"Круг Валар уже предлагал тебе возглавить эльдар в Войне Гнева. Ты отказался. Ты знаешь, что стало с мятежниками, с теми, кто упорствовал и отказался раскаяться. Враг повержен, однако в Эндорэ живы его сторонники. Сейчас Владыка Манве снова спрашивает тебя: пойдёшь ли ты искоренять Тьму в Эндорэ?"

"Нолофинве! — не выдержал Артано. — Там почти не осталось воинов, там лишь те, кто стремился укрыться от огня войны — женщины, дети! Ты понимаешь, что если Валар достигнут их — это будет не бой, это будет бойня, в которой люди будут гибнуть лишь за то, что родились в северных землях?!"

"А то он не знает, — негромко отозвался Феанаро. — Мы тут вместе видели, сколько ваших шли через Чертоги..."

Нолофинве молчал, только доносились его чувства. Свобода — так близко, только протяни руку и возьми...

"Нет. За волей Валар я никуда не пойду."

"Что же. Тогда я спрашиваю тебя уже от имени Владыки Намо. Он может даровать тебе свободу — своей волей, ибо нет на тебе крови твоих сородичей. Станешь ли ты под его руку?"

"А вот это нечто новое, — удивлённо сказал Феанаро. — Такого ещё никому не предлагали. Ты говорил, Намо помогал тебе? Или я ничего не понимаю, или что-то там происходит..."

"Возможно, — тихо обронил Артано, и так же, еле слышно, обратился к Нолофинве: — Соглашайся."

Нолофинве помолчал.

"Стану, ибо имя Владыки Намо — справедливость. Позволь вопрос, Талло."

"Спрашивай."

"Мне путь отсюда — сейчас, немедленно? или же я могу проститься со своим братом?"

Талло обернулся на обоих — на Феанаро и Гортхауэра.

"Ты можешь проститься."

Зеленовато-сиреневый вихрь закрутился и исчез.

Артано молчал. Не ему принадлежало это прощание. Молчал и смотрел на того, кто когда-то был королем нолдор...

Нолофинве приблизился к Феанору. На Артано обернулся, но словно решил: потом.

"Будешь говорить, что я отомстил тебе, бросив здесь?"

"Нет", — почему-то очень тихо отозвался тот.

"Это хорошо. Мне было бы тяжело уходить, зная, что оставляю тебя с таким грузом на душе."

Он повернулся к Артано.

"Вот что, мятежник... я не знаю, почему Владыка Намо не хочет выпускать тебя в этот замкнутый круг смерти и возрождения, который определил для тебя Манве. Если ты знаешь — почему, ответь мне."

"Воля Манве претит и Владыке Намо, — ответил Артано. — Он не хочет поддерживать того, кто несет в мир жестокость и смерть, прикрываясь волей Эру. Потому он сейчас позволил выйти и тебе."

"Повелитель Мёртвых не любит смерть, это правда, — заметил Нолофинве. — Что ж... Феанаро, если тебе нечего передать тем, кого я увижу на свободе, то я, пожалуй, пойду."

"Мне — нечего," — коротко сказал тот.

"Я прошу тебя передать, Нолофинве. Передать Финроду: я помню о нем. И прошу его — не допустить новой крови в Эндоре."

"Однако, — удивился Нолофинве. — Он никогда не рассказывал о том, что с ним было на Острове. Передам, конечно..."

"Спасибо, Нолофинве. И... Прости, что там, в Эндоре, ты погиб от наших рук."

Нолофинве изумлённо смотрел на него: похоже, такого он не ожидал. Помолчал.

"Ладно... сейчас мы, похоже, квиты. А у Финрода я про тебя выспрошу. Что-то он темнит... в прямом смысле слова. Не обессудь."

"Ну, что выспросишь, все твое, — усмехнулся Артано. — Ладно, Нолофинве... может, еще и увидимся — как будет на то воля Намо."

Тот стал отходить от них, отходить... и оказалось, что он растворяется в неярком мерцании света, словно уходит в него. Миг — и он исчез, их снова осталось двое.

Феанаро отвернулся. Волной донеслось, — как бы он хотел туда, следом... но ведь не дадут же.

Ждать, ждать, ждать... может быть — вечно.

И почти криком — слышно одному Владыке Мертвых:

"Намо!!! Почему ты не выпускаешь меня?! Ведь ты же обещал!.. Я должен быть там, с ними!.."

Тот отозвался — сразу же.

"Прости. Я намеренно позвал тебя — раньше. Манве заподозрил неладное, и я должен был усыпить его подозрения. Теперь, после слов Нолофинве о том, что он видел тебя в Чертогах, всё снова тихо. И теперь — пора!"

"Намо... Я хочу просить тебя. Что бы ни совершил Феанаро в прошлом — но ни он, ни сыновья его не заслуживают вечного заточения в этом безвременье. Это — слишком мучительная пытка. Если возможность появится... будь милосерден. Не позволяй этому длиться вечно."

"Позже, — упало тяжело и коротко. — Сейчас это слишком опасно. Твоё тело ждёт тебя, возвращайся."

"Благодарю тебя, Намо."

Артано повернулся — взглянул на Феанаро.

"Ты еще увидишь свет дня. Я верю в это. И, быть может — не так уж много времени пройдет до той поры. А пока — прощай."

Рвануться всей душой вверх, вверх, вверх, туда, откуда исходит золотое свечение, как будто выныриваешь из мутной глубины...

Вдох. Сухость на губах.

Очень хочется пить.

Свет бьет в глаза, больно.

"Я снова в теле!.."

Свет вдруг заслонило что-то, чьи-то сильные руки приподняли за плечи.

И — полный тревоги и радости голос.

Ауле.

"Пей. Да открой же глаза, что же ты!"

Опять — влага течет по лицу, опять — слезятся глаза... слишком долго они не видели ничего.

Глоток... Артано закашлялся, с трудом глотнул еще.

— Спасибо, — проговорил уже вслух. — Сколько времени прошло здесь?..

-После Суда — месяц, — тихо сказал Ауле. — Завтра Манве объявит о походе. И... они не говорят мне, но они всё время там, у Ниенны. Ирмо, Эсте и Намо. Что-то будет.

— Когда он объявит, я должен быть среди остальных... Я должен буду иметь возможность сказать, понимаешь?

Артано попробовал приподняться; слабость пока еще не отступала, но, во всяком случае, это было лучше, чем ДО.

-Я проведу тебя, — по глазам Ауле было видно, чего ему стоит это решение. Он вдруг с тревогой коснулся его виска. — Тебе так плохо — из-за Курумо?

— Как тут может быть хорошо, Ауле... Из души эту боль не вытравишь, я сейчас не об этом. Знаешь, несколько раз за такой короткий срок умирать и воскресать — задача слишком тяжелая. Там, в Эндоре, это сделал мой друг... а он никогда никого не убивал. Неумелый, — Артано усмехнулся. — Душа еще не полностью скрепилась с телом. Не бойся за это. На ногах держусь — этого хватит, чтобы сказать то, что нужно. Не в бой же мне тут народ вести.

-Надеюсь, что не в бой, — Ауле вздрогнул. — Ладно. До завтра пока есть время. Приходи в себя, я помогу.

— Расскажи, Ауле, — попросил Артано, — что говорят обо всем этом в Валиноре. Что говорят эльдар — те, кто не участвовал в войне. Как они относятся к нам? Верят ли обвинениям? Боятся, жалеют, торжествуют — что? Или им — безразлично? Я слышал — Финрод, кажется, против Манве?

Ауле не ответил словами, только коротко взглянул, — и на Артано обрушилась музыка нынешнего Валинора.

Покой ушёл отсюда навсегда. Здесь острыми волнами билось — возмущение, устремлённость, желание уйти от давящей силы, которая превратилась в бессмысленную жестокость, которой не было оправдания. Это зазвучало вслух, — и слова рождали эти волны, которые, как круги от брошенных в воду камней, расходились всё шире и шире.

И в центре этого — было красивое, до боли _живое_ лицо нолдо с золотистыми волосами. Это его слова поднимали, будили совесть, срывали красивые покровы лжи с жуткой правды.

Финрод.

— Вот, значит, как, — медленно проговорил Артано. — Почему-то мнится мне, что не пройдет ему это даром: как бы не призвал Манве его в Круг Великих, чтобы там спросить ответа за дерзкие речи. На такое доселе отваживался один лишь Феанаро — я прав, Ауле?

-Он оставил Феанаро далеко позади, — неожиданно прозвучало в ответ. — Феанаро призывал к войне с врагом Валар. Финрод же восстаёт против войны — вообще, против насилия и жестокости. И потому круг Валар молчит.

— Но когда война станет волей Короля Мира — его слова обернутся уже против Валар. А этого Манве не стерпит. Ладно... Ауле, а мы можем с ним увидеться? С Финродом?

-Если ты позовёшь его, он придёт. Он, похоже, не знает страха.

— Я позвал бы — но здесь, в Валиноре, у меня не хватает сил позвать его мыслью. Кого бы то ни было, кроме вас, Валар. Что, если его позовешь ты — от меня?

Во взгляде Ауле мелькнуло: да, задавили тебя, здесь... сделали всё, чтобы — был пленником, чтобы — без сил... Боятся. Победили, и всё равно — боятся.

Ауле несколько мгновений помолчал: разговаривал мысленно. Наконец обернулся.

-Он придёт. Скоро будет здесь. Спрашивает, можно ли — вместе с Амариэ.

— Конечно. Я буду ждать их, — и добавил: — Йолли... она ведь была ученицей Манве?..

-Да, была... — Ауле опустил голову. — Сам увидишь.

— Но если она с Финродом, — значит, и это изменилось. Что ж...

Артано замолчал и откинулся на ложе снова.

Они появились вскоре, — тихо и незаметно возникли в дверном проёме. Ауле позволил им войти в комнату, — это была всё та же комната возле его мастерской, — а сам быстро растворился в воздухе.

Финрод некоторое время просто стоял в дверях, глядя на Гортхауэра, — молчал: слишком захлестнули чувства. Амариэ с тревогой поглядывала на него, наконец тронула за руку.

Тот встряхнул головой и сделал шаг вперёд.

-Здравствуй...

Артано уже не лежал — сидел; не хотел, чтобы кто-то видел его слабость.

— Здравствуй, Финрод. Я рад тебя видеть снова... и Амариэ, — он перевел взгляд на его спутницу. — Как же давно я видел тебя в последний раз, Йолли. В моей памяти ты осталась ребенком, а сейчас — взрослая женщина... Странно.

-Финдарато рассказывал мне, — она как будто до предела стеснялась его, стеснялась говорить. — И...

Финрод ласково взял её за руку.

-Ну что ты, не бойся.

— Вот уж тебе меня бояться и вправду не стоит, — улыбнулся Артано. — Хотя представляю, что здесь рассказывали обо мне другие.

-Да, много, — призналась она.

Финрод решительно потянул её за собой, прочь от порога. Уселись прямо на пол: в маленькой комнатушке было просто некуда.

-Вот что, Гортхауэр, — сказал он. — Я знаю, это всё — не просто так. Я боюсь за тебя: один раз они тебя здесь уже убили. Но сидеть и трусливо молчать я не намерен.

-Уже не стал, — едва слышно поправила Амариэ.

— Если бы дело было только во мне. Манве хочет вновь идти войной на наши земли — добивать тех, кто остался. И, насколько мне известно, завтра он в Круге Валар огласит свою волю. Он уже предлагал Нолофинве возглавить этот поход — за свободу выйти из Мандоса... Нолофинве отказался. И, Финрод, если этот поход случится — это будет бойня, несмотря на то, что там, в Эндоре, многие наши успели уйти. Ауле поможет мне — я сумею говорить перед всеми... по крайней мере, попытаюсь. Они с Намо и Феантури против войны. И сейчас очень многое зависит от того, решатся ли они в открытую воспротивиться воле Короля Мира. Если да — у нас есть шанс. Хотя бы какой-то. Иначе... ты сам понимаешь. Я не знаю, поддерживают ли тебя другие, но знаю, что ненавидящих нас здесь много. Очень много. Все, кто поддерживал Войну Гнева, все, кто вышел из Чертогов тогда. И больше всего их будет в Валмаре завтра.

-Завтра? — переспросил Финрод. — Новый поход? Ох, да что же это такое! Похоже, конца-краю этому не будет...

— "Враг повержен, но множество прислужников его уцелели; необходимо очистить Эндоре от тьмы Врага...", — повторил Артано. — Вот так, Финдарато. Теперь великие Валар воюют уже против женщин. Впрочем, Тулкасу и Ороме не привыкать... только на этот раз дети, лишенные памяти, в Валиноре уже не появятся — шила в мешке не утаишь. Но знаешь, Финрод — один в поле не воин. Если эльдар не решатся поддержать нас — ничего не выйдет. Поддержать открыто, прямо, не боясь наказания. Не боясь, что объявят приспешниками Зла.

-Я поддержу, — твёрдо сказал Финрод. — Но что же это, — они готовы убивать до бесконечности? Неужели в них не осталось ни капли того, отчего они пришли в Арду, — ни капли любви, неужели их души сожжены ненавистью дотла?

Артано ответил не сразу.

— Не знаю. Мне кажется, здесь другое. Ненависть — это нолдор, это многие из феанорингов, те, кто потерял все из-за угасания Древ, те, кто прошел через предательство, отчаяние, кровь своих собратьев, войны там, в Эндоре... Ненавидеть способен я. Способен ты. Но Манве?.. Мне трудно понять его. Но мне кажется, единственное личное, что он сделал — это... Последний приговор Мелькору. В остальном — Эру захватил его волю, превратил в свое орудие, так же, как Тулкас и Ороме давно уже стали орудиями самого Манве. Варда... я видел ее глаза — там, в Маханаксар. Если Йаванна скорбит о гибели всего живого, пусть оно и совращено Врагом — она не может простить Мелькору Весны Арды, ведь, что ни говори, но Мелькор и вправду сгубил ее творения — то Варда просто не видит в нас, Искаженных, тех, кого можно жалеть. Мы для нее — что-то вроде... пятен, искажающих своей неровностью блеск идеального кристалла. Разве ты станешь жалеть пятна, которые стираешь со стекла?..

Финрод долго молчал. Наконец поднял глаза.

-Это значит, что до них не докричишься, — тихо сказал он. — Это значит, что с ними можно совладать только — силой против силы. Это значит, что если те, о ком ты говорил, — Намо, Ауле, — если они решатся противостоять им, то начнётся война между Валар. И если Эру поддержит Манве, то... тогда наступит то, о чём было предсказано. Дагор Дагоррат. Может быть, они освободят Мелькора, — для того, чтобы погибнуть вместе с ним и со всей Ардой. А дальше Эру будет отбирать тех, кто достоин жить в Арде Неискажённой...

— Все это неизвестно. Финрод, я понимаю эти страхи. Но тогда — что остается? Покориться, сидеть, не шевелясь, терпеть, убивать свою душу — и оправдываться тем, что все это ради спасения Арды?

Финрод отчаянно улыбнулся и развёл руками.

-Что остаётся? А ничего. Я собираюсь продолжать то, что начал. Лучше погибнуть с чистой совестью, чем жить под страхом.

— Я не хочу погубить Арду. Я не хочу гибели и тем, кто осмелится послушать меня — здесь. И гибели своим друзьям в Эндоре тоже не хочу. Но молчать я не стану. И — Финрод, ты ведь знаешь это — Эру отнюдь не всесилен. Он не мог совладать с Мелькором сам. Стал — руками своих орудий.

В глазах Финрода зажглась надежда.

-Да, ты прав... мне это как-то не пришло в голову. Надо подумать об этом, но я слишком мало знаю. Ты говорил, что был в Чертогах Эру, — тогда. Во время Великой Музыки, когда Мелькор пошёл против Эру. Расскажи мне об этом — сейчас. Расскажи, что ты видел.

Он с силой сжал руки.

-Почему-то мне кажется, что это очень, очень важно, что здесь что-то кроется... то, что могло бы помочь нам.

— Об этом трудно рассказывать словами. Эру... Он не Единый. Он — очень странное существо. Иное. Он не жесток, не зол... просто чужд. И Мелькор, и прочие — не его творения. Все они пришли извне, из бесконечности Эа. Так же, как и остальные души. Я помню это — бесконечность черного живого пространства, звезды — миры, полные жизнью... Зачем-то ему хочется создать здесь мир неизменности. Мир, подобный озеру, чьи воды никогда не нарушает даже легкая зыбь. А живые души не приспособлены к такому; вот он и калечил их, ломал — так же, как изломал души Манве и Варды. Может, они и сами невиновны в том, что такие — теперь. Но сейчас они не мыслят иного.