| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Слабый в эти минуты казался себе сильным, трусливый — смелым, глупый — умным, бездарный — талантливым, уродливый — неотразимым.
Каждый, шедший по улицам Кольруда, чувствовал себя частью общего и великого дела, и не променял бы это ощущение ни на какое богатство.
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Дверь распахнулась без стука, и Ральф, оборачиваясь, гневно сдвинул брови и уже открыл рот, чтобы отругать невежу, посмевшего войти к дворецкому его сиятельства, словно в деревенский трактир. И замер, точно так же потрясенный видом господина, как и лакеи минуту назад.
-Ваше...
-Где Гумар? — перебил граф.
-В доме сотника, ваше сиятельство... Вы же сами изволили приказать...
-Пойдемте к нему, немедленно!
Дворецкий торопливо зашагал за графом, стараясь не отставать, и мысленно взывая к богам и всем святым сразу. У него тоже не осталось сомнений: несчастный отец, не выдержав горестного известия, тронулся умом.
Что теперь будет?!
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Эйрис, сидевшая на крыльце домика, встрепенулась, подняла голову.
В подступившей темноте уже нельзя было различить дороги, но она отчетливо расслышала дробный, приближающийся стук копыт.
— — — — — — — — — — —
Глава II.
Граф Хольг шел по аллее усадьбы быстрой, уверенной походкой, полный восторженной радости, искренне удивляясь, как он мог проклинать самого себя, злую судьбу и весь окружающий мир.
Еще совсем недавно ему казалось, что жизнь потеряла всякий смысл, и он с полным равнодушием отнесся даже к привезенному письму Правителя, чем немало озадачил дворцового фельдъегеря. Его совершенно не тронули хвалебные фразы: "Мы очень довольны Вами, граф", "Истребление шайки злодеев доставило Нам большую радость и заслужило Наше полное одобрение..." и целый ряд им подобных. С тем же успехом его могли бранить и проклинать.
Всего несколько минут назад он, один из влиятельнейших людей Империи и первый ее богач, был несчастнее последнего нищего. Огромное состояние, высокий титул, родовое имя, прославленное многими поколениями предков, — все это теперь стоило не дороже жалкой горсточки медных монет, потому, что не могло спасти его единственного ребенка.
Оставалось надеяться только на чудо. Но он с бессильным отчаянием чувствовал, как эта надежда тает, подобно последнему снегу в погожий мартовский день.
И тут прозвучали слова отца Нора...
Граф весело, от души рассмеялся, не видя, как исказилось от страха и жалости лицо дворецкого, поспешавшего следом.
Он с удовольствием подметил, что мастерски устроенная злодеям ловушка — ров и вал с частоколом — исчезла, сровнена с землей, словно ее и не было. Работа исполнена очень хорошо, надо похвалить того, кто распорядился.
И непременно выполнить обещание, данное стражникам: они честно заслужили эти деньги. Более того — удвоить награду, даже утроить! А в придачу — несколько бочонков лучшего, отборного вина, вроде того, которым напились те два олуха.
Не только стражникам — и слугам тоже выдать вино! Ведь они так искренне желали выздоровления мальчику...
Пусть празднуют и радуются!
Святые угодники, как могло случиться, что он, отец, сам не додумался до такой простой вещи?!
Гумар уже дважды спасал жизнь его сыну. Первый раз — когда выследил и поймал разбойничьего лазутчика, сорвав их злодейский план. Второй раз — когда успел оттолкнуть ребенка, приняв на себя удар разбойничьего копья. Значит, спасет и в третий раз, тут не может быть сомнения!
Ведь боги троицу любят...
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Двое верховых ехали по пустынной дороге, освещенной тонким нарождающимся месяцем. Впереди был рослый, широкоплечий мужчина в охотничьем костюме и шляпе с соколиным пером, сидевший на могучем вороном жеребце, казавшемся угольно-черным в сгустившихся потемках. Сзади трясся, отчаянно вскрикивая и непрерывно поминая святых угодников и нечестивых демонов, грузный толстяк в рясе, бестолково хватавшийся то за гриву серой в яблоках кобылы, то за высокую переднюю луку седла.
Даже человек, нисколько не разбирающийся в лошадях и во всем, что с ними связано, уверенно заявил бы, что головной всадник — опытный наездник, а святой отец то ли очень давно не ездил верхом, то ли вообще занялся этим впервые в жизни. А также, что вороной безупречно вышколен и чует крепкую руку хозяина, а красавица кобыла, мягко говоря, с норовом.
Священник чуть не сорвал голос, умоляя попутчика сбавить скорость, но человек в шляпе с пером, то ли не слыша его жалобных воплей, то ли притворяясь, что не слышит, напротив, резкими и гортанными выкриками понуждал своего жеребца держать прежний темп. Тот шел довольно быстрым, ровным галопом, а серая в яблоках не отставала, время от времени вскидывая круп и сопровождая это движение ехидным ржанием.
Точнее — издевательским...
Бедный святой отец, получая увесистый толчок сзади, чуть не утыкался лицом в шею серой бестии и только чудом не вылетал из седла, после чего оглашал окрестности особенно жалобными и пронзительными криками. Они могли бы смягчить даже самое черствое сердце.
Но попутчик оставался глух к его мольбам.
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Правитель Ригун, неподвижно глядя в потолок опочивальни, чувствовал, как охватившее его отчаяние понемногу сменяется усталым, тупым равнодушием.
Снадобья, подносимые лейб-медиком, были бесполезны. Они не помогли ни в прошлый раз, ни теперь. Тело любимой женщины, по-прежнему красивое и желанное, хоть и немного расплывшееся из-за родов, ее голос, всегда казавшийся ему самым мелодичным и звонким на свете, мягкие шелковистые волосы, запах, — все то, что прежде действовало быстро и надежно, теперь не помогало, плоть оставалась вялой и бессильной.
О боги, что делать?!
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Хольг махнул рукой, жестом приказав сесть вскочившему дежурному стражнику, и направился в спальню, где лежал раненый сотник. Из-за приоткрытой двери до него доносился негромкий голос:
-Поверь, приятель, я вовсе не держу на тебя зла, хоть ты здорово огрел меня по башке, и вообще, выставил дураком, каких мало! Ручаюсь, ты поправишься, все будет в порядке...
Увидев входящего графа, бывший разбойник Трюкач осекся на полуслове и поспешно вытянулся в струнку:
-Здравия желаю, ваше сиятельство!
-Здравствуйте, старший десятник. Я вижу, пришли навестить начальника?
-Так точно!
-Что же, похвально...
Граф склонился над Гумаром.
-Сотник! Вы слышите меня?
Никакой реакции не последовало.
-Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, он сейчас в беспамятстве, — почтительно понизив голос, сказал Трюкач. — Недавно приходил в себя, а потом опять забылся! Лекари говорят, оклемается, встанет, но не скоро, рана-то больно тяжелая... Велели с ним беседовать и всякие хорошие вещи говорить, даже когда не слышит: мол, он как-то все-таки осознает, и ему это полезно.
-Эти лекари — безмозглые ослы! — усмехнулся граф. — Они ничего не понимают! Гумар встанет прямо сейчас, чтобы спасти моего сына.
Трюкач остолбенело выпучил глаза, хотел что-то произнести, но промолчал, встретившись с умоляющим взглядом Ральфа, стоявшего на пороге.
Хольг снова наклонился к раненому, осторожно тронул его за плечо:
-Сотник, очнитесь! Вы нужны моему сыну, слышите? Вы очень, очень нужны моему сыну!
Дворецкий закрыл лицо руками.
Трюкач, затаив дыхание, инстинктивно подался вперед: ему показалось, что веки Гумара дрогнули.
-Мой сын нуждается в вашей помощи! — громко повторил граф.
Глаза раненого медленно раскрылись.
-Ваше... сиятельство...
-Вот, вы пришли в себя! — ликующе возгласил Хольг. — Я знал, что так и будет!
-Ваше сиятельство... Как... молодой господин?
Сотник говорил чуть слышно, на лбу от усилий выступили капли пота.
-Ему очень плохо, он в нервной горячке. Дураки медики полчаса назад заявили, что мой сын умрет.
-Что?!
Гумар отчаянным усилием попытался подняться, но тут же со стоном откинулся на подушку.
-Но он не умрет! — уверенно заявил граф. — Хвала богам, есть человек, который может его спасти!
-Кто... этот... человек?..
-Как это кто? — искренне удивился Хольг. — Конечно же, вы!
Раздался чуть слышный стон: дворецкий, несмотря на весь свой опыт и хладнокровие, не выдержал этой мучительной сцены.
-Я?!
-Разумеется! Вы уже дважды спасали его, теперь спасете снова!
И, выдержав небольшую паузу, с ликующей, доброй улыбкой граф договорил:
-Ведь боги троицу любят!
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Эйрис, подняв над головой масляный фонарь, вышла на дорогу.
Грохочущий топот все нарастал, и через считанные секунды из мрака вырвался огромный черный жеребец, тут же резко осаженный уверенной и сильной рукой седока. Всхрапнув, конь встал на дыбы, опустился и мгновенно замер, как вкопанный, а мимо него пронеслась кобыла, в седле которой бесформенным кулем болтался священник. Неизвестно, сколько бы она еще проскакала, если бы рослый человек в охотничьем костюме не выкрикнул громким голосом команду, сопроводив ее пронзительным свистом. Серая в яблоках остановилась, в последний раз и с особенно ехидным ржанием подкинув круп. Передняя лука снова глубоко вонзилась в многострадальный живот святого отца, и он со стоном и проклятиями, цепляясь за гриву своей мучительницы, кое-как сполз на землю, утвердившись на широко раскоряченных, сведенных судорогой и жестоко растертых ногах.
-Боги, угодники и демоны!!! — возопил он прерывающимся от негодования голосом, придя в себя. — Барон, это переходит все границы! Вы обещали дать мне смирную, тихую лошадку, а подсунули настоящее исчадие преисподней! И какого... то есть, для чего, во имя всех святых, вам понадобилось нестись, сломя голову?!
-Но вы же сами торопили меня, отец Дик! — сильным, звучным голосом отозвался тот, кого он называл бароном. — А что касается бедняжки Клу, о которой вы столь нелестно отозвались, то она действительно... не самая смирная. Каюсь, я впал в смертный грех гнева, разозлившись на вас, и мне захотелось немного позабавиться. Но тут уж вы сами виноваты: набросились на меня, как ястреб на цыпленка, не дав ни поужинать, ни переменить одежду после целого дня охоты, и потащили куда-то к демонам...
-Не к демонам, а к умирающей! — гневно выкрикнул священник. — Мне стыдно за вас, сын мой! Как можно думать о каких-то суетных и мимолетных удовольствиях, вроде еды или чистой одежды, когда речь идет о последнем желании?! Или для вас оно — пустой звук?!
-Нет, конечно, но повторяю: женщина лжет, что я сделал ей ребенка! Это не моя дочь! Она не может быть моей!
-Вы кощунствуете! По-вашему, несчастная лгала на пороге вечности, рискуя погубить свою душу?..
Тут отец Дик запнулся, стараясь вспомнить, верят ли поклонники нечестивого Маррнока в бессмертие души, и считается ли у них грехом ложь на смертном одре.
-Хорошо, хорошо, я скажу по-другому: она ошибается. Мало ли, какой бред может прийти в голову женщине! Теперь вы довольны? Ведите меня к ней, раз уж это так необходимо, а потом я поеду назад.
Эйрис, молча слушавшая этот диалог, не выдержала:
-Это было необходимо, сударь, но вы опоздали. Бедняжка скончалась. Пока она была в сознании, все время повторяла ваше имя, и говорила, что любит вас... несчастная дурочка! Хвала богам, она не слышала ваших недостойных слов и не узнала, каков ваш истинный облик!
-Как ты разговариваешь с благородным дворянином, негодяйка?! — послышался пронзительный визг из окна, и служанка, страдальчески закатив глаза, заскрежетала зубами. — Простите ее, сударь, она всего лишь глупая деревенская баба...
-И очень храбрая баба, как я погляжу! — с неожиданным благодушием, к которому примешивалось уважение, отозвался барон, спешившись и пристально глядя прямо в глаза Эйрис — для этого ему пришлось нагнуться, а ей — запрокинуть голову. — Не сердись на меня, добрая женщина. Даю слово, я вовсе не такой бесчувственный чурбан, каким ты меня, без сомнения, вообразила. Где лежит эта... эта покойница, мир ее праху?
— — — — — — — — — — — — — — — — — —
Они пересекли Торговую площадь, прошли по всей улице Оружейников, от начала до конца, по-прежнему скандируя что было сил: "Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!!" и, перейдя Арочный мост, загудевший и задрожавший от топота многих сотен ног, оказались перед восточными воротами Кольруда. Прямо за ними, в каких-то двухстах шагах, виднелась стена усадьбы графа.
Если бы предки нынешнего Хольга предвидели, что неуемный Правитель Норманн расширит столицу так, что их загородная усадьба окажется, скорее, "пригородной", они наверняка построили бы ее в более отдаленном месте.
Но и тогда толпу бы это не остановило. Она прошагала бы и милю, и пять миль, и десять, и даже больше, шатаясь от усталости, стирая ноги в кровь, но не свернула с пути.
Охваченные ликующим энтузиазмом люди хотели узреть своего кумира, и горе было бы тому, кто вздумал бы преградить им дорогу.
Впрочем, таких сумасшедших не нашлось...
— — — — — — — — — — — — — — — — — —
Теперь Эйрис с полной уверенностью могла поклясться: барон Гермах и впрямь не чурбан. Во всяком случае, не бесчувственный.
Она, не отрываясь, смотрела на загорелое, с резкими чертами, лицо гиганта, застывшего над хрупким телом умершей эсанки, и видела, как предательски блестит влага на его глазах.
-Сударь, не желаете ли вина, или фруктов? Вы, верно, устали с дороги! — снова не утерпела хозяйка, чтобы боги поразили ее немотой...
Откуда у них вино! И яблоки, даже самые ранние, еще не созрели, надо ждать не меньше двух недель...
-Нет, благодарю вас, — тотчас обернувшись, почтительно, но с заметной дрожью в голосе ответил Гермах.
-Наш дом скромен, но все лучшее в нем — ваше! Эйрис, проводи господина барона в его комнату! — продолжала говорить госпожа Мелона, в помутившемся сознании которой вспыли освященные веками законы гостеприимства.
-Сударь, я объяснял вам... — подмигнув Гермаху, прошептал отец Дик.
-Эйрис, бездельница, почему ты стоишь на месте?! Ты позоришь меня перед гостем! Ох, если бы мой муж был жив...
-С вашего позволения, сударыня, я останусь здесь, тем более, что уеду очень скоро, — произнес барон. — Я охотно и с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством в другой раз.
Он говорил безупречно вежливым, но таким властным тоном, что госпожа Мелона сочла за лучшее умолкнуть, инстинктивно почувствовав: этот человек не привык к прекословию.
Эйрис перевела дух, искренне радуясь, что удержалась от искушения пожелать хозяйке как можно скорее присоединиться к покойному мужу.
Хотя бы потому, что обрадуется ли этой встрече рыцарь Тобин, светлая ему память, а также другие обитатели рая, — большой вопрос... То есть, госпожа сначала наверняка окажется в аду, но с ее невыносимым характером сумеет перессорить всех демонов, и те будут рады-радешеньки изгнать ее в райскую обитель.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
