Критика Заблуждений ("Гарнизон-2") обновлено 16.06

Тыквенноголовый карлик упал на четвереньки и бросился прямо навстречу пламени, к самому краю бассейна, будто уродливый пес, готовый лакать кипящую воду. Безгубая пасть раскрылась черной дырой и продолжала расширяться, как будто в физиономии уродца не осталось ни единой кости, только хрящи и безразмерно тянущаяся кожа. Огненная стихия накрыла зловещего карлика и ... начала втягиваться в разинутый рот, закручиваясь раскаленным смерчем. Во все стороны летели искры и клочки пламени, загоралось дерево, под высоким потолком взрывались одна за другой хрустальные пирамиды, осколки сыпались дождем и плавились, растекаясь искрящимися каплями. Давясь, жадно булькая и хрипя, помощник напавшего колдуна пил огонь, поглощая его без остатка. Живот под рваной клетчатой рубахой раздувался тугим шаром.

Гримаса ярости исказила лицо крылатого псионика, на котором и так были напряжены все мышцы. Казалось, что судорога сейчас порвет натянутую кожу. Зрачки пульсировали в бешеном ритме, крошечные капли крови стекали из-под век, сразу испаряясь. Темный псионик резким движением уплотнил свой потрепанный щит из текучих осколков, как будто слепил полупрозрачного ежа, сотканного из многомерных крутящихся лезвий, перетекающих друг в друга, словно безумная конструкция из тысяч лент Мебиуса.

Все происходило очень быстро. Слитно лязгнули затворы на оружии группы стрелков, и волна, запущенная пиромантом, исчезла, оставив за собой лишь вяло разгорающийся пожар. Карлик упал, ему было совсем плохо даже на вид. Ручки и ножки подтянулись к огромному животу и конвульсивно подергивались, сквозь сомкнутые челюсти с бульканьем сочились капли желто-оранжевой жидкости, прожигавшие пол как едкая кислота. Но свое дело прислужник исполнил, его патрон остался невредим и контратаковал. Послал вперед рой лезвий, кажущихся отвратительно материальными и страшными, несмотря на призрачную природу.

Пиромант был готов к атаке, он очертил левой рукой широкую окружность, щелкнул пальцами правой, наполнив рисунок решеткой живого пламени. Однако за мгновение до того как пиротехническая корзина поймала в ловушку бритвенный 'мебиус', сквозь перчатки темного псионика проступили — черное на черном — мелкие знаки, похожие на те, что покрывали 'чешую' пироманта. Похожие, однако иные, странно искаженные, больные — если так можно говорить о рисованных символах. Призрачные клинки утратили цвет и видимую форму, как будто растворились в дымном воздухе. Бесплотными тенями они прошли и огненную ловушку, и самого пироманта, растягиваясь в широкий серп. Сразу за спиной крытого бритвенное полотно заискрилось красноватыми отблесками, частично вернувшись в материальный мир и ловя множеством граней свет пожара. Убийственный серп ударил по бойцам поддержки, срезая их, будто коса траву. Оказалось, что против телекинетического оружия бессильна самая лучшая броня, стрелки умерли сразу или почти сразу, захлебываясь душераздирающими воплями, кровь хлынула как в плохом фильме о происках нечестивых культистов. Бритвенный фантом окрасился во все оттенки красного, от нежно розового до темного, почти фиолетово-черного.

Псионик Коллегии сделал лишь одну ошибку. Ему следовало немедленно атаковать второй раз, пользуясь тем, что все силы противника уходили на поддержание телекинетического фантома. Тогда можно было рассчитывать на победу или хотя бы размен — жизнь за жизнь. Но пиромант дрогнул и на мгновение потерял контроль, дернувшись в попытке заглянуть себе за спину. А темный колдун, закусив губы до крови, одним рывком прижал кулаки к груди, как рыбак, что пытается выдернуть из воды сеть. Все его лицо разом превратилось в кровавую маску, когда лопнули подкожные капилляры, а убийственный 'Мебиус', сверкая сотнями граней и бритвенных линий, на возвратном движении прошел через тело пироманта.

Крылатый упал сразу, мертвее мертвого, во всяком случае на вид. Его темный противник пошатнулся, тяжело разжал непослушные пальцы. Кажущееся простым и безыскусным на вид колдовство, очевидно, на самом деле отняло немало сил. Карлик слепо прополз обратно, к хозяину, перекатываясь, толкая непослушное тело короткими лапками. За ним шипели, дымясь, лужицы огненной кислоты. Надолго прислужника, впрочем, не хватило.

— Божественный, защити нас, — прошептал непослушными губами Холанн.

'Помещение для деловых бесед' менее чем за минуту превратилось в какой-то зал для наигнуснейших жертвоприношений. Свежая кровь собиралась в лужи и растекалась ручейками, огонь играл веселыми бликами на неподвижных глазах бойцов, что сражались до конца. Крылатый пиромант лежал во главе своего воинства, с виду мертвее мертвого, похожий на ворох тряпья. Перья поникли, свернулись от жара, а символы на них курились тончайшими дымками.

Боргар прижался к спине, губы цензора непрерывно шевелились, кажется, Сименсен молился. Теперь ему было проще — цель осталась лишь одна, и Владимир направил пулемет на хозяина волшебного карлика.

— Я пришел забрать фетву, — повторил человек в темной накидке. Выглядел он ужасно, быстротечный поединок стоил ему нескольких килограммов веса и похоже нескольких лет жизни. Однако отступать незваный гость не собирался.

— Ты ничего не получишь, — проскрипел пересохшим горлом Уве, боком пробираясь к выходу, благо живых там уже не осталось и помешать было некому. Звуки боя стали еще ближе, кто бы ни сражался совсем неподалеку, всего лишь этажом выше, боеприпасов они не жалели. Карлик-огнеглотатель судорожно корчился, подергивая коротенькими ножками, и хрипел, роняя из черной пасти капли желтоватой, дымящейся жидкости.

Темный больше не тратил времени и сил на разговоры, пальцы его снова шевельнулись, однако прежде чем колдун успел что-либо сделать, Сименсен в свою очередь что-то сказал, и наверняка это были красивые, точные, может быть даже исторические слова. Однако поскольку бывший цензор был человеком разумным и повидавшим виды, он начал говорить не до стрельбы, а одновременно с нажатием спуска.

Глава 5

Легко следовать чужому примеру. Как только пулемет в руках цензора изверг сноп огня длиной в полметра, Холанн сам нажал на спуск. Огнестрельное оружие пожирает боеприпасы очень быстро, так что Комиссару показалось — он едва нажал на крючок, а коробчатый магазин уже опустел, разом выплюнув все тридцать два патрона. Ослабевший псионик поставил щит почти вплотную к себе. Видимо сил у колдуна оставалось немного, так что преграда оказалась и мала, и слаба. Пули распадались ржавой пылью почти у самого лица псионика, оставляя на коже черные точки подпалин. Разлетались осколки от остатков стены за спиной колдуна, искрил от попаданий металл. Грохот и звон стояли такие, будто Аверития попала под метеоритный дождь.

Холанн поскользнулся в луже крови и свалился на мертвеца, разделанного фантомным оружием так, что непонятно было, на чем держатся отдельные части тела. Лязгнул пулеметный затвор, звенья пулеметной ленты упали на пол с жестяным стуком. Мгновение цензор и колдун взирали друг на друга, как будто не в силах поверить в случившееся. Один — что шквальный огонь так и не достиг цели. Другой — что все еще жив. У Сименсена был второй диск, стрелок начал быстро, выверенными движениями перезаряжаться. Темный пошатывался, перчатки обвисли на тонких пальцах, с которых будто рассосалась плоть. Но бледные губы колдуна тронула кривая, вымученная улыбка триумфа, быть может, преждевременного — первое сколь-нибудь заметное проявление эмоций с начала боя.

Цензор ударил по крышке ствольной коробки, осталось лишь передернуть затвор и добить врага. Холанн, не поднимаясь, сбросил пустой магазин. Время решало все, обе стороны понимали, что следующего обстрела колдун не выдержит. Скорее всего, не выдержит. Темный уже продемонстрировал запредельные для псионика возможности, так что Боргар испытывал щемящий ужас и лишь огромным усилием воли сдерживал панику. Уве, на свое счастье, все еще не понимал, с кем их столкнули судьба и промысел Божественного.

Зловещий карлик громко рыгнул, извергая поток мутной желчи, и буквально на долю мгновения отвлек Сименсена. Эта доля и решила исход боя. Одновременно с последним движением Боргара псионик быстро, слишком быстро для своего изможденного вида наклонился вперед, описывая в пространстве сложное движение правой кистью. Пальцы его двигались одновременно и, казалось, совершенно самостоятельно, как будто враг надел на кулак морского зверя со щупальцами. Пока цензор вскидывал ствол, колдун, будто гладиатор-ретиарий, швырнул вперед нечто вроде сети из тончайших светящихся нитей. Паутина вырастала прямо из пальцев и была настолько тонкой, что заметить ее удавалось лишь по отраженным бликам света. Владимир дернулся, пытаясь уйти из-под броска, и не успел. Сеть облепила его сразу, целиком, просочилась сквозь одежду, не оставив на ткани ни следа, углубилась в плоть. Боргар выронил пулемет и завопил так, что, казалось, сейчас лопнут оставшиеся светильники. Окажись псионик не столь истощен, цензор умер бы на месте. Сейчас же ослабленная паутина 'всего лишь' выжигала Боргару соматическую нервную систему. Не прекращая страшно кричать, Владимир упал на колени, затем повалился навзничь, едва не упав в бассейн. Каждая мышца, вплоть до самых крошечных, конвульсивно сокращалась, заставляя тело биться в диких судорогах.

Поле зрения Холанна сузилось до темного тоннеля, в конце которого темнела фигура псионика. Комиссар поднял оружие, чувствуя, как медленно все происходит. Очень медленно. Странное ощущение — как будто время тормозило свой ход, и одновременно воздух загустел прозрачным киселем, тормозя движения. Колдовская музыка визжала в ушах, рвала барабанные перепонки неритмичным воем, словно невидимый музыкант играл прямо на костях черепа Уве.

Пистолет-пулемет вырвало из рук Холанна. Неведомая сила скрутила худощавого Комиссара, обвилась обручем вокруг торса, дернула. Псионическое щупальце проволокло Холанна, пересчитывая им все неровности рельефа, включая неудержимо блюющего карлика. Круглое тельце оказалось каким-то мягким, дрожащим, как студень. Волна отвращения накрыла Комиссара, чтобы через мгновение смениться леденящим ужасом.

Колдун подтянул к себе Холанна, вздернул конфидента над полом, так, что лишь носки ботинок касались пола. Телекинетическое щупальце расползлось по телу, спеленав жертву паучьей сетью, одна из невидимых ветвей захлестнула шею, повернула голову, готовая в любое мгновение сломать шею.

Вблизи колдун уже совсем не походил на рядового добропорядочного гражданина. Потеря нескольких килограммов массы не прошла даром, кожа обвисла на исхудавшем теле, надбровные дуги опустились, прикрывая глаза морщинистыми валиками. Заострился нос, кожа на лице поплыла, собираясь вертикальными складками и отворачивая верхнюю губу. Из-за нее выглядывали пожелтевшие зубы в черной сетке трещин. Колдун молча смотрел на повисшего конфидента, как будто выбирая наиболее подходящий способ казни.

Сознание меркло, призрачный незримый ошейник сжался еще сильнее. А затем внезапно исчез.

Холанн повалился мешком, снова больно ударившись. Дым обжигал слезящиеся глаза, за спиной глухо подвывал Сименсен, который все никак не мог провалиться в спасительное беспамятство. Оставалось лишь гадать, какие нечеловеческие страдания испытывает цензор.

'Неужели это все?..'

Уве почувствовал укол стыда за то, что его последняя мысль на этом свете оказалась такой ... обыденной.

Бой шел уже совсем близко, практически за одной-двумя стенами, так, что отчетливо слышалось ни с чем не сравнимое жужжание тяжелых лучеметов. А это означало, что в схватке почти наверняка приняли участие сервиторы — обычный человек лазерную дуру с ее громоздкой системой охлаждения поднять, возможно, и смог бы, но эффективно действовать — никогда.

Неисповедимы пути Божественного, подумал Уве. Он думал, что умрет в том самоубийственном броске через минное поле на планете синих джунглей. Но смерть обошла Комиссара стороной, и Холанн неосознанно свыкся с мыслью, что теперь с ним уж точно ничего плохого не случится. И вот, как все заканчивается...

Колдун притянул конфидента еще ближе, почти вплотную, и что-то сказал. Холанн не понял, что именно, лишь задохнулся — от псионика пахло ... ветхостью. Тяжелым запахом гнили, плесени, старой пыли. Пахло смертью и разложением, наверное от распада плоти, потраченной на колдовство. А затем враг коснулся головы жертвы, тронул висок самыми кончиками пальцев, и мир Уве раскололся, утонув в огне.

Это было хуже смерти, страшнее смерти. Страшнее всего, что можно было придумать. В разум Холанна будто вбили с размаху огромную иглу от шприца, через которую — словно кровь из артерии — хлынула сама сущность Комиссара. Все, что составляло жизнь и сознание Уве, память, опыт, все разом оказалось открыто враждебному сознанию. От ментальной атаки нельзя было защититься, так же как нельзя усилием воли перекрыть рассеченный кровеносный сосуд. Чужая воля подавила счетовода сразу, прокатилась тяжким катком, сокрушая любую попытку сопротивления. Враждебный псионик будто открыл разом все потайные ящички в памяти Уве, вытащил на слепяще-яркий свет каждое воспоминание, перебирая их с небрежной легкостью, словно карточки на барабане с визитками.

'Кто ты?.. Откуда такая смелость в столь убогом сосуде?'

Детство, юность, зрелость... Сдержанная бедность гарантированного распределения Танбранда. Безрадостный удел мелкого бюрократа, одного из сотен тысяч, двигавших вперед совокупную мощь олеумного мегаполиса. Вся жизнь, расчерченная жестким уставом, измеренная строгими правилами и предопределенная на годы и десятилетия вперед, до самой смерти и утилизации тела в Оранжереях.

'Ничто и никто, легче легкого. Но почему именно тебе доверили сохранение Фетвы?'

Никаких амбиций, лишь постоянный страх. Страх всего, когда ежевечерне радость охватывает человека — сегодня ничего не случилось... и миг торжества сразу же сменяется пониманием — завтра все продолжится. Год за годом.

Все это колдун разочарованно отбросил, даже с некоторой брезгливостью, как порнографические пикты, засаленные и смятые от долгого использования. Сознание псионика, вернее та его часть, что коснулась Холанна и позволила себя ощутить, источала ... иронию. Легкую насмешку, словно темный вообще не воспринимал служителя Коллегии как врага. Или перестал воспринимать в силу каких-то личных и загадочных соображений. Враг собирался уже прекратить выкачивание памяти счетовода, махнул 'скальпелем' вскрывая очередной пласт памяти, и вдруг неожиданно заинтересовался.

'Артефакт', Чума, База номер Тринадцать. Безумный бросок навстречу конвою и чудесное спасение. Сделка, заключенная с октавианом и Коллегией Критики Заблуждений, несправедливая и неравная, но все же сделка. Синяя планета, наемники, 'война Прецедента'. Охота на атомный беспилотник, ограбление библиотеки и сожженная 'малина' оружейных контрабандистов. Старый артиллерист, слуга Бога всех огневержцев.

'А ты интереснее, чем кажешься. Я начинаю понимать критика. Но все же...'

'Ведьмин свист', его события и люди колдуна не слишком заинтересовали. Псионик вернулся, как будто перематывая телеграфную ленту в обратном направлении, чтобы лучше разобрать символы, составившие историю жизни Холанна в определенные дни. Уве таки попробовал сопротивляться, с отчаянной безнадежностью. Воля псионика собралась, заострилась, как раскаленный стержень, пронзая рассудок Холанна и сминая как тонкую фольгу попытки что-либо скрыть. Колдун препарировал память Уве с дотошностью бухгалтера, патологоанатома и археолога в одном лице, просеивал, как золотоискатель, моющий крупинки золота в тазу. Миг за мигом, каждое слово.