Колдунишке-бедолаге толстой веткой по лбу дал.
От испугу злой волшебник заклинанье позабыл
Да прикушенной губою слово не проговорил,
Что-то хлопнуло-блеснуло, дым белесый воспарил -
Пузом шлепнулся с размаху злой волшебник-крокодил.
Он метался по лужайке, зубы скалил, слёз ручей
По траве катился бодро, медовухи горячей,
Ничего не помогает — нет ни губ, ни рук, ни глаз,
Чтоб заклятье отчебучить, ставши человеком враз.
А коняга одинокий продолженья ждать не стал -
Дал копытом крокодилу между глаз да ускакал.
Так и сгинул чародей наш. Правду говорит народ:
Роет кто другому яму — сам в нее и попадет!
— Роет кто другому яму — сам в нее и попадет! — еще раз громко пропел Теомир, размахивая руками для убедительности.
— Молодец, — улыбнулась ему Ольга. — Здорово поешь.
Неожиданно наклонившись, она поцеловала парня в щеку. Теомир ошарашено уставился на нее, не зная, как реагировать.
— Эй, паря, — ухмыляясь, окликнул его с телеги Перевой. — А крокодил — это кто? У нас такие в степях да лесах водятся? И ежели водятся, то чего с ними делать, коли увидишь? За хвост хватать али меж глаз бить, как тот коняга?
— У нас только один крокодил и есть, — откликнулся Громобой, подмигнув Теомиру. — На себя посмотри, чучело! Зубы все наружу, сам с перепою зеленый, только хвоста и не хватает для полного счастья. Чем не крокодил?
— Я, что ли, зеленый? — удивился Перевой. — Да ты на себя посмотри, наездничек! Еще с позавчерашнего дня синий, как утопленник, от дыхания окосеть можно, а туда же! Или тебе так Элина под глаз поднесла? Чем она, скалкой аль оглоблей?
— Ты мою Элину не трогай! — показал ему кулак Громобой. — Вот вернемся, расскажу, как ты над ней насмехаешься. Тогда уже не мне с фингалом ходить, а тебе патлы косматые заново отращивать придется.
— Люди добрые! — обиженно возопил Перевой. — Да сказал ли я хоть одно хулительное слово про твою кобылицу в образе человеческом? Ежели она своего жеребца копытом под глаз приголубила, я-то при чем? Нет уж, братец, ты ее от меня подальше держи, а то расскажу ей, чем ты на прошлой ярмарке с ребятами в трактире занимался!
Так, перешучиваясь, добрались до рощи. Здесь из-под земли выбивался родник, несколько берез да осин окружали его, едва слышно шелестя листьями и отбрасывая негустую тень. Верховых коней расседлали и, спутав, пустили пастись вместе с прочими. Костра разводить не стали, ограничившись вяленым мясом и пресными лепешками с луком.
Броша вызвался подежурить, все прочие улеглись на раскинутые поверх травы попоны. В кронах чуть шумел ветерок да попискивала невидимая пичуга. Разморенных Всадников потихоньку охватила дремота.
Внезапно солнце словно потемнело, спокойно пасущиеся кони яростно захрапели. Всадники, вырванные изо сна, повскакали на ноги, судорожно хватаясь за ножи. От теплого летнего воздуха по коже побежали мурашки, людей начал бить озноб. Откуда-то издалека волнами накатывал тоскливый вой, изредка прерываемый короткими взлаиваниями.
— Что это? — шепотом спросила Ольга, судорожно хватая Теомира за руку.
— Волколаки, — ответил вместо парня Телевар. Старый тысячник выглядел сильно встревоженным. — Волколаки, руку даю на отсечение. Откуда, Отец-Белоконь, в наших краях волколаки, да еще посреди бела дня? Они даже в Урочище лет пятьдесят как перевелись! Я еще помню, как в детстве мне сказки рассказывали про орков, леса прочесывавших, чтобы эту пакость вывести до последнего щенка. А вам уже и не рассказывали, забыли все...
— Не знаю, откуда они взялись, — сквозь зубы процедил Громобой, — но нам от них хорошего не ждать. В лучшем случае коней распугают, а в худшем... Я даже и не знаю, как их отгонять. В сказках их стрелы не берут, в шерсти вязнут, а мечами да топорами их доставать тяжко, бо верткие. А копья, сказывают, они на раз перекусывают. Телевар, я думаю, что чем быстрее мы до Купчища доберемся, тем лучше. Двинулись-ка дальше, а, командир?
— Ишь ты, умник! — огрызнулся тысячник. — За заморенных коней на торжище никто хорошей цены не даст. Еще полчаса отдыха ничего не решат, а коли решат, так лучше нам назад повернуть, пока не поздно. Да и отобьемся мы от десятка волколаков, не дети. Сказки сказками, да воевали же с ними наши деды, и ничего, выкручивались как-то.
— Может, действительно повернуть? — тихо спросил Любоконь, судорожно сжимая в руках сулицу. — Волколаки сами по себе к нам не захаживают. Не приведи Отец-Белоконь, вдруг опять война какая началась? Сунемся прямо врагу в зубы, он за коней только спасибо скажет. Слухи же разные ходят про Врага, про заморских лазутчиков...
— Нет никакой войны, — просипел тысячник, раскачиваясь с пятки на носок. — Я бы знал, если что намечалось. Наверное, случайная стая забрела откуда-то с дальнего севера. Мелкая стая, судя по голосам, нам не опасная.
Он помолчал еще немного.
— В общем, так. Пережидаем жару и едем дальше. Горячку пороть незачем. Да поверни мы сейчас домой — засмеют, скажут, что первого же волка перепугались. Стражу ночами двойную держим, а там увидим. Завтра тракт развилку делает, на Купчище и на Столеград, там застава всегда дежурит, вот новости и узнаем. Тогда и обмозгуем все заново.
Ольга встревожено смотрела на хмурых мужчин.
— Да уж, ничего себе поездка начинается... — пробормотал Громобой. — Не было печали, и вдруг — волколаки. Что дальше-то? Тролли мир порушат, орки разор устроят, небо на землю рухнет?
Старый воевода исподлобья посмотрел на него.
— Может и так, Гром, — качнул он головой. — Может, и так.
Вечер того же дня. Леса к востоку от Столеграда
Барабаны гремели не переставая. В разных концах деревни перекликались возбужденные предстоящей войной орки, в стойлах им подвывали волки. Мимо шатра Заграта то и дело пробегали галдящие котята, взбудоражено размахивая длинными палками.
— Я самый великий воин Серого Когтя! — пискнул один из них, охаживая бегущих впереди хворостиной. — Вот вам, трусливые зюмзики!
Заграт молча сидел на ковре, уставившись в одну точку перед собой. Его никто не беспокоил — то ли презирали за трусость, то ли просто забыли в суматохе. Мимоходом заглянул Миршаг, открыл было рот, но ничего не сказал и ушел по своим делам, скорчив неодобрительную мину и дернув ушами. Пальцы Заграта машинально перебирали горкой сложенные на подставке боевые и защитные амулеты — когти, нанизанные на оленье сухожилие, мышиные черепа на серебряной цепочке и прочую дребедень, выдохшуюся, почти не источавшую запаха Силы.
— Как же так? — недоуменно пробормотал Заграт себе под нос. — Как же так? Предки... Так просто не могло случиться, г'раттх смехханг! Не понимаю...
Он встрепенулся и прислушался к голосам у входа.
— Где этот трус?! — яростно хрипел кто-то. Заграт с трудом узнал голос Гахаша. Неподалеку переругивались еще два или три голоса. — Покажите мне его, я сделаю мохнатый барабан из его шкуры! Пусти, Трига, кому говорю! Пасть порву!
— Тихо, тихо! — кто-то шипел ему в ответ — наверное, тот самый Трига. — Ты не можешь нарушать традиции! Предки покарают тебя за неуважение...
— Пусти! — гаркнул Гахаш уже во весь голос. — Плевать мне на предков, мне нужен шаман-недоносок!
Голоса рядом немедленно смолкли, воцарилось неодобрительное молчание.
— Вернее, на предков мне не плевать, — поспешил поправиться дюжий орк, весьма сообразительный для своих габаритов, — но его я порежу на клочки с их одобрения или без! Пусти, кому говорю!
Полог шатра рванулся и заколыхался так, что все сооружение заходило ходуном. Гахаш ворвался внутрь и замер, оглядываясь. Его клыки яростно скалились, рука лежала на рукояти ятагана, но янтарные глаза неуверенно помаргивали: духов предков он все-таки боялся. Даже не пошевелившийся Заграт посмотрел на него с любопытством. Интересно, сам он придумал сюда прийти или надоумили? Наверное, надоумили, и я даже знаю кто. Основательный мужик Каор Трэин, не оставляет в тылу поводов для головной боли. И почему я так устал?
— Заходи, Гахаш, гостем будешь, — благожелательно махнул рукой Заграт на циновку в углу. — Присаживайся, поговорим. Что скажешь хорошего?
Он потянулся, зевнул, незаметно перекатив посох поближе. Гахаш не такой дурак, чтобы нападать на шамана в его собственном шатре, но зря рисковать не стоило.
— Я не разговариваю с трусами! — немного нелогично заявил Гахаш. — А еще с такими, как ты, у меня разговор короткий. Из-за таких вот голожопые на лошадях загнали нас в бедные леса, из-за таких на нас поплевывают свысока все соседи! Когда-то мы были великими воинами, нас боялись враги и уважали друзья, а теперь мы сидим по уши в дерьме и гнием здесь заживо! Но теперь мы покажем, чего стоим, и втопчем всех, кто сопротивляется, в грязь и кровь, понял, ты, гуррха'н-трага?!
— Понял, — спокойно кивнул Заграт. — Круче тебя только яйца, да и то не у всех. А я-то при чем?
— А ты, трус, умрешь сегодня! — зарычал окончательно взбесившийся недоумок. — Я, Гахаш Смегга, вызываю тебя на поединок! Там, на площади, тебя спас наш недоделанный вождь, но сейчас тебе не спрятаться за дурацкими ритуалами! Выходи на честный бой, дохляк, или я покрошу тебя прямо здесь!
Гахаш демонстративно потянул за рукоять ятагана, но полностью из-за пояса его не выхватил. Заграт мысленно вздохнул. Если бы у кретина хватило глупости обнажить оружие в шатре шамана, полудурку светила прямая дорога на кладбище. Миршаг — да и другие вожди — не потерпели бы вопиющего нарушения табу в ночь выступления в поход даже от самого могучего воина. Влезшие в шатер за Гахашем дружки отшатнулись от него, неуверенно переглядываясь. Но Гахаш не потерял голову окончательно, так что легкого решения проблемы не предвиделось.
— Я не принимаю вызов, — спокойно откликнулся Заграт. — Племя выступает в поход, я — шаман, ты — лучший воин. Смерть любого из нас окажется невосполнимой для боевого отряда. Ты дурак или предатель, если не понимаешь простых вещей. Сядь, успокойся и объясни внятно, за что хочешь меня вызвать.
— Ты — трус! — немного растерянно прорычал Гахаш. Ему и в голову не приходило, что противник может не принять вызов. Впрочем, еще недавно это не пришло бы в голову и мне, про себя отметил шаман. Старею, норов уже не тот... Возможно, и в самом деле пришло время уступить свое место кому-то другому. Заграт грустно качнул головой в такт своим мыслям. — Ты выступил против похода! Ты боишься принять вызов! Ты предашь в бою, ты побежишь, тебе не место среди нас! Убив тебя, я избавлю железную цепь отряда от слабого звена!
— А от шаров огненных ты своей железякой изогнутой отмашешься? — ехидно поинтересовался шаман. — От ледяного ветра? Или сумеешь отряд от ядовитых болотных мух защитить? Сон на врага напустить? С мышами-разведчиками разговаривать? Ты думай, что несешь! Поход без шамана короток, до первого же колдуна-противника. Или тебе за то и заплатил заморский человек по имени Каор Трэин? А?
Гахаш молча хватал воздух, его зрачки глаза от бешенства превратились даже не в щелки, а в едва заметные на радужке нити.
— Ладно, трус, тебе не отсидеться в своей норе под защитой табу! Рано или поздно ты высунешь нос наружу, и тогда...
Он резко развернулся, не закончив угрозы, и ринулся из шатра. Щуплый орк — наверное, Трига — оказавшийся на пути, мухой вылетел наружу от сильного толчка в грудь. Остальные осторожно выбрались из шатра, пугливо оглядываясь на шамана, и тихо задернули за собой полог. Заграт молча ухмыльнулся, но тут же на его лице появилась страдальческая гримаса. С Гахаша станется ударить в спину. Ладно, есть более неотложные дела, чем продавшийся иноземцу соплеменник. Посидев пару минут неподвижно, Заграт порылся в груде оберегов, выбирая лучше заряженные, встал, взял посох и стремительно вышел наружу.
Солнце уже почти закатилось за вершины деревьев. Где-то тонко провыл рог — до выступления оставалось совсем ничего. В стойбище царила обычная для такого дела суматоха — озабоченно сновали женщины, собирая походные котомки, воины в последний раз правили лезвия оселками, проверяли на прочность древки копий, осматривали доспех, котята визжали и путались под ногами, чуть ли не с головой влезая во вьючные сумы, сваленные в беспорядке тут и там, а оставляемые дома подростки бродили с сумрачным разочарованным видом. Многие уже проверяли сбрую, хотя волки еще оставались в загонах. На хищников тоже действовала предпоходная лихорадка, и они вяло — а иногда и не очень — огрызались на проходящих. Заграт в задумчивости шагал к шатру вождя, привычно раздавая подзатыльники ушлым пострелятам и осторожно перешагивая через вытянутые ноги расположившихся прямо на голой земле мужчин. В воздухе стояла густая ругань.
Миршаг, к счастью, оказался на месте.
— Поговорить надо, — буркнул Заграт, без приглашения усаживаясь на ковер.
— Вали отсюда, времени нет, — сварливо откликнулся тот, водя оселком по лезвию ятагана. — Мне еще снаряжение проверять, и не только у себя. Вчера оказалось, что разрывная смесь в одном мешке подмочена, теперь надо всё подряд смотреть. Сам не проверишь, так и не поправят, уроды! Ну?
— Не нукай, — поморщился Заграт. — Проблемы у нас.
— У нас всегда проблемы, — поскучнев, откликнулся вождь, откладывая кинжал в сторону. — Что, брюхо у тебя заболело али головой ударился?
— Я не понимаю голоса предков, — хмуро отмахнулся от его подначек шаман. — Три дня назад, на площади, они четко высказались — в поход! Сегодня...
— Сегодня они в поход не хотят, — усмехнулся Миршаг. — Слушай, а правду про тебя говорят, что струсил ты воевать идти? Может, ты мне турусы на колесах сейчас разводишь, а сам дома отсидеться хочешь?
— Слушай, заткнись, а? — наконец разозлился Заграт. — Сам знаешь, труса я никогда не праздновал. Не в том дело.
— А ты кончай нервы на кулак мотать! — тоже взъерошился вождь. — Говори толком, не тяни.
— Так я и говорю, — откликнулся шаман. — Предки против похода. Я говорил с ними весь день. Знаешь, тогда, на площади, они очень ясно дали понять — надо идти. Очень ясно — никогда еще так четко не высказывались. Мне прямо по ушам Силой ударило, чуть не оглох. И... как-то не так я их силу почувствовал, как обычно. Какая-то она... чужой казалась, что ли. А сегодня я слышал их голоса как обычно, и все они твердили, что нельзя в поход идти.
— Ничего не понимаю, — признался вождь. — Так за поход предки или против?
— Сам не понимаю, — пожал плечами Заграт. — Меня вот еще что смущает. На голосовании чужаки присутствовали.
— Ну и что? — поморщился вождь. — Не в первый раз.
— Похоже, Каор Трэин — колдун, и не из последних, — проговорил Заграт, доставая из кармана странной формы корень. — Или артефакты мощные имеет. Смотри, как мандрак съежился. Он чувствует чужую силу. И Трэин — посланник Майно, а уж для Майно-то на священные сосуды повлиять — раз плюнуть. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — пожал плечами вождь. — Да только ты не мне такие вещи объяснять должен — племени. Хочешь снова общий сбор организовать?
