Анохен (цикл "Огонь и Лед") - в продолжение3

Паукам Змей даже завидовал. Им-то не общаться с этой... этим... чем стала Летунья. Глубокий вздох. Резкий, совершенно нечеловеческое движение-разворот, лицом к спутницам. Изумруды глаз — глубоких и подозрительно бесстрастных — скользнули по изменившейся фигуре девушки. По злобной и опасной бестии, в которую она превратилась. Клыки, крылья, когти — мелочи. Прежде всего, изменяются глаза. Становятся незнакомыми, даже не звериными. Какой зверь способен на такую безумную жестокость?!

Боевая трансформация.

Защитная реакция организма, перекраивающая на новый лад и тело и сознание. Заставляющая быть кем-то совершенно другим. Чужим. А даро и не представлял, что на'аша на неё способна.

Наверное, надо было что-то сказать или сделать. Но как преодолеть собственную неприязнь? Вросшее за долгие годы наземной жизни чувство брезгливости?

Завидовать безумцам — зло. Но что еще остается, если единственным счастливым существом в их ненормальной компании остается Ваэри? Червяки там, пауки — да разве это может хоть кого-нибудь волновать?! Вот и староста лета считала, что нет. На корточках, едва не касаясь кончиком носа пола, она снова выводила в пыли странные закорючки прихотливого узора. И сотни восьминогих и мохнатых приятелей, прищуривая свои многочисленные глаза и хмуря несуществующие брови, сосредоточенно двигали лапками. Паукам тоже можно было позавидовать.

А вот как назвать то чувство, которое испытываешь, замечая в ком-то другом нечто, к чему стремился сотни лет? Наверное, это тоже зависть. Просто совершенно другая, жгучая. Человеческая. Видеть с какой легкостью чужое тело возвращает себе прежний облик, и понимать — что и само превращение было сознательным и что тебе подобное не удаться никогда. НИ-КОГ-ДА. Слишком долгий срок для бессмертного существа. А тело... оно так и будет творить то, что ему вздумается. И когда вздумается, возвращаться обратно. Или не возвращаться. Совсем.

Должно быть, она заметила что-то такое в выражении его лица или прочитала по этой проклятущей связи. Истинный Огонь, ну кто только подарил этому миру телепатов?! Нет, не так... Кого надоумило наделить способностью читать чужие мысли взбалмошную, неуравновешенную девицу?

Он почти ожидал, что Летунья закатит великолепную истерику — традиционно женский способ выплеснуть негативные эмоции. А она просто встала и ушла, всколыхнув черное живое море.

Наверное, это правильно. Можно было позволить ей забиться в какой-нибудь угол. Побыть одной, проклиная свесь белый свет и себя в первую очередь. Окажись она человеком, Змей бы так и поступил. Но... проще уверить разум, что можно летать без крыльев, чем совесть, что никакой твоей вины в случившемся нет. Она все равно будет подло шипеть под ухом и царапать на сердце. Ах да, есть еще это вездесущее чувство ответственности. Куда же без него?!

Резко, по-звериному встрепенуться. Загнать подальше и завить, и брезгливость. Девочка не виновата, что кое-кто время от времени обрастает чешуей, девочка иная. И не забываем, про нашу фирменную ухмылку!

Знаем вы вас, хвостатых! Удумаете очередную глупость, а нам, таким гениальным мерзавцам, потом все исправляй! Телом своим красивым рискуй, понимаешь! Так что никуда вы от нас сейчас не денетесь. Вот как выберемся от сюда — милости просим. А пока — шиш вам. Большой и с маслом!

Пауки шарахнулись в стороны, уступая дорогу решительно шагающему мужчине. Лунну искать даже толком не пришлось. Нечто внутри безошибочно указывало направление. Да и новые знакомцы расстарались во всю, когда сообразили, кого ищет некромант. Такую интенсивность стрекота и скрежета не смогла полностью поглотить даже остаточная магия, и по залу, впервые с их прибытия, прошлось многоголосое эхо.

Пустота шевельнулась, с явной неохотой выпуская из своих недр нахального рыжего типа. Слишком уж близко выпуская, всего в паре шагов от хандрящей девицы. Змей еще и хмыкнул, сверху вниз пройдясь сияющим драконьим взглядом по "совершенно спокойной" фигуре девушки. И выразительно усмехнулся — не верю!

Тело зябко и беззащитно кутается в крылья. Спина — прямая, точно палку проглотила. И выражение лица, которое уж не как нельзя назвать безмятежным. Спокойствие, ха! Скорее похоже на то, что кое-кто наивно пытается себя в нем уверить!

Достаточно только прислушаться...

Грусть. Обида. Непонимание. Застарелая боль. Сотни эмоций — свои и чужие — в едином, свитом вместе, урагане. Слишком сильно, для того, кто от рождения лишен способностей к телепатии. Слишком опасно, для того, кто даже не может защититься. Как отличить? Как найти в этом себя?

А стоит ли искать? Может быть, принять все это? Впитать в себя. Сделать своим. А после успокоить точно так же, как ты усмиряешь самого себя. Очень просто. И почти невыполнимо. Для того, что бы придти к этому, смириться с необходимостью делить себя с совершенно другим существом, понадобились годы практики.

Что лечит от хандры? Чужая жалость? Не говорите ерунды! Жалость её только пришпорит, как всадник — послушного коня. От обиды есть лекарство и получше.

Злость.

Наорите, двиньте кому-нибудь по морде, и вам сразу станет просто до отвращения хорошо.

Изумрудные глаза нехорошо сощурились, а на физиономии — мерзкой, до отвращения довольной физиономии законченного мерзавца (И психа. Кто же в здравом рассудке и трезвой памяти станет провоцировать стихию?! да еще и противоположную?!?!) — появилось надменно-презрительное выражение. Вот и попробуй, отличи, сколько тут игры, а сколько — правды!

— Мерзавка! — он даже голоса повышать не стал. Одно дело говорить гадости в сердцах и совсем иное — вот так вот намеренно хлестать словами. Тут даже не имеет значения, что именно вам скажут. Больно будет все равно. А всякая боль, как известно, провоцирует агрессию к её источнику, — Влюбленная трусливая дура! Как же — обидели несчастную, обманули! В книгах написать забыли, что пауки не жрут идиоток. А голова нам на что? Ах, шляпы носить! Какого черта ты вообще сунулась в этот город?! Тебе никогда в голову не приходило, что ты мне не нужна?!

Есть у даро одно замечательное качество: притворяться они не умеют. Всякие разыгрываемые эмоции, точно маска, надеваются поверх собственных чувств. Чужие, но в тоже время свои. Можно же найти повод возненавидеть даже самого благородного человека. Или разозлиться на самого несчастного.

Что же до остального...

... Он и так знал что несет несусветную чушь.

Но какое, в сущности, это имеет значение?!

Давай же, злись!!..

Летунья.

Заниматься самокопанием не всегда полезно и верно.

Приходишь к совершенно нелогичным выводам, ухудшая и без того плохое настроение; начинаешь впадать в депрессию; невольно злишься на саму себя...

Особенно это опасно, когда в теле властвует усталость — и не только в теле, но еще и в голове. Перестаешь держать себя в рамках, не действует самовнушение, обижаешься на весь мир. Вы видели, как ведут себя маленькие уставшие дети? Они начинают топать ножками, огрызаться на взрослых или просто рыдают. Даже самые воспитанные малыши так или иначе подвержены этому.

Вот и сейчас.

Можно было в самом начале этой нелепой ситуации рассмеяться, опустить крылья и действительно полезть целоваться с насекомыми, не чувствуя за собой вины и просто радуясь столь быстрому разрешению проблемы. А вот только потом, когда никто не видит и место поспокойнее — повыть и подубасить стены.

Но нет, мы всегда идем куда более извилистым путем, сильно любя обижаться на всякие мелочи.

"— Милая моя, успокойся. Четвертая ступень ипостаси тебе сейчас совершенно не улыбается: действительно, подумай о последствиях!

— Что за ступени, о которых ты мне все время талдычишь?" — лениво, словно пытаясь действительно успокоиться... и словно действительно неинтересно...

"— Их всего пять... первая — защитная реакция, простая ступенька. Контролируется. Вторая — чуть заглушающая чувства, более опасная и менее контролируема. Третья — совершенно неконтролируемая, теряешь на время "себя", становясь настоящей машиной... вот только входишь в неё добровольно и осознанно. Четвертая — контроль относительный есть, но лишь как установка на какие-то принятые тобой законы... самая опасная, непроизвольная. Пятая — приравняю её к смерти, хорошо?

— Путанно как-то...

— А ты ожидала что-то иное в свой адрес?.."

Чужое приближение девушка почувствовала сразу же. "Нить" затерялась в круговоротах мыслей и чувств, но она уже и не особо была нужна. Обостренные чувства выдавали окружающих с головой, что было совсем нежелательно...

Зачем?

Зачем он пришел?

Неужели так сложно оставить её хоть ненамного в покое?!

Настороженный взгляд, плотно сжатые губы и кулаки — напряженность во всем теле. Как еж ощетинивается всеми иглами...

Что тебе нужно?! Уходи, пока не поздно!!!

Если он пришел успокаивать, то пускай возвращается к паукам — не нужно! Сами справимся...

...внутренне девушка была готова практически ко всему. Но только не к тому, что последовало затем...

Холодные презрительные огни глаз. Ухмылка, которую так и хотелось стереть с этой красивой морды лица...

И слова...

Слова, бьющие, как град размером с половину ладони.

С каждым словом, с каждым звуком черты Летуньи менялись. Практически неосознанно...

Они становились резче, четче, холоднее... непривычнее... "ужаснее", как добавил бы человек. И рухнул бы в обморок, на всякий случай. Мало ли...

...потому что не поймешь по ничего не выражающему лицу, словно скованному судорогой: не то убить тебя собираются, не то просто — покалечить хотят.

"Четвертая ступень... он самоубийца?... Он что, не понимает, что сам себе гроб заколачивает?! Не слушай его... нет, нет! Солнышко, солнышко, опомнись! Борись! Не дай себе сорваться — это слишком плохо может кончиться! Успокойся!" — голос, все чувства — словно заглушились, отступив на второй план. Не поймешь — где свои, а где чужие. Где правда, а где ложь... только одно чувство ощущалось невероятно ярко.

...Замолчит, пускай он замолчит!..

Страх. И ладно бы за себя...

Какими бы словами не бросался даро, он явно не понимал всю серьезность положения. Не понимал одну простую вещь — не надо её трогать в таком состоянии. Не просто так же она ушла! Ведь... Луннария просто физически не сможет ничего ему сделать серьезного. Как и добровольно отстать, перестав восторженно следить за каждым его шагом. Это граничило с безумным обожанием, даже некой преданностью... и пугало не меньше огня.

Злая, обиженная, усталая... взбешенная...

Даже в этом состоянии есть возможность контролировать себя, если это касается того, кто тебе невероятно дорог... пусть он не считает так же... пусть...главное — не причинить вреда... невозможно пересилить себя...даже на четвертой, предпоследней ступени.

— Прекрати! Прошу тебя... — едва слышно прошептала она, зажав ладонями уши, жалея, что не может закрыть глаза — мускулы лица практически не слушались... не видеть, не видеть его... хотя бы... не слышать.

Зачем он так?..

Возможно. Возможно, она бы сдержалась... приложив драконью силу самоконтроля, в котором она практиковалась с самого детства по вполне понятным причинам. Если бы не последние слова, проникшие сквозь все барьеры...

"...не нужна?.."

Набор фразы из двух слов, а эффект, как от громового раската.

Самое страшное, что может услышать ребенок от родителей. Самое страшное, что может услышать та, которую бросали бессчетное количество раз...

Самое страшное, что впивается в грудь намного сильнее давешней обиды...

Самое страшное, что невозможно игнорировать...

В воздухе запахло электричеством; на каменной стене, в разные стороны от сидящей фигуры начали разлетаться капризные ленты инея, складываясь не то в загадочные символы, но то в простые узоры. Температура резко падала...

Вокруг творилось немыслимое для теплой пещеры действо. Вихревой холодный ветер, злобно гудя, бился о стены, кружил в себе мелкие-мелкие острые кристаллики льда, играл круговоротами вековой пыли. Резко поднятое лицо на`аши на долю секунды утратило любые черты, словно у настоящей мраморной статуи, которую мастер не успел наделить обликом — только горящие синевой глаза выдавали в ней живое существо. В воздухе застыл неуловимый слухом, но ощущаемый всеми клеточками тела крик. Так, наверное, кричит ветер, попавший в плен — неотличим от простого гудения, но так невероятно узнаваем, так выделяем из общих звуков...

Сплошная стихии, без всякого признака магии. Просто холодный вихрь, простой ледяной снег... чья цель была тоже невероятно проста — рыжеволосый парень, стоящий в каких-то жалких парочках шагов... еще доля мгновения... еще чуть-чуть... и...

Синие гневные глаза через силу закрылись...

Нет.

Увы, мечтам ветра наказать того, кто обидел его дочь не суждено было сбыться — он словно наталкивался на стену буквально в сантиметрах от совершенного лица и беспомощно развеивался, играя остатками перьев, злобно дергая за волосы — все еще сильный, но не сокрушительный. Не смертельный... просто холодный...

Сколь ни велико было желание стихии, сколь не являлась она матерью для этого существа — одновременно, она и подчинялась ей... пусть неохотно, но вынужденно. И не желала причинять боль... ей.

Буря, снежная буря, на площади несчастных нескольких метрах, потихоньку успокаивалась.

Как бы она хотела разгуляться, уничтожив все, что встретит на своем пути.

Простое "нет" любимой дочери, простой окрик хозяйки на слишком ретивого пса.

Стихия ушла, оставив после себя чистый клочок пространства, холодный воздух и напуганных пауков, срочно отступивших куда-то как можно подальше. А еще — фигуру с поникшими плечами и съехавшими крыльями, беспомощно раскинувшую руки и чему-то горько-горько улыбающуюся...

Кому-то пустота внутри вместо вызверившейся на весь свет боли и может показаться чем-то вполне приемлемым.

Но спокойная пустота на то и есть, чтобы её чем-нибудь заполнить...

Так почему бы...

"Не нужна?.. боюсь, в этом мы не схожи. Ты мне нужен... хочешь ты того или нет... смирись..."

— Дурак, — тихо прошептала Таль, поражаясь собственным мыслям, не открывая глаз и весьма гулко стукаясь затылком о стену. — Самоуверенный кретин... — слова с трудом вырывались из раздраженного горла...

Ну, зато хотя бы успокоились...

Пернатый Змей.

Существо разумное, перед тем как расковыривать снежную шапку на какой-нибудь особо высокой горной вершине, дважды подумает, зачем оно надо и к чему может привести. Змей же, в лучших традициях своего неугомонного народа, сперва вызывал лавину, и уже потом решал, чем осыпающаяся на рыжую голову куча снега может пригодиться. Или куда от неё спрятаться, если с первым пунктом возникали некоторые затруднения.

Встречались, конечно, такие авантюристы и среди других рас. Но, вдоволь набегавшись по скалам, не по одному десятку раз ломав конечности и уверившись в том, что жизнь, слишком ценная штука — даже самые безрассудные из них рано или поздно успокаиваются. Остепеняются. Обзаводятся хозяйством в какой-нибудь глухой деревушке, берут в жены смазливую девицу и до самой смерти своей рассказывают многочисленным потомкам байки про свою славную молодость.