М. Г. Мещеряков и его время

По вечерам он долго не мог уснуть, а ночью просыпался от шума большого города. Закрыть окна было нельзя: индейское лето в 1946 году выдалось жарким, и небоскрёбы не успевали остывать за ночь. Там, в другом полушарии, в любимом городе Ленинграде на улице Рыбацкой жили его жена и маленькая дочь Оля, которая без него начала говорить. Он с волнением думал о том, помнит ли она его. Уже осень, в Ленинграде пошли дожди, и, наверное, потекла крыша, которую надо чинить, пора заготавливать дрова на зиму, а ему приходилось сидеть в душном Нью-Йорке и тянуть унизительную лямку чиновника...

МГ следует совету Громыко и продолжает заводить знакомства. Многие из них ему впоследствии пригодятся. 200-летие Принстонского университета, празднование которого состоялось в начале октября 1946 года, пришлось как нельзя кстати. Старейший университет Соединённых Штатов отмечал своё 200-летие широко. Среди приглашённых были: Бор, Эйнштейн (он жил неподалёку) — дальше можно не продолжать. Был среди приглашённых и советский представитель М. Г. Мещеряков. Он не мог пропустить такое событие. Первым, или одним из первых, выступил Бор. Коснувшись ядерной проблемы, он неожиданно заплакал. Не в лучшем состоянии духа пребывал и Эйнштейн. Он напоминал философа-пессимиста, погружённого в свои мрачные думы. Обоих давили воспоминания о "испытаниях" ядерного оружия над городами Хиросима и Нагасаки. Оба они приложили руку к атомной бомбе. В тональности, заданной выступлением Бора, как вспоминал МГ, и проходили эти торжества.

Но естество брало своё. Всё было ново, необычно, интересно. Со вкусом эпикурейца описывает МГ обед в университетской столовой. Апельсиновый сок, бифштекс, кофе, и всё. Но кофе отменный, сок свежий, а кусок мяса — раблезианских размеров. Стены столовой почернели от старости, сама столовая напоминает огромный амбар, потолка нет, но это история; длинные столы также из почерневшего дерева, но накрыты белоснежными скатертями, а на столах — серебряная посуда.

Вместе с коллегой С. П. Александровым МГ посещает Берклиевскую лабораторию. Семён Петрович — горняк, представитель Дальстроя, в системе МВД с 1937 года, воинское звание — полковник инженерно-технической службы НКВД. Он — кандидат технических наук, профессор Московского института цветных металлов и золота. У него здесь свои интересы.

От них ничего не скрывают. Что скрывать? Это исследовательский центр по открытой тематике, как сказали бы у нас. МГ своими глазами видит протонный ускоритель, работающий на принципе автофазировки. Синхроциклотрон! Наслышан, наслышан. Интересно, интересно. Векслер, Макмиллан, автофазировка. Мир, дружба. О"кей! Он ещё не знает, что пройдёт полгода, и он примет научное руководство строительством такого же ускорителя... только ещё крупнее.

МГ показывают город, окрестности. Его сопровождает американец русского происхождения, изобретатель цветного телевидения Владимир Козьмич Зворыкин. Рукопожатие великого человека. Сколько их будет в коллекции Мещерякова?

Окрестности его заинтересовали. Какие-то дома, по 12-15 этажей, все нежилые. Что это? Это институт перспективных исследований, здесь люди генерируют идеи, а всё остальное понастроили разные фирмы, которые внедряют достижения учёных. Вот так, прямо с колёс, с пылу с жару... Наука без отрыва от производства, а скорее производство в погоню за передовыми достижениями науки. Вспоминая об этой экскурсии через 45 лет, МГ задал риторический вопрос: а как у нас? А никак...

...А потом снова потянулись будни. Он открыл для себя американское кино, но потом и оно приелось, зато американские газеты отвратили его от чтения сразу же. Книг было много, хорошо написанных и изданных, по самым разным вопросам. И он покупал, читал об истории завоевания американского континента, снова покупал и продолжал читать, а потом покупал впрок. Командировочных хватало, можно было ни в чём себе не отказывать, оставалось только влезть в самолёт...

Вот что он рассказывал Икару Маляревскому (цитируется по очерку "Каким я помню М. Г. Мещерякова"): "В то время нам платили суточные по 60 долларов, не то что сейчас 12! С такими деньгами я чувствовал себя уверенно! И купил вот это пальто-реглан, которое теперь на мне. В то время во Фриско можно было приобрести за сходную цену не только пальто из бабирусы, но и из крокодила-каймана, гремучей змеи и даже акулы-молота или ската. Но в таком пальто из этих тварей я выглядел бы очень импозантно и привлекал бы к себе внимание...".

Г. П. Мещерякова: "...Привезти домой из Америки без ограничений можно было только бывшие в употреблении личные вещи, а МГ ждала голодная, разорённая страна, причём все родные — мать, жена, обе дочери и брат — были в послеблокадном Ленинграде. Дядя покупал какие-то вещи для себя и папеньки (у них тогда был примерно одинаковый размер, папа только пониже), одевал день-два и покупал новое. Папенька, наверно, до конца 70-х годов носил американские кожаные куртку и пальто, пока не "вытолстел". Я, как младшая, донашивала Олины американские платья, а привезённую бабушке мутоновую шубу ещё до сих пор иногда одеваю. Вообще, МГ ревниво относился к вещам, которые он тогда привёз. Мы с Людмилой Васильевной как-то зимой катались в Дубне на лыжах в снегопад, и на меня одели дядину светлую замшевую куртку, которая стала ему совсем мала и вообще уже годилась только как спортинвентарь. Она промокла, и осталось пятно. Дядя сделал выволочку Людмиле Васильевне".

...А ещё были лекции Винера. Винер читал их в разных уголках Соединённых Штатов, увлекая за собой слушателей. Всего он прочитал двадцать одну лекцию. Это было введение в новую науку — кибернетику. МГ не пропустил почти ни одной его лекции. Через сорок лет, рассказывая о своей работе экспертом при ООН, МГ упомянул о вопросе, который он задал Винеру. Сам вопрос сейчас не так важен, важно что сказал Винер: запомните, молодой человек, главное в кибернетике — это обратная связь. Помолчал и добавил: в Советском Союзе это будет очень трудно понять. Так короткой репликой Михаил Григорьевич дал понять, что хорошо понимает, что происходит в стране и куда дует ветер. Шёл 1986 год, и в спину дул ветер перемен...

Ещё он вспоминал, как от тоски и одиночества пошёл в цирк, где выступал хор русских казаков. Тех, что покинули Россию после поражения в гражданской войне. Они пели старинные казачьи песни. И от этих их песен тоска только усиливалась.

УСТАНОВКА "М"

ЭПИГРАФ:

Кто хорошо знает, что он должен делать, тот приручает судьбу.

Н. Н. Миклухо-Маклай

У МГ был выбор в январе 1944 года, когда Курчатов предложил ему перейти в Лабораторию ? 2, будущий Курчатовский институт, своим заместителем.

_________________

Служебная записка

Дорогой Михаил Григорьевич!

Сейчас необходимо принять окончательное решение.

Дело в том, что наш корпус сейчас заканчивается,

и в ближайшее время будут заселяться квартиры в нём.

Резерва квартир и нас нет, и поэтому я должен знать,

Будете ли Вы работать у нас.

Я забронировал для Вас квартиру из двух комнат,

которые буду держать для Вас до 1 марта с. г.

Жму руку

Ваш И. Курчатов.

________________

МГ остался с Хлопиным. Но перейти к Курчатову ему всё же пришлось. И заместителем директора Лаборатории N 2 он тоже стал. В феврале 1947 года, вернувшись из Америки, он узнаёт от Берии об очередном назначении.

Сразу после Америки он переходит под начало Курчатова, назначается научным руководителем строительства установки "М" и вводится в состав НТС ПГУ.

Иногда говорят, что Берия покровительствовал Мещерякову. Сам МГ о своём "покровителе" вспоминал без всякой благодарности: "Сидит такой человек с толстыми пальцами, как сосиски, с животом, всем говорит "ты". Кроме Сталина. И Сталину тоже. Но ему говорит: "Ты, Иосиф". А остальным просто "ты". "Тэбэ переводим в Москву. Будэшь делать большой циклотрон. Ты понимаэшь это поручение? Нет, ты не понимаешь. Ну вот, если ты не сделаешь циклотрон, ты поймёшь это на Колыме". Таков был стиль Берии. Физика становилась частью государства, а это государство не привыкло церемониться со своими гражданами. Позднее, когда нравы смягчатся, Лев Арцимович найдёт возвышенные слова для отношений науки и государства: наука лежит на ладони у государства и согревается его теплом.

Итак, МГ — заместитель Курчатова по Лаборатории ? 2 и научный руководитель работ по сооружению протонного ускорителя около Московского моря, в районе деревни Ново-Иваньково. Мы открываем главу биографии МГ, связанную с Дубны. Собственно, с него и началась история институтской Дубны, потому что он — её основатель, остальные дубненские зубры пришли позже, когда здесь уже что-то было. Он прибыл сюда через полгода после того как правительственная комиссия в августе 1946 года приняла решение о строительстве здесь первого советского ускорителя протонов, основанного на принципе автофазировки. Почему именно это место? спросит любознательный географ. Ведь здесь много комаров, добавит биолог. И сплошные болота, добавит почвовед. Потому что это настоящий медвежий угол, ответит добросовестный историк. Строить должны были заключённые, они и строили, а отсюда не далеко убежишь. Небогатая история побегов это подтверждает. Ни один из них не удался.

Из воспоминаний М. Г. Мещерякова: "Моя первая поездка на место, отведённое для строительства, как тогда говорили, объекта, состоялась 27 марта 1947 года. Была ранняя весна с туманами и жёлтыми, ноздреватыми снегами. Железной дорогой нельзя было воспользоваться: во время войны с ветки Вербилки — Большая Волга местами была сняты рельсы. Пришлось добираться на джипе военных лет. Два часа ушло на то, чтобы по сильно разбитому шоссе доехать до Дмитрова, а затем ещё около четырёх часов тащились по дороге, местами устланной круглыми брёвнами, до Большой Волги, откуда гусеничный трактор за каких-нибудь два часа приволок джип до места, где сейчас находится плавательный бассейн "Архимед".

Кругом был сырой, без каких-либо просветов лес. Несколько десятков рабочих, возглавляемых начальником строительства А. П. Лепиловым, прокладывали просеки для дорог и торопились до вскрытия Волги соорудить деревянный причал. Группа геодезистов производила трассировку улиц будущего научного городка и железнодорожной ветки от станции Большая Волга до технической площадки".

Честь и хвала первым строителям города — улицы исторической части Дубны и сейчас напоминают лесные просеки.

От его первых же контактов с начальником строительства, по совместительству начальника лагеря заключённых генерала Лепилова посыпались искры. В своём ставшем хрестоматийным для истории Дубны очерке "О времени неповторимом и незабываемом" МГ пишет: "Нетрудно было убедиться в сильной заболоченности всей территории строительства и особенно площадки, на которой проектанты... наметили разместить корпуса ускорителя. Пришлось вмешаться и потребовать перенесения места строительства в сторону невысокой песчаной гряды, на которой много позже встал корпус Лаборатории теоретической физики Объединённого института ядерных исследований. Так возникло искривление дороги — продолжения улицы Жолио-Кюри после дорожного переезда". О конфликте с Лепиловым ничего нет. Но "потребовать"? С Лепиловым так говорить было нельзя. Ему тогда было 52 года, а МГ — 36, мундир Александра Павловича был потяжелее пиджака МГ на несколько орденов и медалей.

Но МГ уже почувствовал вкус власти. Он прибыл на место строительства, можно сказать, прямо из Америки, видел ядерные взрывы, которые ему показывали американцы. Где-то в памяти, на самом краю сознания гнездились слова Берии о Колыме. Но и Лепилов был в Америке, ещё раньше, ездил туда с Булганиным перенимать опыт строительства. Американцы тоже ему кое-что показали. И с Берией он говорил. И крутизны в нём было побольше. Он в кабинете Комаровского дверью хлопнул, тот тогда был министром строительства СССР. Он был генерал-майор инженерно-технической службы НКВД, а МГ был тогда кандидат наук, хотя и уполномоченный и всё такое прочее. Я думаю, что был у МГ с Лепиловым конфликт, и Лепилов его унизил. Может быть, он вспыхнул сразу же после того, как МГ внёс "необходимые коррективы". Но это лишь домыслы, не подкреплённые ни документально, ни устными свидетельствами очевидцев. Может быть, и не было очевидцев, и всё произошло с глазу на глаз.

На месте, где стоял деревянный коттедж Лепилова, хотели ставить памятник Мещерякову. Символично. МГ — основатель институтской Дубны, Лепилов — её первый строитель. Невольно хочется поставить этих людей рядом, сделать их соратниками, каждый из которых по-своему строил город будущего. И некоторые люди действительно говорят о них через запятую. Но так говорить — значит переписывать историю. Такие попытки, а они делались неоднократно, разбиваются о решительное возражение самого МГ. Когда в 1990 году прозвучало предложение увековечить память о генерале Лепилове в названии одной из улиц города, МГ отозвался заметкой "Странное предложение", в которой охарактеризовал Лепилова как крупного специалиста по эксплуатации рабского труда и едко добавил: так мы, пожалуй, дойдём до того, что в Дубне откроют собор Святого Лаврентия...

Тут с ним, конечно, можно поспорить. Лепилов не Берия. По специальности строитель. В систему НКВД перешёл (скорее, был переведён) перед самой войной, а в войну строил авиационные заводы под Куйбышевым, за что получил ордена и премии. Краевед Михаил Буланов в своё время запросил московский "Мемориал", и там ему дали справку, что генерал-майор инженерно-технической службы НКВД А. П. Лепилов в злодеяниях замечен не был. Был послевоенный голод 1946 — 1947 годов, вызванный, кстати, огромными вложениями в работы над созданием первой советской ядерной бомбы и атомной промышленности. В первую очередь голод коснулся, конечно, заключённых. Весь 1947 год Лепилов провёл в поисках новых специалистов, восполняя людские потери...

Да, и ещё юмор у Лепилова был своеобразный. Был такой случай. По плану ленинградских проектантов из Ленгипростроя улица Молодёжная должна была пройти через весь город, так что пришлось бы переносить здание стройуправления. Лепилов предупредил ленинградского представителя: проведёшь через меня — сядешь. Будешь работать у меня в лагере. Мне такие специалисты во как нужны! И план был скорректирован. Кажется, это был Александр Иванович Гутов. Так появилась "площадь" Мира.

А на объект прибывали всё новые и новые люди: строители, монтажники, электрики, молодые физики только что защитившие дипломы, которым отбоя от девчонок не было, инженеры и, конечно, в большом количестве люди без всяких специальностей, просто рабочая сила в чистом виде на строительстве тоже была очень и очень нужна.

Мария Харитонова: "...Наш путь лежал к посёлку Большая Волга. Не доехав до туннеля, машина свернула направо и по просёлочной дороге устремилась к месту нашего жительства. Впереди виднелся лес. Как только миновали деревянный мост через Чёрную речку, машину остановил вышедший из милицейской будки страж порядка. Перечитал все документы и дал добро следовать дальше. Селение было безымянным, но улицы, по которым мы проезжали, уже носили имена: Московская (ныне Строителей), Парковая (Векслера), Советская (Флёрова). На них изредка мелькали деревянные строения в виде бараков, юрт и финских домиков, поодаль просматривались конюшни для лошадей, обслуживающих лагерь заключённых. Везде за колючей проволокой шла стройка. Наконец мы повернули к так называемому Четвёртому проезду. По обе стороны дороги — глубокие осушительные канавы, на дне трубы, покрытые широкими деревянными досками.