Оглушенный и обездвиженный, я все же не потерял сознание, но утратил всякое чувство ориентации и понимание происходящего...
Нет, не обездвиженный, понял я в следующую секунду, ощутив, что могу шевелиться и — видеть. Против ожидания, удар нейродубинки не парализовал, а только сбил с ног.
Полицейский сошел с ума. Но я-то еще нет. И умирать я не хотел. Мысль о станнере, все еще дожидавшемся своего часа в правой кобуре под мышкой, заставила меня действовать. Я не рискнул его испробовать на ящере вслед за 'максом' только потому, что был стопроцентно уверен — такую тушу он не возьмет. Это оружие было предназначено исключительно для людей, и при поражении нервной системы вызывает парализующий эффект... дистанционный вариант нейродубинки... А надо было. Попытка не пытка... Ну, а сейчас мне ничего другого просто не осталось — утопающий хватается за соломинку. Вот я и схватился.
Тяжело ворочаясь на тротуаре, я потянулся за оружием. Куртка дико мешала, рука с трудом дотянулась до кобуры, продираясь сквозь тесные складки материи... Не так-то просто вытащить пушку в лежачем положении. Ну же... Злоклятье!.. Вот! Пальцы сомкнулись на рукоятке 'сна', и через секунду, выкрутив язычок мощности на максимум и затаив дыхание, я приподнялся на локте для прицельной стрельбы. От усилия зубы сжались так, что челюсти онемели, а легкие тут же заныли, все еще не утоленные кислородом после сумасшедшего бега, и рука все же дрожала.
Взгляд метнулся вперед... И я не поверил своим глазам. Ящер, сгорбившись, замер против полицейского, уставившись на него, как преданная собака. Неукротимый красный огонь в треугольных глазах потух, кровавая пасть с метровыми клыками склонилась к земле.
— Хватит, кукольники, — донесся сверху низкий хриплый голос. — Зверь попался, охота закончилась.
'Кукольники...' 'Охота...' Слова зацепились за сознание, заставив замереть палец на спусковом крючке, мысли слабо ворочались в усталом мозгу... Охота, силы Зла! Об этом говорил летун! И еще — кто-то только что произнес 'кукольники'...
Кукольники — ментаты, способные силой своего мозга создавать в пространстве голографические изображения, наводить морок... 'Зверь попался, охота закончилась...' В голове начало проясняться. Все несуразности этой погони с ящером и мной в качестве главных действующих лиц вдруг в какую-то секунду сложились в ясную картину, объяснившую все. Гигантская рептилия, непонятно как оказавшаяся внутри целого с виду трехэтажного строения, огонь излучателя, не причинивший ей ни малейшего вреда, кошмарный каменный коридор без перекрестков. И образ этой улицы, на которой я сейчас так позорно валялся, — приманка в виде куска моего мира с Новы-2, выуженная из моих воспоминаний и талантливо воплощенная кукольниками в псевдореальность. Отлично отрепетированный и поставленный спектакль. Жестокий розыгрыш. Ящер был бесплотным, неодушевленным фантомом, с помощью которого простаков вроде меня загоняли в Город, как скот на бойню...
Все это стремительно пронеслось в голове, а затем рассудок помутился от ярости. Я должен был отомстить за столь грубо попранное чувство собственного достоинства.
Действие нейродеструктора всегда бесшумно, и о его применении становится известно по результатам. Широкий луч 'сна', настроенного на полную мощность, бесшумно затопил весь перекресток, и в тот же миг все вокруг разительно изменилось. Ярко одетые пешеходы, магазины, раздавленный трассер, даже сам перекресток с ближайшими зданиями — все бесследно растаяло, испарилось. Вместо всего этого возникла бетонная площадь, окруженная высокими глухими стенами. А там, где только что находился ящер, лежало несколько человеческих тел, поверженных парализующим лучом.
Я не успел насладиться этим зрелищем, как жесткий удар под ребра опрокинул меня на спину. Станнер вылетел из руки, свирепая боль снова затмила свет перед глазами...
Огромный человек в надетой на голое тело кожаной безрукавке склонился надо мной, сжимая в невероятно мускулистых руках длинный тяжелый 'смерч' — излучатель военного образца. Массивный шишковатый череп обрит наголо, недобрые глаза цвета отполированной стали вонзились мне в лицо, словно собираясь пригвоздить к бетону.
— Спокойно, иноп, не трепыхайся, — низкий насыщенный бас, вырвавшийся из его глотки, казалось, заполнил все вокруг, — сейчас твое дело — подчиняться.
Нетрудно догадаться, что именно этот тип и командовал здешним парадом. Здоровяк выпрямился и рявкнул в пространство:
— Шептуна сюда, быстро!
Я сделал попытку подняться, но в горло тут же вдавился приклад излучателя, припечатав меня к земле. Великан издевательски оскалился:
— Сперва дела, иноп, все остальное потом. Будь паинькой, напрягись и освободи свой банкос от денежного бремени. Просто шевельни мыслишкой и отпусти эталончики на мой счет. И мы с тобой прекрасно поладим. Ну?
'Смерч' вдавливался все сильнее, перед глазами от боли и удушья поплыли черные пятна, и я инстинктивно вцепился слабеющими руками в приклад, силясь оторвать его от горла... Все равно что приподнять многотонную скалу. Влажные от пота пальцы тщетно скользили по гладкому металлопластику, а мир стремительно темнел. В голове возникли образы Мобра, смутные, неустойчивые... бесполезные. Снова не было ни времени, ни энергии, чтобы вдохнуть жизнь в один из ключей...
Я сдался и послал мысленный приказ своему банкосу, не в силах даже выругаться.
Давление приклада сразу ослабло, и в легкие, готовые взорваться от недостатка кислорода, хлынул живительный воздух. Темнота медленно отступила, хотя и не избавила от боли.
— Вот и отлично, — удовлетворенно проговорил великан. И снова рявкнул в пространство: — Я же сказал: шептуна сюда! Живо!
— Он его подсек, как и погонял, — отозвался кто-то испуганно.
— Но он в сознании? — прорычал верзила.
— Да вроде...
— Сюда его! Неподвижность тела не помеха его мозгам. Злее будет.
Я не знал, что задумал этот тип, не позволявший мне пошевелиться, и кто такой шептун, но чувствовал, что знакомство с ним ни к чему хорошему не приведет. Кросс по Городу измотал меня, заставив выложиться без остатка, запаленные легкие все еще хрипели при каждом вздохе, я хватал воздух ртом как рыба, выброшенная на берег, — самочувствие было исключительно тошнотворным, и в душе я бесился от того, что ничего не могу поделать... Впрочем, язык был свободен, а так как совсем ничем не отплатить этому типу в кожаной безрукавке я просто не мог, не разорвавшись при этом от злости, то дал ему волю. Предлог нашелся сразу: кроме огромных рук с жутким рельефом переразвитых, гипертрофированных мускулов великан обладал громадным брюхом, причем при его более чем солидных пропорциях тела одно нисколько не дисгармонировало с другим. Но был бы предлог.
— Эй ты, послушай... — Звук моего голоса смахивал на шипение воздуха, выходящего из проколотого воздушного шара, — приклад под подбородком не позволял говорить нормально. — Тебе кто-нибудь... говорил о зеркальной... — судорожный вдох, — болезни, которую ты подхватил?
— Что? О чем это ты толкуешь, иноп? — великан слегка наклонился, хмуря густые брови.
С внезапной тоской я подумал, что не следовало бы сейчас ни о чем говорить, чувствовал я себя и так достаточно паршиво: горло болело, по телу словно прошелся взвод солдат, но все-таки не смог удержаться. А потому сплюнул в сторону, освободив рот от накопившейся слюны, почему-то порозовевшей от крови (раздавил мне, ублюдок, горло прикладом?), и набрал в грудь побольше воздуха. Затем хотя и хрипло, но вполне внятно пояснил:
— Зеркальная болезнь. Это когда то, что болтается между ног, из-за брюха видишь только в зеркале...
Я осекся. Глаза атлета страшно сверкнули, лицо исказилось от бешенства. Не издав ни звука, он взметнул приклад 'смерча'...
Все произошло слишком быстро. Я рванулся в сторону, но не успел — и он меня нашел. Точно в грудь, с мерзким хрустом вбив ребра в позвоночник... Я с ужасом ощутил, как комки металлопластика крушат и рвут мою плоть, ломают кости... Я взвыл и захлебнулся собственной кровью. О, Небо! Такой боли я не испытывал никогда в жизни... Она взрывалась, взрывалась, взрывалась внутри... и яркий свет закружился перед глазами, пропадая в темном, зовущем туннеле с огненным дном... Страшная бездонная яма жадно потянула вниз, в свое ненасытное чрево. Но не сразу, не сразу... Прежде чем она утащила сознание за собой в ад агонии, я уловил чье-то прикосновение... Чья-то мерзкая конечность проникла мне прямо в мозг, обхватила его скользкими холодными пальцами и безжалостным рывком выдрала напрочь...
Глава 4. ГОРОД
— Я хочу кое-что объяснить тебе, иноп...
Смутные воспоминания о ночном холоде, пробирающем до костей неподвижное тело, застилали смысл произнесенных слов тягучей пеленой непонимания... Кажется, это промерзшее насквозь тело принадлежало мне...
Приходил я в себя долго, страшно долго — и каким-то образом знал об этом. Сознание бродило в потемках, не в силах пробиться на волю сквозь призму кошмарных видений. Какая-то черная равнина и какое-то жуткое солнце, выжигающее землю ужасающим жаром... Разрозненные обрывки слов, образов, понятий мучительно долго собирались в единое целое... И наконец, спустя целую вечность, с первыми проблесками утра, тьма начала отступать, и я услышал этот голос, пожелавший мне что-то объяснить, и приложил огромное усилие, чтобы поднять веки.
Длинный худой силуэт навис надо мной, перекрыв своей тенью скупой утренний свет, остановившийся на моих коленях. Я сидел прямо на бетоне, прислонившись спиной к какой-то стене. Несколько секунд силуэт незнакомца дрожал и расплывался, словно явился из мира духов, затем зрение сфокусировалось, и призрак превратился в высокого человека, закутанного до колен в грязный серый плащ. Из-под мятой широкополой шляпы незнакомца выбивались длинные, до плеч, спутанные космы темных волос, вытянутый крючковатый нос и узкие, словно росчерк бритвы, глаза придавали ему свирепейший вид.
— Ты не очень вежливо обошелся вчера с моим братом, иноп, — оскалился незнакомец, демонстрируя ряды острых, узких звериных клыков, усеивающих обе челюсти. Опасный блеск глаз, буравивших меня, не предвещал ничего хорошего. — Негоже так поступать в гостях. Придется мне преподать тебе урок вежливости.
Он резко нагнулся, вцепился в мою одежду обеими руками и одним рывком поставил меня на ноги. Грудь незнакомца оказалась на уровне моих глаз, настолько он был высок. Встряхнув меня, точно тряпичную куклу, он хрипло рассмеялся:
— Да ты у нас недомерок, иноп. Как же ты осмелился поднять руку на моего брата?
Кулак вынырнул откуда-то сбоку и припечатал в подбородок. Я отлетел на стену, затылок пронзила острая боль. Вскрик застрял где-то в горле, тело все еще оставалось чужим и жило само по себе. Второй удар догнал сверху, когда я уже сползал по стене вниз, и бросил лицом на бетон, густо пропитанный тошнотворным запахом экскрементов. В голове стоял туман, во рту медленно расходился привкус крови. Собрав ту малую толику сил, что у меня имелась, я попытался отползти в сторону, но грубый башмак тут же придавил к земле правую кисть. Я бессильно замер. Тупая боль медленно потекла по руке, накручивая напряжение в мышцах.
— Оставь его в покое, прыгун, — послышался еще один незнакомый голос. — Не видишь, что ли, в каком он состоянии? Труднее избить младенца, герой.
— А вот это уже не твое дело, Целитель, — огрызнулся крючконосый.
Башмак надавил на пальцы сильнее. Стиснув зубы, я и на этот раз не издал ни звука. Кое в чем мне этот парень даже помог, не подозревая об этом. Именно от боли я начал приходить в себя быстрее. Уткнувшись лицом в тошнотворную вонь, я внимательно слушал.
— Не угадал. Это мое дело, Бигман, — спокойно возразил второй. — Дос Пламя назначил меня его опекуном на сегодняшний день. Когда он будет готов к испытанию, я тебя позову. А теперь убирайся!
Долгая напряженная пауза. Послушает этот тип того, второго?
— Ладно, Целитель, — с холодной злобой проговорил крючконосый. — Я не буду его трогать. Пока. Только позови меня первым, когда подойдет время. За право разделать этого малого под отбивную я буду драться с кем угодно.
— Считай, что твоя кандидатура утверждена.
Я услышал странный звук — словно кто-то хлопнул ладонью по стене над головой, и башмак, маячивший перед глазами, вдруг исчез. В лицо слабо толкнулся воздух. Можно было подумать, что этого грязного типа ветром сдуло.
Сильные руки подхватили меня под мышки и прислонили к стене. Передо мной предстал пухлый краснолицый коротышка всего метр с чем-то ростом, казалось, целиком состоящий из округлостей — шаровидная голова с коротко остриженным ежиком волос, дутые щеки, огромный живот, распирающий драную зеленую куртку, коротенькие толстые ляжки, обтянутые штанами того же зеленого цвета. Но больше поражали не столь малый рост, а глаза этого карлика — круглые, ярко-желтые, как бы светящиеся изнутри, с черными вертикальными зрачками-лодочками. Звериные глаза. Силы неба, куда же это я попал?
— Как себя чувствуешь, парень? — в голосе коротышки проступило неподдельное сочувствие.
— Нормально, — пробормотал я, с трудом ворочая окостеневшим языком. Кажется, кроме разбитых губ, ноющих от удара зубов и отдавленных пальцев все остальное было цело. И по-прежнему одолевала какая-то дурацкая, изнуряющая слабость, мышцы подчинялись с натугой. По крайней мере, с языком я уже справлялся сносно, поэтому не замедлил поинтересоваться:
— Куда он делся, этот тип? И какого Зла... ему надо от меня?
— Делся... — толстячок пожал плечами. — Он прыгун, и этим все сказано. Или ты не знаешь, что это такое?
Ах, вот как. Теперь я сообразил, что к чему. Да и хлопок, сопровождавший исчезновение крючконосого, стал понятен.
— А почему этот парень имеет на меня зуб? Я... никогда не видел ни этого прыгуна... ни его брата, о котором он толковал.
— Не видел, да, — охотно согласился толстяк. — Но дело в том, что ты вчера испортил портовикам все представление. Охота — одна из тех редких забав, на которой они отводят душу, а ты не дал им насладиться финалом. Ты же подстрелил погонял-кукольников на самом интересном месте, разве не помнишь? Ребята на тебя очень злы. Сам знаешь, что чувствуешь, когда приходишь в себя после станнера — ощущения приятными не назовешь.
Еще бы, мысленно согласился я. После нейроразрядника все тело кажется набитым мелким колотым стеклом, режущим при каждом движении.
— И особенно зол этот прыгун, Бигман. Среди кукольников был его брат.
Адское пламя!
Вот теперь я вспомнил, и это воспоминание нагнало на меня тоску по самое не хочу. Потому что я все еще находился в этом проклятом Городе, где на меня была устроена травля, как на дикое животное, и где мне находиться очень не хотелось... И что-то непонятное творилось с памятью, я не помнил финала. Провал начинался сразу после моего выстрела, отправившего большую часть кукольников в незапланированный отдых на пластобетонных плитах.
— Понятно, — угрюмо проговорил я. — А почему свои претензии не высказал сам кукольник? Действие станнера длится всего пару часов... Впрочем, какая разница...
