Последний шанс(77-90)

А в свои шестьдесят Сталин все больше и больше ощущал упадок сил и потерю былой работоспособности. Конечно, будучи в высшей степени дисциплинированным и аскетичным человеком, он старался не снижать темпов работы, по-прежнему много часов проводил во встречах с людьми и за чтением различной специальной литературы, иногда глотая по триста страниц в день. Причем, прочитывая материал вдумчиво, делая множественные пометки. Но этот ритм с каждым годом давался ему все тяжелея. Не раз и не два он уже задумывался над тем, что его реальный образ все больше и неизбежно входит в противоречие с тем образом "стального" Сталина, который сложился в народе.

И вот теперь все изменилось. Точнее внешне Сталин практически сохранил свой прежний вид. Но внутри ощущения напомнили ему себя же, только тридцатилетнего. Мышцы налиты силой, походка вновь стала упругой, а взгляд орлиным. Сталин заметил, что даже вновь стал обращать внимание на женщин, хотя, осознав это, тут же постарался скрыть этот интерес. Не сложилось у товарища Сталина с личной жизнью. Она вся оказалась подчинена интересам партии и страны, интересам народа. А раз не сложилось, то и не стоит об этом думать.

Велимир обещал, что если сам Сталин, Князь, как называл его волхв, не свернет со своего пути, останется верен ноше и ответственности, которые добровольно возложил на себя годы назад, то он вполне сможет дожить лет до ста — ста двадцати. Больше не получится, слишком солидным был уже его возраст для модификации организма, слишком много уже успел набедокурить. Но даже этого, отпущенного волхвом времени должно было хватить на то, чтобы довершить гигантские начатые преобразования. Настолько изменить массовое сознание советского человека, чтобы никто и подумать не мог о возврате к старому, о том, что социализм можно сломать, развалить изнутри. Если даже в мире Алексея на это потребовалось минимум три десятилетия, то теперь это будет вообще невозможным. Тем более, что внутренний враг теперь ясен. А с внешним народ всегда разберется по-свойски. Не впервой.

Сталин мысленно вернулся из грез о будущем к встрече с Гитлером и "польской" операции НКВД. Молодцы. Все молодцы. Даже для немцев неожиданная атака "польских диверсантов" ничего не испортила. Они не стали предъявлять советской стороне претензий по поводу плохой организации безопасности встречи. Все же они сами не раз сталкивались на своей территории с польской проблемой и понимали, что предвидеть подобные акции практически невозможно. Получив доказательства авторства диверсии со стороны польских подпольщиков и убедившись в том, что обе стороны переговоров оказались в равной степени пострадавшими, они даже высказали свои соболезнования советскому раненому генералу, которому не повезло больше всех.

Хорошо все же, что Алексея, других участников переговоров и даже охранение встречи никто не стал предупреждать заранее. Все же искренний испуг и волнение, как и действия бойцов НКВД, контролировавших подходы к зданию, полностью достоверно сыграть невозможно. Да и само ожидание происшествия неизбежно отложило бы свой отпечаток. А так все получилось идеально. Ни одной нотки фальши. Даже трупы поляков подложить и распределить удалось практически идеально. Про возможную инсценировку никому из немцев даже мысль в голову не пришла.

Но в данном случае Сталина волновало не это, а реакция на происшествие самого Алексея, когда он узнал о том, что это была спецоперация советских органов. Вместе с пониманием задумки он стал говорить о том, какой опасности подвергались советские участники встречи. Хорошо еще, что пострадал всего один человек, да и то не фатально, но ведь могло быть и множество трупов, стрельба велась настоящими боевыми патронами.

В целом он, конечно же прав, вероятность того, что кто-то мог пасть жертвой операции, действительно была. Кто-то из охраны мог не успеть отпрыгнуть из-под летящего автомобиля. Кто-то мог схватить шальную пулю или рикошет. Гарантий в таком деле быть не могло. Участники акции были предупреждены лишь о том, чтобы ни в коем случае не пострадал никто из немцев, а потому палили куда угодно, только не туда, где они стояли или упали. Что касается единственного пострадавшего, то это отдельная история. Он-то был плановой жертвой, который получил пулю не от мчавшихся в машинах, а от снайпера, сидевшего на чердаке напротив. Сакральная жертва была запланирована по сценарию. Но об этом тем более никто не знал.

А вообще Сталина иногда даже озадачивало какое-то интеллигентское отношение Алексея к неизбежным жертвам, которые бывают при любых серьезных операциях. Это вообще отличительная черта его времени. Все как будто в кривом зеркале. Всеми силами спасти одного человека, попутно погубив тысячи других ни в чем не повинных людей. Эти тысячи, гибель которых являлась по сути неизбежным следствием спасения того самого одного, у них воспринималась просто как грустная статистика. Никакой связи между двумя событиями просто не предполагалось и не рассматривалось, будь она даже очевидной.

Как-то Алексей рассказал ему об одном фильме, в котором американские войска для спасения одного своего солдата обрекли на смерть десятки других таких же солдат. И именно в этой глупости увидели собственную доблесть. Чем погибшие солдаты оказались хуже спасенного авторы фильма не поясняли.

Мир Алексея вообще представал часто для Сталина какой-то жуткой фантасмагоричной пародией на нормальный.

В его мире было принято пожизненно кормить и содержать насильников, серийных убийц, педофилов. Содержать, между прочим, на деньги тех самых простых граждан, кого они убивали и насиловали. А потом еще и выпускать их по амнистии, чтобы они вновь могли повторить все содеянное. И все это называлось в его мире гуманностью.

Такой же гуманностью считалось тратить бешеные государственные деньги на лечение агрессивных психических больных или спасение от смерти безнадежных уродцев, в то время, как тысячи других людей, совершенно нормальных членов общества, пенсионеров, отдавших всю свою жизнь стране, не могли получить требуемых лекарств и умирали без помощи государства, потому что все деньги уже были потрачены на дебилов и уродов.

И это называлось у них справедливостью.

Нет, такой справедливости в кавычках и такого гуманизма Сталин не понимал и не принимал.

Как не понимал и того, что этом изуродованном мире миллионы простых людей должны были из последних средств наскребать на благотворительность, чтобы помочь безнадежно больным детям и старикам всем миром сделать операцию за границей. И это в том время, как многочисленные олигархи и коррумпированные чиновники ни о какой такой благотворительности не задумывались, а лишь исправно переводили миллионы нажитых непосильным трудом долларов на свои заграничные счета. Да украденных средств одного какого-нибудь рядового нувориша хватило бы на то, чтобы сделать операции всем нуждающимся безнадежным больным.

А какой национальный позор, что некогда самое мощное государство мира попросту не могло обеспечить лечение таких больных на Родине? Вроде бы на закупки самого современного оборудования выделялись огромные бюджетные деньги. Но все они разворовывались, а то оборудование, которое все же доходило до больниц и госпиталей, годами пылилось на складах, поскольку на нем некому было работать.

Нет, в его будущем такой страны и такой ситуации не будет, дал он себе обещание. Он сможет сделать так, чтобы и через сто или двести лет после его смерти никто не смог жить за чужой счет, обворовывая сограждан или государство, принадлежащее всему народу. И у него в стране будет подлинный гуманизм.

Такой, когда на любое отродье в лице насильника, убийцы, педофила, предателя собственного народа или чиновного коррупционера будет тратиться ровно столько средств, сколько будет стоить пуля.

Такой, когда извращенцы будут либо высылаться из страны туда, где об их правах кто-то захочет проявить трогательную заботу, либо будут удовлетворять свои сексуальные потребности на лесоповале, обеспечивая Родину качественным пиломатериалом.

Такой, когда право критики будет иметь лишь тот, кто сам приносит стране осязаемую реальную пользу.

И, наконец, такой, когда любой порядочный гражданин будет ходить по улицам городов спокойно в любое время суток. Когда милиционера он будет встречать улыбкой и приветствием, а не гримасой страха. Когда чиновники будут служить, а не прислуживать. Когда дети безбоязненно будут гулять, бегать в школу и кружки самостоятельно, а не под прикрытием профессиональной охраны или в лучшем случае бабушек и родителей. Когда женщины будут мечтать о счастье замужества и материнства, а не о том, чтобы стать проститутками и порномоделями.

Его страна будет именно таковой. В этом и будет состоять настоящая гуманность.

Пусть современники и потомки будут считать его жестоким, но если гибель десятков людей поможет спасти тысячи, он, не дрогнув, пойдет на это. Ибо именно это и будет гуманностью. Это, а не противоположность из мира Алексея. Его мир попросту не имеет право на существование. И нет ничего странного, что он умирает. Умирает прямо на глазах его бездумных обитателей, ослепленных блеском кривых зеркал.

Странно только, что Алексей, проживший здесь уже пять лет, все еще сохраняет в себе остатки того извращенного мышления. Видимо, слишком глубоко смогла укорениться эта зараза. Ведь все понимает, многое ужасает его самого до ненависти, но до конца так и не избавился. Когда же это началось, когда стала распространяться в обществе и сознании людей эта гниль? Сейчас он ее не чувствует, хотя такие люди есть и в этом времени. Они есть всегда. Просто здесь они вынуждены скрываться, прятать свои взгляды, ненавистные любому нормальному человеку. И даже исподтишка им удается гадить лишь по мелочи. Так пусть все так же и остается. Сразу такие люди не исчезнут, должно пройти несколько поколений, чтобы муть эгоистического индивидуализма не выплескивалась за естественные берега и не руководила поведением большого числа людей. И на протяжении всех этих поколений потребуется огромная воспитательная работа. И проводить ее должны профессионалы, которых еще только предстоит воспитать. Система, которую еще предстоит построить.

Но он справится. Теперь точно справится. И Сталин, вновь прислушавшись к своему обновленному здоровому и сильному телу, улыбнулся, отложил потухшую трубку и отправился в спальню.

Глава 83. Гулкие шаги командора.

Судя по всему, Гитлер также оценил встречу со "Сталиным" очень высоко. По крайней мере, определенные изменения с известной мне историей начались буквально сразу же после его возвращения в Берлин. Французская операция началась на два дня раньше срока. Уже восьмого, а не как в моем мире десятого, мая. Двумя ударами, направленными на Голландию и Бельгию, немцы открыли "горячую фазу" Второй Мировой. Конечно, таковым началом можно было бы считать и идущую уже месяц датско-норвежскую операцию Рейха. Бои в Норвегии не стихли до сих пор, а помимо непосредственно норвежской армии против вермахта в ней принимали участие и подразделения английской и французской армий, а также осколки польской. Но все же основная война началась именно сейчас. Уже первые дни боевых действий на западном направлении показали, что здесь немцы совершенно не собираются либеральничать. Любое сопротивление сначала бельгийских и голландских войск, а затем и англо-французских, выдвинувшихся навстречу немецкой армаде, подавлялось немцами максимально быстро и с примерной жестокостью, которая совершенно не наблюдалась в Скандинавии. Раззадоренные длительной и грубой информационной кампанией, направленной против Гитлера и Рейха, немцы были полны решимости делом доказать, кто здесь настоящие мужики. В течение трех дней против четырех в моей истории капитулировала Голландия, Бельгия продержалась чуть больше, целых три недели.

Тактика немцев была все той же. Перед важными объектами, которые могли быть взорваны, такими как мосты, или которые могли за счет активного сопротивления существенно замедлить поступь "немецкого командора", такими как форты и прочие укрепленные пункты обороны, немцы высаживали с воздуха парашютные соединения, осуществлявшие захват объектов, а затем мимо них уже, не снижая скорости, проносились основные ударные группировки войск, закрепляя успех и беря объекты под постоянный контроль.

Поводом для вторжения для Германии послужила старая как мир причина — "Не так сидишь, не так свистишь". Германия обвинила Голландию и Бельгию в нарушении статуса нейтралитета, который, честно говоря, и впрямь воспринимался этими странами излишне односторонне. В частности все укрепления в этих странах располагались только вдоль границ с Германией, а английская авиация беспрепятственно пропускалась национальными силами ПВО в направлении рейха.

В свое время, когда я изучал, как и все в школе, историю Второй мировой войны, то всегда считал, что войну спровоцировал именно Гитлер. Только у него я видел реальные причины, требовавшие внешнего расширения государства за счет других. Здесь и национальное унижение Германии, кстати, очень сильное, после Первой мировой. Здесь и реальная потребность в ресурсах, без которых Германия, не успевшая к разделу колоний, физически не могла развиваться и была обречена. Позже я видел и другие версии, которые говорили о том, что при всей правильности такой постановки вопроса, сами сроки начала боевых действий Германии против Северной и Западной Европы были во многом вызваны внешними причинами. Имей такую возможность, Гитлер постарался бы задержать войну года так до сорок седьмого. Не уверен, что такая точка зрения полностью оправдана, но, пребывая в этом мире в качестве живого очевидца событий и следя за развитием ситуации, я бы не стал уже поспешно отбрасывать эту версию.

Начнем с того, что сама война была предопределена условиями мирного договора по итогам Первой Мировой. Этот договор либо ставил крест на будущем Германии, либо должен был рано или поздно спровоцировать взрыв ее пассионарности, что в итоге и произошло. Причем именно через те 20 лет, которые и предполагал премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж после Версальского договора 1919 года.

Но и гораздо более близкие события говорили о том, что действия немцев были во многом вынужденными, если не по логике, то по срокам. Гитлер попросту сыграл на опережение, обогнав своих противников иногда всего лишь на сутки, как это случилось в Норвегии. Если бы немецкий десант промедлил с высадкой на побережье Норвегии всего один день, то неизвестно состоялось бы это десантирование вообще. И уж во всяком случае исход операции был бы крайне сомнителен. Одновременно с немцами к берегам Норвегии выдвинулся флот и подразделения морской пехоты Великобритании. Фактически Гитлер впрыгнул в последний вагон. Стоило промедлить, и Германия осталась бы без норвежской стали.

В Бельгии и Голландии происходило примерно то же самое. Формально именно немцы первыми пересекли границы этих стран. Но французские и английские части выдвинулись им навстречу практически мгновенно. Уже на следующий день после вторжения передовые части вермахта в лице 9-й танковой дивизии вступили в бой с частями 7-й французской армии. А ведь для этого последней пришлось еще пересечь всю территорию Бельгии. И кто-то может всерьез подумать, что французы мирно спали в казармах, как делали это больше, чем полгода до этого, а потом вдруг, узнав о немецком вторжении, спешно поднялись по тревоге и за сутки, пройдя Бельгию, оказались в Голландии? Не смешите. По всей видимости, к началу весенне-летней операции были готовы обе стороны. И обе видели себя атакующей стороной. Ну или, если кому-то станет от этого легче, то англо-французские войска могли назвать это планом активной обороны.