Шепард уже несколько минут пытался понять, почему ему не нравится буквально всё происходящее вокруг. Эти передвигавшиеся как сомнамбулы, обменивавшиеся какими-то допотопными ридерами люди, обряженные в одинаковую форму и пытавшиеся поддерживать субординацию. Эти разговоры по слабо защищенному каналу между послом человечества на Цитадели Удиной и капитаном фрегата Андерсоном. Эти отчаянные а, главное, многочисленные и постоянные попытки выдать желаемое за действительное. Эта усиливающаяся обреченность перед лицом неизвестного будущего, которое рисовалось хоть каким-нибудь, но длительным. Капитан десантного экипажа...
Да тут военной полиции двенадцать лбов! Двенадцать. Лбов. У него, капитана, в прямом подчинении — только двое относительно вменяемых: капрал Дженкинс и лейтенант Аленко. Всё! Больше — никого не дали, забив все свободные места полисменами. Все. Полисменами. Которым неведомо что пришлось охранять в дальнем полёте. Два лба — у радиорубки. По одному — у каждого из двух входов на главную корабельную лестницу. Лбы в количестве двух — у главного шлюза. Двоих додумались поставить у главной батареи, двоих — сунули к медотсеку. Что там, в медотсеке, охранять двум военным полисменам в чине сержантов, что на два. На два уровня выше, чем в обычной армии звания бывают?! Которые только по лычкам — сержанты, а перед ними первые лейтенанты становятся — не дыша и по стойке 'смирно'. Двух лбов военной полиции поставили у каюты капитана. Первого после Бога на этом, отдельно взятом фрегате ВКС Альянса Систем.
А ему, командиру десантного экипажа дали в прямое подчинение лейтенанта-биотика, у которого от постоянных мигреней исправно работала только одна программа — 'Служу Альянсу, сэр!' и недоучку-капрала Дженкинса, у которого еще подростковый максимализм не выветрился и, как теперь казалось Шепарду, совершенно не хотел выветриваться.
Оба 'кадра'... Относились к той категории обитателей военных баз Альянса, от которых даже командир отделения бегал быстрее, чем ежемесячный кросс на шестьдесят километров с полной выкладкой и с приказом уцелеть при угрозе орбитального удара. Никому не хотелось принимать на себя ответственность за носителя 'эль-второго' — лейтенанта-мигренщика, который запросто слетал с катушек и светился ярче и страшнее переносной лампы оперативной корабельной дезинфекции и тем более — за мальчишку, сквозь альянсовскую капральскую форму которого явно просвечивали короткие штанишки на лямках. Даже без рубашонки в легкомысленную клеточку. С короткими рукавами, которая.
Шепард медленно, как прибывающая вода в половодье, зверел. Ему, выпускнику спецакадемии, вырвавшему с боем высший по значению знак 'Эн-Семёрки', приказали принять командование десантным экипажем корабля, который военным кораблем не мог быть по определению.
Перед мысленным взором Шепарда скользили чертежи 'Нормандии'. Такой подлянки от турианцев... Он не мог ожидать в принципе. За столь успешно проведенную операцию по оболваниванию... Другого слова он не мог сейчас себе даже позволить... По оболваниванию имевших власть и влияние альянсовцев... Каждый разумный органик из Управления психологической войны Турианской Иерархии был достоин Звезды Земли. Не меньше. На меньшее не стоило даже размениваться.
Фрегат, на котором была установлена система маскировки, становящаяся никчемной, если противник имел на борту своего корабля древние, но качественные оптические приборы наблюдения и сканеры. И вредной, если кто-нибудь из оппонентов фрегата имел в бортах своих кораблей простые и привычные иллюминаторы.
Так спеленать сухими наждачными строчками Договора, "выдавленного" в многомесячных утрясках, космические вооруженные силы человечества. Недофрегат, недоэсминец, недодредноут, недолинкор, недомонитор. Подарочки развитых рас внезапно 'проклюнувшему' голубоватый туман активной зоны запретного ретранслятора соседу. Очень своеобразные 'подарочки'. Больше похожие на данайские дары.
Шепард чувствовал, как вокруг него, стоявшего в пустом небольшом салоне у обзорного иллюминатора, сгущается, становится с каждой секундой всё более вязким воздух.
Где-то на дальних окраинах сознания внутренний, может быть — даже его собственный личностный — голос вопил, что происходящее с ним сейчас — это уж совсем не по-человечески. Что такое состояние, такое поведение — не для человека, не для офицера, не для эн-семёрки. Где-то на дальних окраинах...
Шепард не обращал внимания на эти вопли. Куда идёт фрегат? Иден-Прайм? Зачем? Проверить систему псевдо-невидимости? Чего её проверять в такой дали? Выведи фрегат к Луне и проверяй — сколько хочешь. Все разумные, у кого хватит сообразительности и необходимого оборудования, будут отчётливо видеть фрегат, отчаянно пытающийся стать невидимым. И никто из этих сторонних наблюдателей даже не искривит губы в усмешке. А потому, что так — надо. А кому надо — знать не надо. Живи, существуй, сопи в две дырки и — не рыпайся.
Взгляд Шепарда скользил по сверкающим россыпям звезд за толстым стеклом обзорного иллюминатора. До прибытия к месту назначения оставалось двое суток. Двое суток. А у него, командира десантного экипажа и старпома, уже сводило судорогой пальцы обеих рук. Сводило так, что от боли он едва не подвывал в голос. Потому что он знал.
Знал, что до войны с синтетиками остались эти двое жалких человеческих двадцатичетырёхчасовых суток. Знал то, во что боялись поверить лощёные дяди в адмиральских мундирах, воображавшие себя крутыми стратегами и способные гарантированно упасть в обморок из-за внезапно отказавшего голопроектора в своей гостиной. Знал то, что могло обеспечить мгновенный инсульт с инфарктом 'в одном корпусе' любой из адмиральш, для которых пятнадцатисантиметровые каблуки форменных модельных туфель стали более привычными, чем стандартные армейские берцы. Знал то, что было смертным приговором для восьмидесяти процентов населения всех человеческих колоний, с великим трудом выстроенных на кое-как освоенных и кое-как юридически закреплённых за Землей, а значит — и за человечеством — планетах. Знал то, что было погребальным саваном для тысяч восемнадцатилетних юнцов, надевших форму ВКС Альянса Систем. Ненамного более младших, чем Дженкинс. Им — гореть в этих жестянках. Гордо именуемых катерами, истребителями, фрегатами, крейсерами, дредноутами. Им — гореть в тесных кабинах артсистем, постов и отсеков кораблей. Им — гореть в десантных капсулах. Им. Им. Им. Гореть и умирать, пытаясь даже не выжить. Успеть понять, осознать... Если уж не принять... Принять Факт. Факт столкновения. Факт столкновения с Машинным Разумом. Для которого. Любой. Разумный органик — только враг. Только противник. Только оппонент, подлежащий физическому уничтожению.
В голове зверевшего командира десантного экипажа билась одна мысль. Колокольным набатом билась. Не тем, пожарно-заполошным. А тем, от которого по спине как тёркой продирает. Одна мысль: 'Нас. Не. Учили. Воевать. С. Машинами'. И от этой мысли веяло... Горечью веяло. Сворачивающей все лицевые мышцы в страшную гримасу. Гримасу, предвещавшую ярость. Загоняемого в угол разумного существа ярость. Решившегося сбросить маску Цивилизации и явить врагу другую. Вторую маску. Маску Зверя.
Пальцы обеих рук Шепарда сжались в пудовые кулаки. Способные сейчас гарантированно остановить борца сумо, замершего на низком старте. Двух борцов. Трёх. Пятерых. Остановить насмерть. За долю секунды. 'Эн-Семерка'. Лучшие. Супербойцы. 'В любое время. В любом месте. Любую задачу. Выполнять. Точно. Полностью. В срок. И никак. Иначе'.
Шепард почувствовал, как беззвучно расправляются плечи под форменной курткой. Как напрягаются мускулы. Как пытаются сойтись лопатки, зажимая позвоночник в тиски. Как деревенеет шея, выпрямляясь в строгие вертикальные девяносто градусов. Как подбородок занимает положение бульдозерного ножа, не сулящего ничего хорошего тому, что окажется перед ним. Как едва-едва расслабляются лицевые мышцы, позволяя челюстям оставить между зубами несколько миллиметров свободного пространства. Несколько. Миллиметров.
Со стуком сошлись каблуки берцев. Носки ботинок привычно приняли уставное положение. Ноги выпрямились полностью, подняв туловище на максимальную высоту. Живот привычно напрягся, грудная клетка расправилась, дав возможность легким закачать в себя ещё немного воздуха. Руки пали вдоль тела, ловя условные "линии" боковых швов и становясь с ними едиными.
Далеко в углу сознания мигал маячок, высверкивая только один код: 'Не человек'. 'Не человек'. 'Не человек'. И Шепард, выпрямившийся как струна перед обзорным иллюминатором, не торопился. Не торопился вступать в изматывающие, ненужные, вредные дискуссии с этим маячком. Он знал. Знал одно: 'Для того. Чтобы. Победить. Машину. Надо. Выложиться. Полностью. В кратчайший срок'.
Если бы сейчас кто-то из нормандовцев увидел Джона Шепарда, двадцати восьми лет от роду, сироту, вступившего в Альянс сразу после восемнадцатого дня своего рождения... Он бы изумился. Настолько стоявшая перед распахнутым во всю стену салонным иллюминатором фигура не походила на прежнего командира десантного экипажа фрегата. От нее веяло силой урагана и мощью селевого потока, неудержимостью шторма и могильным мраком склепа. А самое страшное исходило от лица коммандера, неподвижного и застывшего как шаманская маска. Белки глаз человека светились, сверкая тысячами искр, а зрачки по своей черноте и бездонности легко оставляли позади глаза азари и дреллов.
Перед силой, исходившей из глаз и распространявшейся на несколько метров, невозможно было устоять. Можно было только повиноваться. С максимальной точностью, скоростью и полнотой.
Сейчас лицо капитана не нуждалось в том, чтобы разжимать плотно сжатые губы. Слов не требовалось. Поворот головы Джона в эти минуты уже был способен обрушить стенки стоявшего далеко внизу, в трюме фрегата морского контейнера в пыль. А если бы к повороту головы добавилось движение глаз... Контейнер просто перестал бы существовать как материальное тело. Мгновенно. С любым содержимым. Со всем содержимым. Именно в этот контейнер планировалось заключить то, за чем и отправили на Иден-Прайм фрегат 'Нормандия'.
В сознании Шепарда вспыхнул и развернулся экран. Состояние корабля. Состояние вооружения. Состояние экипажа. Курс и дальность хода. Местоположение корабля — в пространстве Млечного Пути и — в данной звёздной системе. Лавина данных. Капитан стоял недвижимо, впитывая её, обрабатывая, сортируя. Десять процентов, говорите?! Двадцать?! Тридцать?! Сорок процентов мощности головного мозга, говорите, работают у среднего разумного человека?! А восемьдесят — не хотите?! А сто?! А кратность?!
Ему, командиру десантного экипажа. 'Эн-семёрке'. Капитану ВКС. Какой-то лощёный полковник из штаба дивизиона передал не приказ на бланк-ридере по всей форме, а писульку. Ридер с текстом в три строчки. Образец канцелярской оторванности от реальной жизни. Принять пост старшего. Помощника. Капитана. Фрегата 'Нормандия'.
Этот полковник. Даже сам не понял. Что он передал. В какой форме. И с какими последствиями. Такое пренебрежение к правилам оформления распоряжений командования допустимо только во время войны. А раз это пренебрежение допущено. Значит, война уже идёт. И он, Джон Шепард, находится не просто на службе в ВКС Альянса Систем. Он. Находится. На. Войне.
— Капралу Дженкинсу прибыть в салон левого борта. К капитану Шепарду, — выплюнули, чуть разжавшись, губы командира десантного экипажа. Голова не повернулась. Двигались только губы. И то, в человеческом теле, что должно было сформировать голосовой приказ, подлежащий мгновенному исполнению.
Спикер не подвёл. Микрофон активировался вовремя. Система, повинуясь автоматике, восприняла звуковые колебания, отчистила от помех и передала на контуры транслятора, а тот — передатчику сбросил. Быстренько так. Почти мгновенно. Для человека. Не для автомата.
Внутренним взором на экране своего сознания Шепард видел, как замер Дженкинс, до того мило беседовавший с врачом фрегата, майором Карин Чаквас. Как он вдруг выпрямился, резко замолчал, оборвав речь на полуслове, поправил берет, отдал воинское приветствие старшему офицеру медслужбы корабля, чётко повернулся направо и, мимо даже не сменившего расслабленной стойки сержанта полиции, строевым шагом взошёл на лестницу, ведущую на жилую палубу.
Шаги старательно печатавшего шаг Дженкинса приближались, едва не сбиваясь на бег по мере приближения к месту назначения. Наконец капрал замер на пороге салона.
— Капрал Дженкинс, сэр! Прибыл по вашему приказу, сэр! — отчеканил прибывший и только тогда осознал, что в салоне что-то очень поменялось. И центр этого изменения находится прямо перед ним. Капитан Джон Шепард. Командир десантного экипажа фрегата. Его непосредственный командир.
Шепард даже не обернулся, не изменил стойку, не стал отвечать на доклад младшего по званию.
— Где вы родились, кап-рал? — выплюнули губы офицера.
— На Иден-Прайм, сэр! Фрегат следует туда, сэр! — Дженкинс даже не пытался как-то выйти за пределы требований устава и прямо поинтересоваться, что же такое произошло и в чём причина вызова.
— Желаете повоевать, кап-рал? — в голосе Шепарда чувствовалась угроза. Дженкинс её уловил.
— Так точно, сэр! Мы уже две недели в космосе, сэр! А я приписан к десанту, сэр! Я — не летун, сэр! — Дженкинс отчаянно пытался понять, что хочет от него этот капитан. Он уже знал, что назначенный на должность старшего помощника командира 'Нормандии' капитан Джон Шепард — герой Акузы, что он — уцелевший, что он 'эн-семёрка'. Он теперь многое знал о Шепарде. То, что разрешили ему узнать старшие по званию и по должности. Но сейчас перед ним стоял другой Шепард. Таким капитана десантного экипажа Дженкинс ещё никогда не видел. И сейчас готов был молить Бога, да что там одного единственного Бога — всех мыслимых и немыслимых Богов. Молить, чтобы больше никогда не довелось увидеть.
— Приписан?! Это вы точно выразились, кап-рал. Приписан. А мне, вашему командиру, нужно чтобы вы были не только приписаны, но и были десантником. Какая задача была поставлена вам вашим прежним командиром? — в голосе Шепарда послышались нотки, не дававшие Дженкинсу никакой возможности оттянуть доклад.
— Прибыть на борт десантного фрегата 'Кейптаун', сэр! В пятнадцать часов тридцать минут три недели назад, сэр! В распоряжение лейтенанта Велланда, сэр!
— И почему я, командир десантного экипажа фрегата 'Нормандия' нахожу вас на борту другого корабля спустя неделю после ухода 'Кейптауна' в поход, кап-рал? — пока Шепард это цедил, Дженкинсу не раз казалось, что вот сейчас, сию секунду капитан обернется и это будет последним, что Ричард увидит в своей жизни.
— Опоздал, сэр!
— Опоздали?! Вы, капрал десантных войск ВКС Альянса Систем?! Опоздали?! — в голосе Шепарда не слышалось ноток удивления или изумления — тон был ровен и чёток.
— Так точно, сэр! — Дженкинс положительно не знал, что ему следует отвечать ещё на заданный офицером вопрос. Полумрак салона начинал капрала откровенно пугать. Чернота космоса, еле-еле подсвеченная звёздами, нагоняла жуткую тоску.
