— ...Ты поразительно не любопытен. Совсем нет вопросов? Почему ты здесь? Для чего? И как оказался? На последний отвечу. Поумнел я. Сильно. А было с младых лет чернокнижие искоренял всеми доступными способами. Такое рвение проявлял, до рипьера Ордена Крестильного Огня дослужился. Не задолго, угодить в монастырскую тюрьму, получил под свою руку сотню! Вот там-то, в монастыре, в ум вошел и пересмотрел свое отношение к некоторым видам еретического сподвижничества. Ценность знаний в их полезности. Я наткнулся на полезные.....
— ... Столица Эгля, Карлайр, отстоит от реки Леи на версту или больше, и соединена с ней каналом. Таскать баржи, лодки и прочее, что держится на воде. Иногда гонят лес в плотах. У города два ряда стен. Башен около десяти в каждой линии. Пять ворот.... Предмостье — хибары и лачуги. Обиталище ворья, баротеро и прочих нечестивцев и беззаконников. Замостье район зажиточных горожан: держателей лавок, средней руки купцов, ювелиров, златокузнецов, лекарей, аптекарей... Каменный Холм место привилегированных. Эгльская знать мелкая и крупная, купцы первой полусотни, ростовщики и менялы и прочие небедные люди все там и вокруг Большого королевского дворца или Золотого Подворья. Правда золота не богато. Шлюх и баронов куда как больше. Хотя есть слушок относительно Кинрига. Но тут как посмотреть. Возможно он сам его и подпустил. О значимых людях и сплетни с умыслом. Далее Старый дворец, Дворец Согласия — где король встречается со знатью поругаться и поспорить. Крак — примечательная постройка, облюбованная инфантом Дааном. Кто иной сошел бы за душевнобольного, но наследнику позволительно. И собственно Серебряный Двор — скромный приют гранды Сатеник. Ей шестнадцать или семнадцать. Блядством пока не отметилась, поторопишься осчастливишь скромницу дефлорацией. Лично я провел в Карлайре последние полгода и нахожу городишко весьма примечательным. А что делает город примечательным? Люди! Люди, а не здания.... Кое с кем я тебя сведу. Унтум а унти. Рука обруку. Это не о женитьбе. Об общности интересов....
— ... Теперь о дерьме... То бишь о политике... В Эгле — бардак. Кто при гербах и девизах лезет править. И без оных тоже. Есть талант, нету таланта все в державное тягло. Первый понятно — король. Моффет Пятый Завоеватель. Нагнул голодранцев хисков, покусал Западный Баррик, оттяпал у тоджей полторы тысячи акров землицы и уже За-во-е-ва-тель. А по мне так просто Тель. Теля. Теленок. Вровень с Моффетом, если не опережая, солеры. Старинные рода. Раньше себя filsi has* величали, а сейчас невместно! Теперь они видите ли солеры. ,,Солеˮ на старом эгле первенство в чем-либо. Так что встретишь кого с намалеванной малой короной и шлемом с пером — это солер и есть. С родами на перегонки, вертюры, то бишь доблестные. Кто всего достиг усердным служением и праведным мечом. Достойные парни. Задешево не продаются. Но и среди них не без паршивых овец. Уступят в цене. Про купцов и так понятно. Тряхнут мошной покрепче, глядишь, чего и вытрясут. От короля или солеров. Кто еще? Ага, Чулочники. Прозвище не сами придумали. Не то, что старого эгля не знают, на новом не все читают и пишут. А прозываются оттого, что шоссы с левой стороны украшают фамильными цветами. По закону, третьим и последующим сыновьям запрещено носить родовые знаки на верхней одежде, а так же украшать ими доспехи и оружие. Этот же запрет распространяется на вымпелы, знамена, штандарты, гонфалоны и прочее. Про шоссы ничего не сказано. Тем более левую сторону. Специально сапог скатывают до ступни! А знаешь, почему на левом? Все правши! Их нормально оружейному бою никто не учит. Вот потому правое колено у них защищено, хотя бы высоким голенищем, а левое голо, но в фамильной расцветке. Кто остался? Кто-то же остался? Анхальт. Когда два века назад король Суэкса Виллат Мясник резал своих подданных что свиней, они кинулись в Эгль. Защиты просили. Ручку венценосному Давгу Первому лобызали, бородами сапоги ему натирали — прими и спаси! А теперь морду воротят — мы, мол, сами по себе от веку были и будем. А что? Ранее они в Эгле нуждались, а нынче Эгль без них рассыплется, что замок из сухого песка. Оттого Моффет им дочурку свою подложить и хочет. Не в наглую, а аккуратно. По взаимному согласию.
— ...Твое лицо напоминает посмертную маску. Тебе настолько чужды эмоции? Или ты держишь их при себе? Не хочешь говорить? Твое дело....
— ...Шире шаг... Мах сильней... Ты безнадежен... Безнадежен... Впрочем освоить пары приемов будет для тебя вполне достаточно... Ты не дуэлянт... Давай повторим... Раз-два... Скорость где? Еще раз!.. Уже лучше...
—...Стоимость столичной бля*и — в пределах серебряного штивера. Жареная утка — семь грошей. Ночь в шинке, в общей спальне — три гроша, но вши бесплатно. Отдельная комната, с кувшином для умывания и ночным горшком — девять грошей. Хозяйская дочь.... А чему ты удивляешься? Обычное дело. Так вот она или молодая родственница, обойдется в пять грошей дополнительно. Цена на готовую одежду зависит от тканей. Самые дорогие из Хорнхорда. Но нигде за дублет не отдают больше девяти монет серебра. Пошивщик пурпуэнов сошьет дешевле. Хороший меч стоит от пяти ноблей. Седло шесть-семь. Лошадь в зависимости от сезона и боевых действий. В разгар лета и войны, она под десятку! В спокойное время и зимой, вдвое меньше....
— ...Ну-ка покажи! Руки чешутся? Заняться нечем? Испортил такую вещь! Знаешь, сколько стоит зеркало из обсидиана? Его еще попробуй, достань!....
— .... Для чего все это? Я вижу, хочешь спросить. Не спросишь, но хочешь. Мне надобна одна вещица. Мне её не дадут. А ты добудешь.... И опять не одного вопроса зачем, что за вещица и какой мне от нее прок? Вот тут могу тебя похвалить. В данном случае твое нелюбопытство дороже золота...
* * *
Осень нежно позолотила верхушки берез. Проредила красноту кленов и украсила инеем травы луга. Вода в озерах остыла и потемнела. Старые пни густо обсыпали опята. Легкие дожди днем и яркие низкие звезды ночью предвещают расставания. Скорые расставания. Надолго. На безвременье.
В этот раз женщина пришла не проведать раненого, а к самому тринитарию. Предстоящий разговор она долго оттягивала, страшилась его, многократно прокручивала в мыслях и не теряла надежды. Надежда оставалась в её душе всегда. В их разговоре, если он все-таки состоится, будет мало слов. Катастрофически мало. Но имеется ли необходимость громоздить фразы, выразить суть её интереса? Вовсе не обязательно. Она даже удовольствуется утвердительным кивком и больше тринитария ни о чем не спросит. Сопутствующие подробности ей за ненадобностью. Какими бы они ни были.
— Вы один знаете подлинную правду..., — Лилиан сложила ладони перед собой. Не молить. Не допустить чувствам, возобладать. Показаться отчаявшейся и потерянной. Сейчас она не может... не должна себе позволить ни отчаяния, ни потерянности.
Преждевременные морщинки совсем не старили её, а придавали выразительность и глубину взгляду серых глаз. Седая прядка не признак возраста, но признание пережитых невзгод и тяжести утрат, а скорбь на светлом красивом лице, достойна икон и хоругвей.
ˮИзвечные мужские крайности. Видеть в святой шлюху, а в шлюхе святую.ˮ — рассматривал Эйгер свою предсказуемую гостью.
К чему склоняется большинство мужчин тринитарию понятно и близко. Он как раз из большинства, из самой передней шеренги.
Не сказать, чтобы Эйгер не ждал подобного визита, а с ним обязательного трудного разговора. Ждал, конечно. Но так окончательно не определился, нужен ли он ему лично. Неопределенность его неким образом уподоблялась придонной мути, из которой, ненароком, извлекут, что мало вероятно, или всплывет само — вот это уже верней, нечто, чего извлекать и чему всплывать не желательно. Не все упрятанное в темные закоулки ,,яˮ достойно постороннего обозрения.
— ...Теперь скажите мне... прошу вас...
Эйгер оценил краткость Лилиан, и не смутился женской, мягко сказать, наивности. Вот так вот возьми и выложи всю подноготную. Без всяких тому побудительных причин. Но он-то ладно, от него не убудет. А она? Так рисковать, разбить собственное сердце? И что привнесет в её жизнь эта самая правда? Которая подлинная? Ничего кроме новых слез и горя.
— Что вы хотите от меня услышать, эсм? — сделался задумчив тринитарий.
Очень выгодно. Казаться задумчивым и мудрым. Согбенным тяжестью борения с искусами. Изображать великое смятение великого ума.... Скрыть полнейшее безразличие к чувствам и надеждам страдающей женщины. И не только Лилиан аф Поллак и её семейства. Его вообще мало волновало и трогало происходящее под синим небом, если это небо не над ним. Но ведь об этом не следует кричать на каждом углу? Даже подавать вида. Однако что препятствует взглянуть на ситуацию под несколько другим углом. В сущности, правда, которую от него требуют.... Она такой же товар, как и все прочее. Разве только цена должна быть весьма высока. Весьма. Иначе что за правда? Дешевка.
Тринитарий охотно себе возразил.
ˮОна такая всегда.ˮ
Пауза втянуть женщину в разговор. Не умно увлекаться монологами. Тому с кем обмениваются мыслями, словами, чувствами выраженными цветастыми словесами, доверяют больше. Утверждение, безусловно, не бесспорное. Но кто собирается спорить здесь и сейчас?
— Об этом юноше... О Колине... Его долго не было... а потом....
ˮЕй нравится называть бродяжку по имени,ˮ — насторожен и внимателен Эйгер. — ˮПри всем желании, её не убедить в гибели сына. Она не примет очевидного. Не захочет принять. Настолько сильна её вера? Настолько велика любовь? — и не удержался в границах разыгранной мудрости. — Или же баба просто напросто двинулась невеликим своим умишком?ˮ
И снова пауза. На этот раз для себя. Кое-что уяснить.
ˮЭсм Лилиан в той же яме, что и я когда-то! Вся в ожидании чуда!ˮ — и признал. — ˮДа мы родня!ˮ
Его тянет бессовестно веселиться. Душевная муть исторгла.... Впору защепить губы пальцами, зажать рот руками, но смять улыбку. Чудо вышло приземленным — спущенные штаны и плошка с маслом...
ˮА что?ˮ — нашел Эйгер уместным воспоминание. — ˮПо родственному-то...ˮ
Провоцировать надо уметь. Надо уметь подталкивать к нужным догадкам. У иных это призвание или выпестованная способность, у тринитария вспышка импровизации.
— Эсм, поймите правильно, ваше неведенье не намного, но безопасней пребывания в числе посвященных.
Женщина в отчаянной растерянности. Нет покоя рукам, а в глазах выразительное — о чем вы?
ˮСейчас вспомнит майских визитеров и придумает остальное, — верно предсказал тринитарий. — Ей будет нетрудно, но не достаточно.ˮ
— Вы должны меня понять.... Это жестоко..., — выдох отчаяния.
Она открыта ему. Бледность лица, дрожание голоса, набежавшая на ресницы слезинка.
ˮНикаких тайн,ˮ — раздосадован Эйгер. Хотя, наверное, досадовал еще больше, будь иначе.
— Мой Колин..., — сдается признаться Лилиан.
Он не слушает. Пропускает. Пропускает не простительно многое. Все.
МОЙ КОЛИН. Тесно в материнском сердце, тесно в обжигаемой надеждами груди, тесно в убогой комнатенке, тесно в каменных стенах Мюнца, тесно в унылой речной долине, тесно от горизонта до горизонта, тесно от земли до небес. МОЙ КОЛИН. МОЙ!
Легко продавать чему единственный обладатель. Труднее остаться торгашом, которому благодарны. Но в данном случае этого и не требуется.
— Я связан словом, — сказано им вслух.
Очень редко, Эйгер спрашивал у себя, в действительности ли он сбежал из монастыря? Ответ более чем утвердительный. Но возможен и другой. Не сбежал, а унес с собой, прихватил, нацеплял на острые края истерзанной израненной души и злачную яму, и каземат, и плошку с маслом, и библиотеку, и души сожженных в киновии монахов. Рана так никогда и не зарубцевалась. Гнила и гнила. Понемногу.
— Надеюсь, вы меня понимаете?
Что она, Лилиан аф Поллак должна понять из его слов? То, что осталось за словами. За словами всегда что-то да остается.
ˮСложно и запутано понять, Лилин*? Это только кажется. Еще одна извечная добровольная крайность, — не торопился форсировать события Эйгер. — Еще одна.... Из множества.... Жертвовать бОльшим ради малого. И тут ты не будешь первой. Первая — наша Праматерь. На всех последующих находился свой сорт яблок. Не обещаю.... Не обещаю, именно, яблок.... Зато в наличии обсидиановое зеркало. Для тебя.ˮ
Всегда существует соблазн запросить больше, чем следует. Всегда существует мизерный, но шанс, получить испрашиваемое. Не в этом ли вкус... прелесть... обворожительная истома... сладкое предчувствие.... Обрести многое из ничего!
Спутанность мыслей... Какое слово? Кому? Она хочет услышать... знать... утвердиться окончательно. Во чтобы ей ни стало!
— Я заплачу, — уверенно обещает Лилиан.
ˮПопробуй снова,ˮ — Эйгер не шелохнулся. Не моргнул глазом.
— У меня есть деньги, — уверенности значительно поубавилось.
ˮНе очень обнадеживающе.ˮ
— Достаточно денег, — уже ближе к сомнениям.
ˮО них ли разговор? Посмотри лучше. Не на меня, а за меня. И пригласи в рай. Ну же!ˮ
Она посмотрела. А что ей оставалось делать?
— Вы получите приличную сумму, — соломинка не выручит утопающую. Не спасет её и десяток. Сотня соломинок тоже.
ˮБудь умницей, Лилин! Если скажу я, ты не согласишься.ˮ
Она действительно умна, истолковать затянувшееся выжидание тринитария. Лилиан лишь на секунду закрыла глаза.
ˮНе убоюсь пути своего в темноте, ибо ведаю, видит ОН каков я....ˮ
Ей не за что стыдиться Всевышнего. Никто не должен стыдиться своей любви. Никто!
Тринитарий терпелив как паук на охоте. Он не верил в длинные молитвы и не верил молитвам. Но во что-то же он верил? Верил, но давным-давно. С той поры запамятовал. Семнадцать лет долгий срок помнить.
ˮВ конце концов, у меня самые благие намерения.ˮ
Замудрое предупреждение, о благих намерениях приводящих в ад, не смущало и не пугало. Ад? Это после-то монастырской тюрьмы?
Лилиан аф Поллак не колеблясь, направилась к покрытому шкурами топчану.
ˮЭсм, зеркало ваше!ˮ — ознаменовал тринитарий свой успех. Он позволил себе так думать.
* * *
Время прощаний. Время напутствий. Зал, где, несмотря на присутствие людей, главное действующее лицо пустота. И только одно сердце преисполнено тревоги, боли и великой печали.
— Делай что должно. Поступай подобающе, — напутствовал Нид аф Поллак. — Помни о чести. Не забывай о клятвах.
Кому он говорил? Стенам? Ветру, гонявшему клок соломы? Перышку, выпавшему из крыла птицы. Солнечному зайчику, нескоро путешествующему по стене. Кому?
— Саин?! — вмешался напомнить слуга. — Меч.
Поллак спохватился и протянул Колину замотанный в табард клинок.
— Будь достоин его, — сказать ,,сынˮ не сумел. Не пересилил, не перемог, не переборол. Поскольку не уверен, стоило ли это делать. Даже из лучших побуждений. Ради остальных.
