал, и весь путь его был напрасным... Он ударил себя в грудь и громко зарыдал, и бросил на землю каштановый лист, и топтал его ногами. Увидел Эйрик отчаяние своего брата, лицо его из безмятежного стало горестным, и бросился он по ступенькам, и выбежал из врат, так что стражи не успели его остановить... Эйрик обнял своего брата и стал утешать, и так стояли они вместе, когда подошли к ним стражи, чтоб вернуть в замок того из них, кто истинно мертв, а второго отослать прочь.

Так и было, и отвели стражи двух братьев к воротам вовне, и выпустили их наружу. Прошли двое братьев через Земли Одиночества, по-честному прошли — по одному, не оглядываясь, и миновали Пустыню Страдания, встретились в Землях Надежды.