Путь Аркада

В чем прелесть безделья? Казалось бы, на первый взгляд, непродуктивное само по себе, оно, тем не менее, позволяет человеку задуматься над тем, что он есть, кто он и кем хочет быть или стать. Тогда как беспрерывная социальная суета не дает времени для размышлений, превращает человека в социального робота, слугу исполнения отдельных побудительных сигналов к действию, чаще всего навязанных ему со стороны социального окружения.

День начался для Аркада с такого радостного безделья. Никуда не надо было спешить, а в этот вечер недавняя знакомая пригласила его в компанию на выпивку, где, как он знал, будут знакомые лица. Аркад пребывал в редком состоянии, когда душу залило благостно спокойное, радужное чувство гармонии со всем миром, которое спустя несколько минут под влиянием чего-нибудь постороннего может исчезнуть, и потому им надо наслаждаться насколько это возможно.

Он чувствовал завершенность мира, его ритм, его стабильность и вечность. И все то мелочное, преследовавшее его вот уже несколько дней и сейчас в виде каких-то призрачных мимолетных обрывков пытавшееся проникнуть в его внутренний мир, казалось ему в это славное солнечное утро ненужным, несущественным, никчемным, и потому не беспокоило душу. Этот мир, мир с самим собой, был колдовским очарованием, как будто бы снизошедшим на него извне. И он дорожил этими мгновениями, пытаясь задержать их подольше, удержать их в своем сознании.

Но стоило ему включить визор, как радостное утреннее настроение покинуло его. Призрачный, праздничный мир его чувств и настроения стал постепенно растворяться, меркнуть, как утренний туман, постепенно тающий где-нибудь в луговине при появлении первых лучей солнца. Но здесь было не солнце, а темная туча разных мыслеобразов от множества блудливых политиков и пророков всех мастей. Особенно новоявленных пророков, собиравших вокруг себя толпы новых обращенных. Воинственная истерия, нагнетаемая официальными источниками информации, а вслед за ними вроде бы и с неохотой, но с оглядкой на них независимыми агентствами. Причем часто непонятная по своей направленности — то ли на соседей, то ли на возможную угрозу из космоса, то ли на толпы, собиравшиеся вокруг пророков, выпавшие из сферы влияния правительственной пропаганды. Всякий раз информация о новостях, поступавшая по общим каналам, была противоречивой, но одноплановой — истеричной и негативной. Как будто бы все журналисты и комментаторы мира задались единой целью — посмаковать над неприглядными поступками политиков, покопаться в грязном белье бизнесменов, заглянуть в замочную скважину звезд. А потом поделиться со всем миром обнаруженными при подглядывании пикантными подробностями, пошушукаться и согласно покивать головой вслед воинственным и таким героическим заявлениям представителей военных кругов...

Послушать журналистов, так весь мир — одна клоака. "Не нужно создавать никакого специального аппарата, — мрачно подумал Аркад, — достаточно просто весь день следить за информацией, которую дают журналисты и комментаторы, и ты уже будешь обработанным послушным бараном, которого вскоре их хозяева поведут на убой". Настроение испортилось.

А тут еще вспомнилось недавнее пребывание в кутузке, в том городке, где жил его партнер по воскресным шахматам Серж, и не совсем приятные впечатления о возвращении домой без вещей и денег. Из-за испорченного настроения он уже подумал было отказаться от приглашения на вечер и махнуть куда-нибудь с удочками на природу, побыть одному. Представил, какие причины будет придумывать для отказа своей новой знакомой. Вспомнил ее ладную фигуру, мягкую ласковую улыбку, необыкновенные глаза, увидев которые он в первый же вечер чуть не кончил, и отказался от своей внезапной затеи.

* * *

Трехэтажный дом, куда они пришли, располагался в благоустроенном районе города, где проживали, по большей части, обеспеченные люди средней, по городским меркам, прослойки. Улица освещалась фонарями и рекламой, хотя и не такой броской и наглой, как в центре города, но ничуть не менее яркой. Рекламировались стандартные фирменные названия торговых заведений, баров, кафе, располагавшихся на этой улице; скорее не для зова потенциальных клиентов, а для собственного престижа — показать свою значимость. Она не раздражала, как может раздражать яркая, броская, наглая реклама, а скорее поднимала настроение, придавая улице приятный праздничный вид.

Сами здания, среди которых не было ни одного выше пятого этажа, хотя и были старой застройки, но содержались в опрятном виде. Не видно было никаких следов запустения, которые можно наблюдать на окраине города.

Их встретила сама хозяйка, по виду чуть старше его спутницы, но не уступавшая ей ни в привлекательностьи, ни в наряде. Она оценивающе оглядела Аркада с ног до головы, видимо, осталась довольна первым впечатлением и, взяв его за руку, ввела в гостиную, где находилось человек восемь.

— Познакомьтесь с новыми гостями. Соню вы все уже знаете. Посмотрите, какого молодого человека она привела!

Хозяйка с довольной улыбкой посмотрела еще раз на Аркада и гордо обошла взглядом находившихся в комнате. Как будто это была ее заслуга: не ее подруга, а она познакомилась с этим милым молодым человеком и теперь в качестве приятного сюрприза представляет его своей компании.

— А, Аркад, — раздались голоса, — мы его знаем. Проходи дружище, что будешь пить?

Аркад оглядел присутствующих, заметил три или четыре знакомых лица, вопросительно взглянул на хозяйку дома и, заметив ее одобрительный взгляд, прошел к одному из свободных кресел. Гостиная была достаточно просторной, чтобы вместить такое количество гостей, и еще оставалось место для свободного перемещения или при желании для танцев.

Кто-то уже сунул ему в руку бокал с коктейлем. Некоторые парочки тихо переговаривались между собой. Основной костяк компании составляла троица, шумно обсуждавшая события, показываемые по визору.

Показывали вечернее заседание госсовета из столицы Нью-Кампа:

"Уважаемые господа! Предыдущий выступавший здесь сенатор убеждал нас в том, что мы должны соблюдать международные договора и что согласно этим договорам между нашими тремя странами мы должны позаботиться о нашем общем суверенитете перед угрозой других государств. Правда, он не назвал, каких?! То есть позаботиться о суверенитете, по сути, уже нашего сообщества, хотя в совместном договоре о сообществе речи не идет. И на этой зыбкой основе сенатор требовал применения жестких чрезвычайных мер".

— Кто это? — шепотом спросил Аркад у одного из близсидящих

гостей.

— Это сенатор Венс — представитель демократического крыла оппозиции. Только что показывали выступление одного из ястребов, который требовал принятия жестких мер. Им только дай волю, так они не только нас прижмут, но начнут вмешиваться и в дела соседей. А там, недолго и до военных действий.

Парень, которого спрашивал Аркад, пригубил из своего бокала, посмотрел на спорившую троицу в центре гостиной и продолжил

объяснение:

— Альберт с Маком и Дэвидом спорят, кто возьмет верх — ястребы или демократы. Я думаю, спор бессмысленный. По мне, что те, что другие — одна шайка. Вся и разница-то только в том, что одни выкручивают руки, а другие — по-тихому; да цели-то и у тех, и у других — одни и те же.

Аркад сразу, как только вошел в гостиную, увидел своего старшего наставника, но не стал отвлекать его от увлеченного спора с двумя другими. Альберт только сейчас, обернувшись на замечание соседа Аркада, заметил его.

— Аркад, привет. Подходи поближе, послушай с нами, это поучительно.

Между тем из визора раздавался голос сенатора Венса:

"Мне кажется, мой коллега лукавил, призывая нас блюсти суверенитет. Я позволю себе развить это положение. Пусть сенаторы меня

простят за банальности, но я должен напомнить, что суверенитет любого государства в точном смысле этого политического свойства есть суверенитет народов, его населяющих. Когда же сенатор ведет речь о сложившихся в государстве, даже в сообществе государств правовых формах, обеспечивающих сочетание интересов сообщества и входящих в его состав национальных государств, и о том, что эти сложившиеся формы якобы призваны обеспечить суверенитет нашего сообщества путем определения и разграничения компетенций центральной власти и власти на местах, то речь он ведет фактически лишь о полномочиях разных уровней государственной власти. Причем полномочиях, весьма щекотливым образом приобретенных. Здесь сенатор смешивает суверена с исполняющим власть лицом. Давайте открыто об этом скажем, ибо в этом — камень преткновения наших разногласий".

По визору было видно и слышно, как бурно реагировали сенаторы на речь своего коллеги.

— Альберт, я ставлю на Венса, — бросил реплику Дэвид. — У него толковая речь. Своими аргументами он начисто разобьет этого Яринга, который и разговаривать цивилизованно не умеет. И как он там оказался, не представляю.

— Не торопись, Дэвид, ставить. Не забывай, что за Ярингом — военные и спецслужбы, а их представителей в сенате достаточно много.

Мак с ухмылкой посмотрел на Дэвида, обернулся к сидящим за ними и спросил:

— Кто-нибудь позаботится обо мне? По-моему, меня обошли уже в двух коктейлях, пока мы здесь спорили. Наверное, пора включить музыку.

— Подожди со своей музыкой, они скоро закончат, — Альберт обернулся ко всем в гостиной. — Вопрос, который они обсуждают, касается нас всех. Неужели не хотите узнать, что они примут? Если пройдет предложение Яринга, то власти быстро закрутят гайки, и уж мы с вами так больше не посидим.

Экран визора крупным планом показывал Венса.

"Кому отдать право вето? Центральной ли власти или же местной национальной? Но суть состоит в том, что и в одном, и в другом варианте нарушается право суверена. Разные уровни политического управления, наделенные этими обязанностями сувереном временно, за спиной этого самого суверена, за спиной своих народов пытаются решать его судьбу, используя его исконное право — кем ему быть и какую форму правления над собой иметь. Только в одном случае это право предлагают передать центральным органам власти, а в другом — местным органам власти. Но суверен ни в том, ни в другом случае своего слова пока еще не сказал".

Шум в зале заседаний.

"Я позволю себе процитировать здесь одного древнего автора, мысль которого имеет прямое отношение к рассматриваемому нами вопросу. "Я утверждаю, что суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не может никогда отчуждаться и что суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть представляем только самим собой. Передаваться может власть, но никак не воля''.

Истина, заключенная в этих словах, выражается в том, что когда государственный орган власти ведет речь о своем суверенитете над подвластной ему территорией и подвластным ему населением, он тем самым пытается присвоить не принадлежащее ему право суверена..."

— Вот под этим заявлением я бы точно подписался. Но от заявления до дела — огромная дистанция. — Альберт сам наполнил свой бокал на одну четверть неразбавленной водкой, залпом его выпил, чуть выдохнул воздух, пошевелил губами и продолжил свою реплику.

— В нашем вшивом государстве, впрочем, как и в любом другом, политики скорее удавятся, чем позволят обществу идти тем путем, который ему нравится. Они же тогда перестанут быть значимыми, станут в ряд с остальными профессиями человеческого рода, потеряют свои лакомые куски. А что еще полезного в жизни они могут делать, как вещать с трибун, завлекать толпу, да плести интриги!

— Ну, Альберт, ты циник. Есть ведь и неплохие политики. Например, этот самый Венс, которого мы сейчас слушаем.

— Мак, я не против этого сенатора. Я даже мог бы пожать ему руку при встрече. Но не будь наивным. Ведь это — только слова. До действий так и не дойдет. До реального действия ему сто раз выкрутят руки. Не чужие, так свои, так называемые демократы, ведь все они — политики — кормятся из одного и того же корыта. Так что ничего из того, о чем он сейчас говорит, он не сможет осуществить. Да я даже думаю, что он и сам это прекрасно понимает. Так что все это — игра в слова, борьба за голоса, наши с тобой голоса, чтобы на следующих выборах мы его поддержали.

— Слушайте, хватит вам спорить. Так редко бывают честные речи на самом верху, а вы здесь мешаете их послушать. Потом поспорите!

Девушка более крупных форм, чем подруга Аркада, представившаяся ему во время знакомства Викой, протестующе махнула рукой в сторону Альберта и Мака, потянулась к визору, чтобы прибавить громкости. При этом скосила глаза на Аркада, будто пытаясь определить, какое впечатление произвело на него скользящее, плавное движение ее тела, когда она потянулась к визору. Решив, что самое благоприятное, она успокоилась. Вновь поглубже устроилась с ногами в широкое кресло и чуть ли не замурлыкала, как симпатичная кошечка, от удовольствия собственной самооценки.

Мужчины замолчали, устремив свои взгляды на экран. По нему медленно передвигалась картинка, показывая почти всех присутствующих на Госсовете, а затем камера опять остановилась на выступавшем сенаторе.

"Чем большую территорию и массу населения орган власти пытается подвести под такое свое суверенное правление, тем менее он становится дееспособным к управлению. Для всякого политического организма есть свой максимум силы, который он не может превышать и от которого он, увеличиваясь в размерах, часто отдаляется. Я вновь здесь цитирую древнего мыслителя. Государство малое относительно прочнее большого. Посмотрите в историю! Малые государства с эффективным правлением чаще сохранялись, в то время как великие империи разваливались с треском для населяющих их народов. Ибо при огромной территориальной протяженности такого государства, при особых климатических условиях, разных нравах и обычаях населения правление уже вынужденно перепоручается чиновничеству, творящему произвол".

Камера вновь переместилась, пройдясь по лицам членов правительства, будто специально иллюстрируя слова сенатора.

Томинакер в углу гостиной о чем-то перешептывался с одной из девиц, искоса бросая напряженные взгляды на Альберта, будто пытаясь определить его подлинную реакцию на речь сенатора.

"Сувереном является целое — народ, который, даже не имея никакой власти, не может перепоручить свой суверенитет кому бы то или чему бы то ни было, не ликвидируя тем самым самого себя как целое, не возвращаясь в скотское состояние толпы.

Переадресовывая суверенитет с суверена к его части, с народа к государственной власти, мы тем самым сознательно или по глупости пытаемся ограничить самого суверена эфемерными рамками в проявлении его воли. Такие случаи в истории были. Они всегда возникали в судьбоносное для того или иного народа время. Но он тем и отличается от всякой человеческой ассоциации и любого органа власти, что в осуществлении своего полного суверенитета отбрасывает как нечто ненужное и необязательное всякие ограничители этого своего признака и тем самым показывает себя в качестве суверена; чего не может сделать никакая ассоциация или орган власти".