Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

Мне расхотелось освобождать еще кого-либо. А что будет, если такой вот Ллуф начнет шататься по всему миру и хватать всех подряд? Или, не дай ему Эйне, взглядом убивать? Я понял, что моя мечта освободить всех рабов не так прекрасна, какой казалась вначале, и над ней надо еще тщательно подумать.

Предположим, мне удастся то, ради чего я вернулся в Подлунный мир. 'Или тебя вернули, Райтэ', — встрял внутренний голос, но я к нему не прислушался. Э-э... о чем я? Ах, да. Предположим, каким-то чудом удастся лишить Гончаров их власти над дарэйли, а без нас жрецы — никто. Но что тогда сделают с людьми сорвавшиеся с цепи демоны и ангелы?

— То есть, дарэйли — что-то вроде джиннов из сказок? — спросил я, осторожно дотронувшись до полусфер на жреческом круге.

— Ты тоже дарэйли. Разве ты — джинн? — усмехнулся Ринхорт.

— Нет, конечно!

— Вот и не задавай глупых вопросов. Мы не духи, не демоны, и не сидим запертыми в сферах, кольцах или кувшинах. А выглядим мы как люди, потому что созданы из человеческой плоти. Обычно мы сопровождаем жреца под видом рыцарей или послушников, но Пронтор прибежал за мной на кладбище один. Значит, он одолжил Ллуфа кому-то. Это как передать повод коня. Оседлать его не у всякого жреца получится, то есть, завладеть, как своим рабом, а вот связать заклинанием любой из них сможет, даже неофит. Если Ллуф теперь у иерарха сферы — плохо, тот сможет завладеть им после смерти Пронтора.

— Ринхорт, а этот Ллуф сможет почуять камень в жреческом знаке, как ты — металл? — осенило меня. — Ты же пришел на кладбище по следу ритуального ножа?

Рыцарь кивнул.

— Так выбрось знак немедленно! — едва не подавившись зайчатиной, заорал я.

— Это наша единственная связь с ними.

— И у них с нами!

— А если получится их освободить?

Как я ни просил, рыцарь не выбросил знак, и путешествие перестало казаться прекрасным. Я то и дело прислушивался, оглядывался — нет ли погони, пока не взял себя в руки и не задумался о том, что за беспечностью Ринхорта может стоять нечто большее, чем очевидная глупость.

— Ты не думал, что тебе понадобится защита, будущий княжич? — словно в ответ на мои мысли спросил дарэйли. — Освободив меня, ты бросил вызов всем жрецам, и они вряд ли успокоятся, пока не поймают нас обоих. Особенно тебя, способного сломать наши невидимые ошейники. Ты мало представляешь, насколько мощные это заклинания. Чем старше дарэйли, тем труднее вернуть ему свободу. Он и сам может не принять ее. А мне сто тридцать лет.

Это еще вопрос, кого тут надо будет защищать, — хмыкнул я про себя.

— Я много чего не понимаю в Подлунном мире, Ринхорт. Если у людей нет магии, то как возможны заклинания?

— В Подлунном мире... — пробормотал он, сверкнув черными глазами. — Ты говоришь так, словно этот мир тебе чужой. А насчет заклинаний... Эти ритуалы подчинения разработаны еще древними магами. В формулах и заложена магия, а не в людях, их произносящих.

— Значит, любой может выучить ритуалы и формулы?

— Возможно. Нас, дарэйли, в святилища пускают только в качестве жертв. А когда ты в бессознательном или полусознательном состоянии, многого не запомнишь. Но есть и стихийные жрецы, не знающие древних формул, значит, дело не только в них. Говорят, сам Эйне приходит к такому избраннику и учит его формулам, если разум человека способен их принять, а сердце — услышать. Но бог Сущего еще никого не учил ломать наши ошейники. Наша свобода слишком опасна для людей. Потому Гончары от тебя не отступятся, пока не уничтожат.

— Что ты меня пугаешь, Ринхорт? Ну да, против тебя мне пока не выстоять, но...

Он громогласно захохотал — аж кони, щипавшие поодаль траву, шарахнулись.

— Против меня! Не хочу показаться хвастливым, но мне и маленькая армия не страшна. Зато огненная сущность меня попросту испарит. Бесследно. А тебя — тем более. К счастью, сильных дарэйли огня в мире — раз-два, и обчелся. Тебе нужна своя армия, Райтэ. На твоего деда надеяться нельзя. Особенно, если и сам он станет Гончаром.

Я приуныл. И задумался: почему жрецы Эйне не захватили весь Подлунный мир с такими-то талантами их рабов, да с их-то долголетием? А, может, и захватили, просто мир этого не замечает, как не замечал Ионт Завоеватель того, что стал марионеткой задолго до смерти, лет за двадцать — читал я в детстве хроники империи. Или кто-то мне рассказывал там, за пределами Лабиринта?

'Есть только один способ справиться с твоими и нашими врагами, Райтэ', — вдруг донесся из глубин памяти голос. Тихий женский голос, далекий и нежный, как хрустальное эхо. Сердце громыхнуло, и ноющая тоска заполнила все мое существо, как эхо заполняет ущелье.

Рыцарь легко, одним движением, поднялся с травы, как будто загорал не в тяжелых латах, а нагишом.

— Пора работать, Райтэ, хватит лясы точить.

Мне он лениться не позволял из вредности. По его мнению, принц, сбежавший с престола, достоин был лишь того, чтобы чистить и точить мечи после тренировок, рубить ветки для костра, стирать одежду. Или сооружать удилища, вить из стеблей линь-травы вервие и торчать у реки в надежде, что какая-нибудь чешуйчатая дура клюнет на голый крюк, привязанный к лохматой веревке. Даже если что-то и клевало, то срывалось мгновенно, а на крюке болтались только водоросли.

Я работал до мозолей на ладонях, а дарэйли металла отдыхал от векового рабства. Когда рыцарю надоедало валяться, тщетно ожидая ухи, он вспоминал о том, что взял меня в ученики, и начиналась настоящая каторга.

Но протестовать даже в голову не приходило: кто же будет жаловаться на судьбу, когда она посылает достойных учителей и дает время для того, чтобы подготовиться к драке. А она будет, иначе зачем я здесь?

Всю ночь я ждал, когда нас настигнет погоня, просыпался от малейшего шума и спрашивал у ярких, как лампады, низко висевших звезд: 'Почему жрецы медлят?'

* * *

Погони не было лишь по той причине, что Ллуф лежал без сознания в подвале жреца Авьела. Иерарх сферы Элементов перестарался, приводя чужого раба к покорности.

Сам Авьел трепетал, напуганный молчаливым гневом Верховного, посетившего скромный дом ростовщика на окраине столицы, где прятался иерарх.

Дарэйли Мариэт хлопотала в подвале над телом раба, залечивая его раны, а Сьент с бледным восковым лицом, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене, сидел наверху в кабинете Авьела, заняв хозяйское кресло за столом, и слушал лепет иерарха:

— Только случайность спасла меня, равный из равных, чистая случайность! — лепетал несколько полноватый, но могучий жрец с бычьей шеей и борцовскими бицепсами. — Ллуф взбунтовался, и счастье, что я в тот момент отошел достаточно далеко. Одно прикосновение, и он убил бы меня!

Да, он был на волосок от смерти. А начиналось все так восхитительно.

Накануне днем Авьел, едва увидев прибывших с жрецом Пронтором рабов, пленился с первого взгляда совершенством одного из них.

Все дарэйли прекрасны в человеческих телах, а многие и в нечеловеческих формах вызывали восхищение. Но даже пресыщенный иерарх сферы Элементов, и сам создававший, и повидавший за полторы сотни лет многие живые сосуды с дарами духов, был потрясен красотой Ллуфа, светлого дарэйли камня.

Он выглядел, как безупречная статуя, вышедшая из-под божественного резца. Взгляд жреца Авьела наслаждался матовым блеском его мраморной кожи и искрящимися глазами цвета вечерних сумерек, с которыми так гармонично сочеталось ожерелье из крупных сапфиров, его рельефными мышцами, тонким станом и грацией, его сияющими белыми волосами, водопадом струившимися по спине до поясницы.

Как этим неотесанным пещерным жрецам какого-то там третьего ранга, удается создавать такое совершенство? Почему у него, иерарха сферы, рабы и вполовину не так хороши, хотя тоже великолепны по сравнению с лучшими из людей?

Пронтор, остановившийся в доме Авьела, сначала резко отказался одолжить этого дарэйли на ночь: он был наслышан, что иерарх жесток со своими рабами. Но тот поклялся беречь чужое имущество, и горец уступил. К тому же, его раб Ринхорт — тоже, к слову, образчик красоты дарэйли, но куда более мужественной, чем предпочитал Авьел — почуял, наконец, след украденного ритуального ножа Ионта Первого.

Каково же было удивление и огорчение жрецов Эйне, когда выяснилось, что нож все еще рядом — на окраине столицы. Но, увы, на кладбище.

Вместо того, чтобы тащить Ллуфа с собой, Пронтор передал его во временное пользование вожделевшему жрецу. На закате выяснилось, что пользование будет постоянным.

Авьел понял это, когда, отвлекшись на омовение после утоленного первого голода, вернулся к рабу и увидел, что тот пытался бежать. Возможно, в тот миг он бежал на зов хозяина, но в следующий — застыл мраморной статуей в прыжке к окну.

И эта нечеловеческая неподвижность напрягшихся мышц тела, опирающегося о пол лишь пальцами ног, и раскрытый веер взметнувшихся волос, и протянутая вперед рука, коснувшаяся и словно прилипшая к виноградным завиткам оконной решетки, когда-то бронзовой, а теперь ставшей хрупким нефритом, — вся потрясающая красота окаменевшего движения сказала Авьелу о том, что Пронтор мертв.

Наложение на дарэйли заклинания неподвижности, срабатывающего в случае смерти жреца — это непреложное правило обоих Сферикалов, заповедь всех жрецов Эйне, которые, увы, смертны и подвержены печальным случайностям. Если бы Пронтор просто потерял сознание, то связанный с ним дарэйли не окаменел бы, а сказал управляющему им Авьелу о случившемся с его хозяином несчастье. Владелец прекрасного Ллуфа погиб, это несомненно.

И тогда Авьел совершил проступок, за который мог лишиться регалий иерарха, если не жизни: он скрыл происшествие до утра.

Он попытался стать полноправным хозяином Ллуфа и поставить Гончаров перед совершившимся фактом, не дожидаясь решения Сферикала о передаче осиротевших рабов Пронтора другому жрецу.

Но в подвале разыгралась целая битва. Когда, предварительно нанеся на обездвиженного Ллуфа руны связующих заклинаний, Авьел прочитал формулу, снимающую смертное заклятие Пронтора, мерзавец дарэйли словно обезумел и вырывался так, что даже иерарх не справился и призвал своих рабов.

Ллуф убил троих из семи. Троих! От его совершенного тела, исхлестанного плетьми с крючьями, железными цепями и формулами разрыва, осталось кровавое месиво, полумертвое, но все еще опасное.

Пришлось немедленно вызывать Верховного.

— Случайность, равный из равных, — задрожал голос иерарха.

— Надолго ли спасла тебя эта случайность, брат Авьел? — Сьент поднял набрякшие от бессонницы веки, и спина иерарха покрылась холодным потом от презрительного взгляда его холодных голубых глаз. — Почему ты не задумался о причине немыслимой непокорности раба и о том, что древние формулы вдруг стали так слабы? И, конечно, ты не подумал о том, что где-то обездвижен и без надзора еще один дарэйли брата Пронтора?

Авьел мысленно проклял ненавистного Верховного в стотысячный раз и промолчал.

— Так вот, — Сьент поднялся из кресла, подошел к окну, заложив руки за спину, — на кладбище мы не нашли ни тела Пронтора, ни его знака, ни его дарэйли Ринхорта, ни того, за кем они туда шли. Зато нашли ритуальный нож Ионта Первого в братской могиле. Но сегодня ночью ее жгли могильщики, и опознать там кого-либо немыслимо. Последняя зацепка сейчас — жреческий знак Пронтора. Если он окажется в той же братской могиле, тогда надеяться почти не на что.

— Но наши знаки созданы из небесного сплава, — осмелев, напомнил Авьел. — Их не почуют даже дарэйли металла!

— Это очевидно, — поморщился Сьент: совсем этот похотливый мерзавец голову потерял от страха. — Знак Пронтора связан со всеми его рабами, и его почувствует Ллуф. Но сейчас, вместо того, чтобы идти по горячему следу, нам придется ждать, когда моя Мариэт приведет этого дарэйли в сознание. Как ни велик ее дар, но велики и повреждения. Так обращаться со светлым! — сверкнул глазами высший иерарх, дав, наконец, некоторую волю гневу. — Помни, жрец: дарэйли Ллуф передается тебе временно для конкретной цели — найти знак Пронтора. Только для этого, брат Авьел... пока еще брат. Как только найдешь — зови меня.

Жрец поклонился, радуясь, что не только легко отделался, но и добыча ему оставлена. А там, кто знает... в мире много неожиданностей, и Верховный не вечен.

— Может быть иерарх сферы Существ выследит принца, не по воздуху же мальчишка улетел? — осмелился он спросить. Надо же с кем-то разделить ответственность за поимку зубастого, как оказалось, Ардонского львенка.

— Сейчас Врон — в войске князя Энеарелли, и отозвать его — ослабить нашу армию. Ты хочешь, чтобы мы потеряли достигнутое преимущество в войне из-за твоей ошибки? — прищурился иерарх, и спина жреца взмокла от пота.

— Н-нет, Верховный.

— Тем не менее, мы рискнули, — неожиданно сказал Сьент. — Уже пустили Врона с его дарэйли по следам в кладбищенской сторожке. Тот, кто вышел из Лабиринта, сейчас самая большая угроза для нас. И, боюсь, для всего Подлунного мира.

Авьел внезапно испугался до спазма в кишках, но уже не стоявшего перед ним человека, а мелькнувшей мысли:

— Неужели принц — посланник? Ведь он побывал за Вратами и вернулся!

Сьент снова уселся в хозяйское кресло, отрицательно качнул головой:

— Если и посланник, то не нашему миру, иначе он передал бы послание жрецу вместо того, чтобы убить его. Для его миссии, какая бы она ни была, нужно время. Но, если бы ему нужны были Врата Эстаарха, он не прошел бы мимо тех, что под самым Нертаилем, а он прошел. Значит, принц — не посланник в Эстаарх. Мне нужно знать его цель, брат Авьел. Пока ясно, что мальчишка идет по направлению на юго-запад, наверняка в замок Энеарелли, а что мы знаем об этом замке? Что в нем может быть спрятано?

— Ну, это-то мы как раз знаем: ничего. По приказу прежнего Верховного я был в свите Ионта, когда он захватил эту цитадель. Ничего там нет опасного для нас, уж наши дарэйли каждый камень там обнюхали, весь замок перетрясли от шпилей до самого дна подземелий, да и старого князя Ионт допросил... э-э... с пристрастием.

— Я сам поговорю с Дорантом Энеарелли при встрече. Слишком известное имя во всех трех мирах. Почему-то именно у этой династии хранился подлинник договора Трех миров, пока не был утерян. И эта пропажа мне тоже не нравится!

Авьел задумался. Продать секрет, или утаить? Хранить его смысла особого не имело, а сейчас нужно отвоевать пошатнувшиеся позиции, доказать если не лояльность, в которую пройдоха Сьент все равно не поверит, то хотя бы полезность. Взвесив, он отрицательно качнул головой.

— Не утерян. Он все еще там. Прежний Верховный видел подлинник. Дорант сам ему показал хранилище, без всяких пыток. Документ оставили в том же тайнике. Ни к чему было провоцировать наших недругов на Западе. Да и все Врата почувствовали бы, если б мы увезли его.

— И такие важные вещи я узнаю случайно, мимоходом? — раздосадованный Сьент хлопнул ладонями по подлокотнику кресла. — Что ж, брат Авьел, ты долго хранил эту тайну, и я оценю по достоинству сегодняшнюю откровенность. После того, как ты выполнишь порученное тебе дело. Надеюсь, свиток под надежной охраной?