На арене смерти

Петрович сделал затяжку и умолк на несколько секунд. Потом продолжил:

— Но факт в том, что я и не родился со склонностью к риску, и за годы службы не успел к нему привыкнуть. А как вышел в отставку, так зарекся больше рисковать. Надоело. Хотелось пожить оставшиеся годы тихо и спокойно, мирно. Да и семья требует внимания к себе, жена, дети. Я и работу себе хотел найти какую-нибудь тихую и спокойную. Да видишь, как оно все обернулось. Кому наш брат военный, здесь, на гражданке, нужен? Правильно — или бандитам или какому-нибудь денежному мешку, охранять его бренное тело. Ни то, ни другое не по мне. Пришлось идти опять на рискованную работу. Ну не грузчиком же, в конце концов, на вокзал подаваться? Это мне-то, боевому офицеру! Вот и пошел в инкассаторы. Здесь хоть деньги хорошие платят, а то прямо перед женой стыдно за свою пенсию. Да и не старый я еще, рано еще дома сидеть, есть еще порох в пороховницах.

Петрович замолчал, докурил сигарету и выкинул ее в окно. Потом начал расстегивать служебный пуховик.

— Ты что делаешь, Петрович? — спросил у него Антон.

— Да хочу эту железяку снять, — Петрович начал расстегивать бронежилет и снимать его, — что-то жарко сегодня для ноября.

Антон покосился на Петровича.

— Прекрати нарушать инструкции, Петрович, — шутливым тоном произнес Антон, — куришь в автомобиле, снимаешь бронежилет. Смотри, я напишу куда следует.

Петрович улыбнулся.

— Нет, серьезно, Петрович, в чем дело? — продолжал Антон, — я что-то не заметил, что сегодня жарко.

— Да вчера кум с женой приходили в гости, — ухмыльнулся Петрович, — ну и как водится мы выпили немного. Теперь вот что-то голова болит и в жар кидает.

— Ну еще бы тебя не кидало, раз такое дело, — понимающе подмигнул Артем, — только вот тебя не поймешь, Петрович. Сам говоришь, что место опасное и рисковать ты не любишь и тут же снимаешь броник.

— Да разве эта железяка поможет, случись что? — Петрович постучал кулаком по бронежилету, — абсолютно бесполезная вещь, да и движения сковывает.

— Эта вещь спасла жизни многих людей, зря ты так неуважительно к ней относишься, — серьезным тоном проговорил Антон. — Итак, готовность номер один, мы прибыли.

Антон крутил руль, заворачивая во двор, где находился запасной вход в отделение банка.

— Пошли, они приехали, — скомандовал Миха и трое парней вылезли из автомобиля. Как только инкассаторский автомобиль скрылся во дворе, они направились за ним.

Антон первым вышел из отделения банка во двор и осмотрелся. Он не заметил ничего подозрительного и немного расслабился. Впереди стояли два микроавтобуса и легковушка, за которыми Антон припарковал инкассаторский броневик. Им предстояло пройти всего лишь пятнадцать метров. Пятнадцать метров риска, за которые им и платили деньги. Но все было спокойно, в воздухе не витали флюиды опасности. Все будет серо и буднично, как обычно. Это только в голливудских боевиках с людьми каждый день случаются приключения. Антон подал знак Петровичу, что все нормально и Петрович с сумкой в руке тоже вышел из банка.

Антон шел первым, держа руку на всякий случай на кобуре, за ним метрах в двух шел Петрович, неся сумку с деньгами. Когда Антон дошел до пространства между микроавтобусами, оттуда на него вылетел парень с битой в руках и ударил его битой в область паха. Антон упал на асфальт. От жуткой боли потемнело в глазах. Тот же парень подлетел к Петровичу и ударил его битой в живот. Петрович упал на асфальт, но сумки из рук не выпустил. Тогда парень бросил биту и вырвал сумку из рук Петровича. То ли удар был недостаточно сильным, то ли недостаточно точным, но Петрович сразу очнулся и прыгнул за убегающим парнем, в последний момент успев схватить его за ноги. Парень упал на асфальт и завязалась борьба. Еще двое парней с пистолетами в руках стояли спереди и сзади борющихся людей и корчащегося от боли Антона.

— Отпусти его, ублюдок, я сказал отпусти! — проорал парень, стоящий впереди. — Отпусти или я тебе башку продырявлю!

— Что, не веришь?! — кричал все тот же парень, — ну тогда на, сука, получай! — парень сделал шаг ближе и нажал на курок.

Прогремел выстрел. Однако Петрович, быстро овладевший инициативой и подмявший под себя парня с сумкой, которого он безжалостно молотил кулаками по морде, перед самым выстрелом повалился на землю и прикрылся обездвиженным парнем, как щитом. Пуля угодила парню в спину. Парень взвыл от боли.

— Ты что делаешь? — заорал блондин, стоящий с пистолетом в руке сзади дерущихся, — ты же во Влада попал!

Но Миха не слушал его и нажал курок еще один раз. Пуля снова угодила во Влада, который перестал шевелиться. Тогда Миха решил подойти к Петровичу и выстрелить в упор. Петрович потянулся за пистолетом и это движение не укрылось от Лехи, от которого Петрович не был защищен никем и ничем. Леха выстрелил и ранил Петровича в плечо. Антон, превозмогая боль, рванулся и выбил пистолет из рук Лехи. Подсечкой он сбил Леху с ног. Антон уже тянулся за пистолетом, когда Миха подошел к Петровичу, стащил с него Влада и выстрелил Петровичу в грудь. Потом он начал поднимать пистолет на Антона, но Антон уже держал его на мушке и спустил курок. Миха с пробитой грудью рухнул на асфальт. Антон краем глаза заметил движение слева и развернул ствол в ту сторону. Леха уже наводил пистолет на Антона, но Антон опередил его. Пуля попала Лехе в переносицу.

Глава 5

Март, 2061 год, тюрьма для осужденных пожизненно преступников номер шесть, 50 километров к северу от Иркутска.

Последующие, после того страшного ноябрьского дня, четыре месяца жизни, показались Антону кошмарным сном. Когда подходил к концу очередной день и Антон ложился спать, он повторял про себя, как заклинание: "Только бы закончился этот страшный сон. Только бы проснуться." Его сознание как-бы раздвоилось: одна половина жила реальной жизнью и боролась с ужасом действительности, другая же не верила в истинность реальности. Только лишь спустя три с половиной месяца после трагедии Антон более-менее пришел в себя. Победила та часть сознания Антона, которая жила реальной жизнью. Антон не сошел с ума.

Теперь, находясь в тюрьме номер шесть для осужденных пожизненно преступников, что под Иркутском, Антон уже без невыносимой горечи вспоминал все, что с ним произошло за последних четыре месяца.

Он вспоминал как истекающего кровью Петровича несли к карете скорой помощи, он вспоминал три трупа, накрытых материей, вспоминал изрыгающих проклятья в его адрес родных мертвых парней.

Антон вспоминал бесчисленные допросы, очные ставки, следственные эксперименты. Вспоминал последнюю беседу с пышушим злобой Ильей Сейшельским, известным русским олигархом, отцом убитого Антоном Михаила Сейшельского.

Это было за два дня до суда. Антон тогда лежал на нарах и тупо смотрел в потолок. Вдруг дверь в камеру открылась и вошли Илья Сейшельский и еще два конвоира. Конвоиры приказали троим сокамерникам Антона удалиться и вышли сами, прежде одев на Антона наручники. Антон остался наедине с Сейшельским.

Антон сидел на нижних нарах, прикованный вокруг стойки наручниками. Сейшельский сел на нары напротив.

— Не бойся, тебя сегодня не тронут, — сказал он, — хотя, как ты сам понимаешь, ты целиком и полностью в моей власти. Я мог бы тебя убить в любой день, в любой момент. Я мог бы выбрать для тебя любую смерть. Но это было бы слишком легким исходом для тебя. Я хочу, чютобы ты мучился, страдал. Я хочу полностью разрушить твою жизнь, — прошипел Сейшельский и его глаза сверкнули, — как ты разрушил мою. Ты знаешь, что значит для отца потеря единственного сына? Тем более наследника империи? Тебе этого не понять, у тебя ведь нет детей. Так для чего же я жил все эти годы? — Сейшельский вскочил с нар с перекошенным от злобы лицом и пошел на Антона с вытянутой вперед рукой, словно бы намереваясь схватить его за горло и придушить, но опомнился и стал ходить по камере перед Антоном то в одну, то в другую сторону.

— Ты будешь умирать медленно и мучительно в тюрьме. Хорошо, что сейчас нет смертной казни. Казнить я тебя смогу в любой момент, но сначала ты будешь очень сильно мучиться. Ад тебе покажется спасением от тех мук, что я тебе устрою. То, что ты сядешь пожизненно, это первое, что я тебе гарантирую уже сейчас. А потом ты будешь очень долго страдать, пока я не решу, что с тебя хватит. Но, поверь мне, это будет еще очень и очень не скоро. Так что мужайся, Антон, ты должен хорошенько очиститься перед тем, как тебя примет тот свет.

Сейшельский, красный от гнева, пулей вылетел вон из камеры. Он все сделал для того, чтобы разрушить жизнь Антона, и, ничего удивительного в том, что это ему удалось. У него было очень много денег и очень много связей во всех властных структурах российского общества. Что мог ему противопоставить Антон?

Следствие длилось два месяца, потом был суд. Дело повернули так, что Антон вышел главным обвиняемым. Никакого нападения на инкассаторов и в помине не было. Просто пробегал парень, случайно толкнул одного из инкассаторов и Антон открыл стрельбу по троим парням и случайно смертельно ранил своего напарника. Нашлись свидетели, которые подтвердили, что все именно так и было. Никакого оружия у парней не нашли. Стрелял только Антон.

На суде адвокат Антона, видя всю бесперспективность попыток выиграть дело, попытался из двух зол выбрать меньшее и добиться разрешения направления Антона на судебно-психиатрическую экспертизу на том основании, что здоровому человеку никак не могло показаться, что на него нападают три человека, в то время, как они и не думали на него нападать. А если трое человек и не думали нападать на Антона, но ему показалось обратное, и показалось настолько сильно, что он даже открыл огонь, значит Антон болен. Адвокат-то знал, что Антон здоров, но он сразу предупредил Антона, что дело его гиблое и лучше будет ему тихо сидеть в психушке, чем гнить в тюрьме. Но даже и этот вариант не сработал. Вернее сработал, но только наполовину. Антону разрешили пройти психиатрическое обследование и признали его абсолютно здоровым.

Антон, как и все остальные заключенные этой тюрьмы, сидел в одиночной камере. День в этой тюрьме начинался в восемь утра, когда заключенным просовывали в окошко в двери их завтраки — каждому по миске с какой-то баландой, неизвестно из чего приготовленной, по два куска хлеба и по стакану чая. Без пятнадцати девять половину заключенных тюрьмы выводили из камер и вели в цех, где они три часа — до обеда работали. Заключенные вытачивали на токарных станках какие-то болванки. Никто из них не знал, для чего нужны эти болванки, им этого никто не объяснял. Они предполагали, что эти болванки нужны для каких-то огромных механизмов, может быть для горной промышленности.

Для чего их заставляют работать, заключенные тоже не знали. Было видно невооруженным глазом, что это производство если и не убыточное, то уж точно оно и не прибыльное. Ведь преступники никуда не спешили, у них не было никаких норм, работали всего по три часа каждый день. Скорее всего, как они предполагали, баланс этого предприятия был немного выше нуля, то есть преступники окупали сами себя, свое существование, и этого было достаточно. Никакой прибыли они не приносили, да и никто не требовал ее от них. Как можно требовать прибыль от человека, навсегда лишенного свободы? Если перегнуть палку, у осужденных пожизненно появятся постоянные мысли о суициде. Тогда какой смысл отменять смертную казнь?

Заключенные догадывались, что их работа — это в какой-то мере программа по разнообразию их жизни. И действительно, им создали такой режим дня, что смертная тоска в глазах заключенных была не частой гостьей и на не долгое время. Если бы они сидели круглосуточно в своих камерах, смертная тоска была бы постоянной гостьей в их темных душах.

Всего в этой тюрьме сидело около двухсот человек. Было организовано две рабочие смены, приблизительно по сто человек в каждой. Первая смена, в которую попал Антон, работала с девяти до двенадцати, вторая — с часу дня до четырех часов. После обеда смену Антона выводили на прогулку в огромный двор. Естественно, и во время работы и во время обеда и на прогулке, рядом с заключенными постоянно находилось большое число охранников, — по одному на трех преступников. Охранники были вооружены электродубинками. Антон попал в тюрьму в конце января. В это время года, учитывая сильные морозы, заключенных выводили на один час на свежий воздух.

Двор был огорожен высокой кирпичной стеной. На стене по всему периметру двора стояли вооруженные автоматами охранники. Заключенным не разрешалось подходить друг к другу ближе чем на два метра и разговаривать между собой. Однако уставы тюрьмы не соблюдались так строго охранниками и заключенные все-же имели возможность общаться. В два часа дня заключенных разводили по камерам. В каждой камере имелся станок со штангой, турник и письменный стол. Кто хотел — занимался физическими упражнениями, другие отдыхали. В шесть вечера заключенные, по желанию, могли идти или в общий кинозал, где им показывали какой-нибудь фильм, или в библиотеку, где можно было взять какую-нибудь книгу и, возвратившись в свою камеру, читать ее. В-общем, существование было более-менее сносным.

Еще когда Антон сидел в тюрьме в Москве и ждал суда и потом, когда суд уже состоялся и его этапировали в Иркутск, он слышал разговоры заключенных о колониях и тюрьмах для смертников, то есть для пожизненно заключенных. Об Иркутской тюрьме номер шесть шла слава как об элитной, так сказать vip-тюрьме. Попадали сюда только избранные смертники — люди, у которых на воле остались связи или деньги. По причине тяжести преступлений их связей и денег было недостаточно, чтобы полностью оправдать их или скостить срок, но достаточно для того, чтобы обеспечить себе пожизненное пребывание в достаточно комфортных условиях. Были другие тюрьмы с гораздо более худшими условиями содержания преступников. Но еще страшнее были колонии, которые располагались рядом с урановыми шахтами. В шахтах смертники добывали уран и жили совсем не долго, слабея день ото дня. Хотя для некоторых преступников шахты показались бы лучшим выходом, быстрым избавлением от страданий.

Антон вплоть до самого Иркутска не знал, куда он попадет. Он терялся в догадках. С одной стороны в его мрачном расположении духа шахта казалась выходом. Шахта несла с собой скорую смерть, хоть и в муках, но все же смерть, в некотором смысле обретение свободы. Эта "свобода" иногда казалась Антону более привлекательным выбором по сравнению с бесконечным томлением в холодных и мрачных казематах. Но только иногда. Где-то в глубине души Антон верил в чудо. Он верил в то, что судьба, так же, как нелепо и жестоко загнала его в угол, неожиданно предоставит ему хотя бы один шанс на спасение. Шанс, который он просто обязан будет использовать. По другому просто и быть не может, ведь он делал свою работу, выполнял свой долг и он несправедливо осужденный. Эта вера в то, что судьба решила поиграть с ним в игру то разгоралась в его душе, словно инквизиционный костер, в котором сжигали еретиков, то угасала до тлеющего уголька, но пока не покидала его. А для того, чтобы использовать свой единственный шанс на спасение нужно было жить. Жить и ждать подарка судьбы. С этой стороны вопроса урановая шахта была наихудшим выходом. Пока еще Антон хотел жить и бороться за свободу.