Эрлик в тумане

Закрыв за собой дверь, она осмотрелась. В отличие от Кана и Вальтера, которые прибыли сюда без вещей — у одного их не было, другой даже не подумал их взять, — они с Томой хоть и должны были решать быстро, но собраться успели. Как бы ни поворачивалась ее жизнь, Саар всегда следила за собой и заставляла делать это Тому, которая до встречи с ней выглядела настоящей замарашкой.

Ванная комната, по мнению Саар, была далеко не лучшей, но и не самой плохой. Включив душ, женщина сбросила с себя халат и повесила его на фигурный крючок. В небольшом зеркале над раковиной отразились ее белые волосы, морщинистое лицо, тонкая шея с обвисшими мышцами. Саар обернулась и провела перед собой ладонью. Внутренняя поверхность двери превратилась в зеркало, где она могла осмотреть себя в полный рост.

Возраст Саар исчислялся трехзначной цифрой, но никто, кроме нее, не знал, что первая из них — вовсе не единица. Ее истинная внешность вполне ее устраивала. Она нравилась себе в любом возрасте и даже в таком умела внушить окружающим, что ее надо принимать всерьез. Так оно и было — по крайней мере, войска, посланные на ее поимку, относились к ней абсолютно серьезно. Против нее выходили лучшие колдуны Москвы, и она призналась себе, что неизвестно, сколько еще смогла бы продержаться, и когда бы ей пришлось позорно бежать в Монголию или Китай. Легион с его предложением явился очень вовремя.

Старая женщина в зеркале перетекла в другую форму — теперь она выглядела лет на двадцать, юная девушка с черными густыми волосами и маленькой грудью. Саар осмотрела себя, затем снизила возраст. Подумала и поменяла облик вновь: женщина двадцати пяти лет, привлекательная, но не слишком, чтобы не испугать; тридцать лет, теперь красавица с пышными формами и широкими бедрами... нет... девушка-андрогин, почти мальчик, плоская, узкобедрая, коротко стриженая... Саар неторопливо меняла облики, размышляя, пытаясь увидеть себя глазами человека-гепарда. Наконец, она остановилась на стройной женщине лет сорока: не мать, не распутница, но опытная и способная сопереживать. Подумала, что ему нужно и то, и другое. Что ж, она искренне готова ему это дать. Но даст ли он то, что нужно ей? Саар ответила на этот вопрос утвердительно, ибо умела убеждать.

Ганзориг лежал без сна, сожалея, что ночь так коротка, и он не успеет подумать обо всем, о чем ему хотелось. В девять вечера он вернулся из зала, где вместе с братьями Морган и Фостером смотрел найденные эпизоды с Соседями, затем поужинал, не чувствуя вкуса еды, и лег в постель, чтобы хорошенько обдумать увиденное.

Соседи появлялись здесь всего трижды, но что это были за появления! Все участки неба, запечатленные камерами "Цзи То", были усыпаны движущимися оранжевыми звездами, которые то разделялись, то сливались воедино, образуя хаотическое движение, в котором так и не вычислили закономерностей. В отличие от близнецов, никогда не углублявшихся в поведение Соседей и не понимавших, свидетелями чего они стали, Ганзориг прекрасно сознавал, насколько все это необычно.

— Почему мы их не видели? — качал головой Франц. — Их же здесь десятки! Здесь все небо должно было гореть!

— Считайте, что это магия, — ответил Ганзориг. — Как заклятье отвода глаз.

— Вы говорили, у них нет магических способностей.

— Мистер Морган...

— Зовите меня Франц.

— Франц, вы же меня слышали. Попробуйте отловить, зафиксировать или как-то повлиять хоть на один такой огонек. А ведь это не просто огонек. Некоторые из них — конструкции, которые вам даже сложно вообразить существующими и которые слишком велики, чтобы выглядеть на таком небольшом расстоянии такими маленькими. — Ганзориг сделал паузу. — Считайте, что вы видите абстракции. Вы не можете на них влиять. Никак. Поэтому то, что они не обладают магическими способностями, не аксиома, а предположение, ничем не доказанное и ничем не опровергнутое.

— Хорошо, и что, по-вашему, они тут делали? — нетерпеливо спросил Джулиус.

— Если попытаться приписать им человеческую психологию, я бы сказал, что они проявляли интерес. Обычно у аномалии остаются те, кто ее создал — один-два Соседа. Мы предполагаем, что они поддерживают аномалию, насколько им хватает сил, надеясь, что в нее попадется корабль...

— Сейчас вы точно приписываете им человеческую психологию, — сказал Джулиус.

— Если хотите, можете сами придумать объяснение.

— Значит, Соседи наблюдали, — сказал Франц. — То есть авторы аномалии — не они.

— Не знаю. Ничего похожего я не видел. У аномалий их никогда не бывает больше трех.

— Но и аномалий подобного рода раньше не было, — негромко заметил Варавва Фостер.

... Теперь Ганзориг лежал, закрыв глаза, и пытался ощутить аномалию. Это получалось почти всегда. Не нужно было ничего специально делать, проявлять активность, заниматься удаленным видением — напротив, надо было успокоиться и просто ждать, быть рядом. Аномалия сама потянется к тебе, когда ты будешь спокоен.

Они ощущались Ганзоригу прозрачными мягкими шарами, холодными, влажными и разноцветными. Ловушки с неизвестностью внутри. То, что он рассказал близнецам, было всего лишь гипотезой: никто не знал, действительно ли Соседи порождают аномалии, или, возможно, это аномалии порождают Соседей.

Наконец, она обратила на Ганзорига внимание, коснулась его, и от неожиданности этого прикосновения он едва не потерял контакт. Аномалия была теплой, даже горячей, как человеческое тело, и такой же живой, активной и любопытной. У нее не было цвета, зато была плотность и наполненность. Ганзориг чувствовал себя объектом исследования вместо того, чтобы исследовать самому. Когда он попытался узнать больше, контакт прервался, оставив ощущение досады и пустоты. "Это другое, — думал он, потирая внезапно заболевшую грудь. — Что-то совсем другое". И теперь ему очень хотелось знать, что.

Если бы кому-то удалось остаться в зале после того, как братья Морган закончили свой разговор с адмиралом и главой 138 отдела, ему бы почти час пришлось созерцать братьев, в молчании сидящих без движения и, кажется, забывших о существовании друг друга. Потом бы он увидел, как они внезапно разворачиваются и подъезжают к темному углу ближайшей стены, где обнаруживается дверь; за дверью — небольшой коридор, потом еще одна дверь и, наконец, их временное пристанище на этом корабле, широкая, просторная и почти пустая комната, если не считать кровати и полукруглого, в форме буквы С, стола у иллюминатора. Комната эта создавала бы тягостное впечатление своими черными стенами, потолком и полом, если бы все углы, округлый край стола, спинка кровати и даже границы покрывала и подушек не были выделены белым. Братья Морган воссоздали здесь обстановку своего дома в Уэльсе, как делали всегда, если им приходилось куда-то ездить.

Тот, кто незаметно для братьев прокрался за ними и спрятался в тенях стен, чтобы познать таинственную жизнь близнецов, неожиданно для себя поймет, насколько ловко они могут двигаться, несмотря на физические сложности совместного существования. Из кресла они быстро переместились на кровать и начали раздеваться; Джулиус бросал свою одежду на пол, Франц аккуратно складывал рядом. Спустя десяток секунд из-под кровати вылезло существо, служившее братьям фамилиаром. Это бледное создание имело человеческие формы и нечеловеческое лицо полуживотного. Одетое в подобие тоги, оно двигалось плавно, гипнотизируя своими движениями, в которых чувствовалась завершенность и гармония. Ни одно из них не было лишним. Фамилиар собрал одежду и исчез. В силу необходимости ему приходилось бывать в хозяйственных помещениях корабля, где его терпели, поскольку он прислуживал гостям, но откровеннее всего не любили на кухне; там он получил отдельную конфорку и готовил для братьев еду. К нему никто никогда не приближался.

После исчезновения слуги братья Морган легли на черное покрывало, отдыхая. Они бы никогда не признались ни единой живой душе, чего им стоит сидеть в этом кресле целый день. Когда они возвращались в комнату и принимали горизонтальное положение, их позвоночники, тазовые кости и ноги болели так, что им требовался час и помощь фамилиара, чтобы придти в себя. Впрочем, они относились к этому как к досадной помехе, привыкнув к такой жизни за сорок с лишним лет пребывания в этом теле.

Тот час, что, по мнению гипотетического наблюдателя, братья потратили на бессмысленное сидение в зале, на самом деле даром не прошел. Они общались. Имея единую нервную систему, им не требовалось выражать свои мысли вслух. В словах чаще всего тоже не было нужды — произносить их было слишком долго. Такое взаимопроникновение нравилось им не всегда, но они соблюдали вежливость и не лезли без разрешения в мысли друг друга. Каждый из них имел возможность побыть наедине с собой и на время забыть о присутствии брата.

По иронии судьбы, из-за такого молчания близнецов в детстве сочли отстававшими в развитии. Они родились у неизвестной женщины и были оставлены ею. Через год их усыновила семья сельского священника, что вызвало в его общине молчаливое недоумение — прежде священника не считали настолько эксцентричным. Дети молчали до пяти лет, хотя были любопытны и быстро осваивали все, чему учили их супруги. Они заговорили только тогда, когда отец неправильно процитировал услышанную по телевизору фразу, полностью изменив неправильной цитатой ее смысл. Более импульсивный Джулиус не выдержал и поправил его, повторив фразу дословно.

Сперва братья учились в обычной сельской школе; потом их нашли колдуны, чьему племени, как оказалось, они принадлежат, и убедили родителей отдать детей в частный интернат — для них это будет бесплатно: обучение, сказали они, оплатят благотворительные фонды.

Высокий интеллект и невероятное воображение позволили им сделать научную карьеру в математике, путешествовать по миру, обрести связи и определенную власть, но все это было лишь приложением к их внутренней жизни: они считали мир большой лабораторией для собственных экспериментов.

Когда фамилиар вернулся, он забрался на кровать к лежащим братьям и, усевшись рядом, коснулся кончиками пальцев особых точек на спине Франца. Просидев в одной позе не меньше десяти минут, он переместился к Джулиусу и проделал нечто подобное, но уже с другими точками. Когда он закончил свое занятие, братья спали. Фамилиар, однако, знал, что они не проспят дольше получаса, и принялся накрывать ужин, приготовленный на кухне под косыми взглядами кока и его помощников, так и не привыкших к присутствию необычного немого существа.

— Балгур, — позвал Джулиус.

Фамилиар, давно закончивший свои дела, вылез из-под кровати.

— Нет, — сказал Франц. — Я устал. Я не хочу. Меня это достало. Ты разбазариваешь наши силы.

Они проснулись и сидели сейчас, прислонившись к куче подушек в изголовье.

— У нас вполне достаточно сил. Не начинай. Не занудствуй. — Джулиус замолчал и закрыл глаза, словно эти несколько слов действительно его утомили.

Балгур смотрел на них прозрачно-серыми глазами. Франц махнул рукой, и слуга отошел к столу.

Они пересели в кресло и поехали в душ. В детстве священник и врачи научили их ходить на костылях, но они ненавидели этот способ передвижения и как только получили возможность ездить в коляске, пересели на нее, с течением лет модифицируя и подгоняя технику под свои нужды. За свою жизнь они сменили несколько моделей и ездили даже там, где могли ходить, скрытые от чужих глаз.

Фамилиар вернулся под кровать. Он любил тесные, темные места, но в этой комнате спрятаться было негде. Он улегся там в ожидании распоряжений хозяев, и в его сознании возникали картины их дома в Уэльсе, где было много темных мест, словно специально предназначенных для него.

6.

Утром четвертого дня Ганзориг стоял на верхней палубе "Цзи То", в изумлении глядя на корабль, только что пришедший с севера. Это был мини-балкер, яркий, разноцветный, с черной надписью на белой полосе: "Грифон". Флаг был британский.

Ганзориг насчитал на палубе десять грузовых люков, но их размер был небольшим. В команде, должно быть, человек пятнадцать. Почему братья выбрали сухогруз, да еще и чем-то заполненный, судя по низкой осадке?

Никто из группы не видел прибытия "Грифона". Два дня Ганзориг читал им лекции, уже зная, что они не пригодятся, а сегодня братья устроили всем выходной, назначив на вечер общее собрание.

По сравнению с авианосцем "Грифон" казался крошечным. Ганзориг отошел от борта, собираясь прогуляться до взлетной площадки, где летчики занимались своими самолетами и готовились к вечернему тренировочному вылету. Это было полезно: за аномалией и "Цзи То" следило множество глаз. Странное поведение китайского авианосца, стоявшего посреди Индийского океана уже два месяца, нельзя было скрыть от военных других стран, а необычную аномалию — от других колдунов. Но их интерес и осторожные предложения сотрудничества не были удовлетворены: Легиону не требовалась помощь других колдовских организаций, поскольку они не являлись дружественными, и все, что им оставалось, это наблюдать за кораблем из космоса и посылать к аномалии беспилотники в надежде что-нибудь выведать. Месяц назад здесь появилась подводная лодка, всплыла в двух милях от аномалии, но через сутки ушла. Ганзориг вновь подумал, что будет, если аномалия начнет расти быстрее, чем делала до сих пор.

В пять вечера все собрались в темном зале. Сюда пришли капитан "Цзи То" вместе с первым помощником и главным инженером. Здесь были капитан "Грифона" и его помощник, на руках которого уютно устроился большой кот в нейроошейнике с овальной коробочкой голосового перевода. Вокруг столов с выключенными мониторами сидело несколько офицеров "Цзи То", Варавва Фостер и, конечно, сама группа, которая на их фоне выглядела нелепо — разношерстные гражданские, случайно оказавшиеся на большом военном совете высоких чинов.

Братья Морган дирижировали этим оркестром настолько умело, что Ганзоригу, который в последние дни несколько изменил о них свое мнение, оставалось только удивляться.

После ритуала взаимного знакомства слово взял Франц.

— Прежде всего, я хотел бы в последний раз обратиться ко всем и спросить: точно ли вы хотите в этом участвовать, поскольку наши шансы на возвращение составляют меньше пятидесяти процентов. Если у вас есть сомнения, если вы хотите вернуться, пока есть такая возможность, никто вас за это не осудит. Кроме того, отказавшись сейчас, вы дадите нам возможность найти замену. Разумеется, — добавил Франц, — память вам откорректируют.

Ганзориг понимал, что сейчас он обращается к четырем гражданским колдунам. Но никто из них ничего не сказал, и Франц кивнул.

— Хорошо. Тогда начнем. Капитан Ормонд, — он посмотрел на капитана "Грифона", высокого худощавого англичанина, сидевшего напротив Ганзорига. Тот резко встал, что стало неожиданностью для всех — в Легионе, несмотря на всю его дисциплину, к внешним ритуалам относились скептически и не считали обязательным атрибутом хорошего военного.

— Господа, — сказал он, обращаясь к близнецам. — "Грифон" перестроен согласно вашим указаниям и готов взять на борт до десяти человек включительно. Я подобрал свою команду в соответствии с вашими критериям, вплоть до стюарда. Все проверены и готовы отправляться.