Союз летящих

Но к вечеру это счастливое искрящееся — угасло. Ей не стало плохо, но и радость исчезла, опять наступила обыденность. Светлана Григорьевна решила, пока еще не так все тяжело, заняться чем-нибудь полезным. Например, вымыть шкафчики на кухне.

Стыдно же, запустила, скажут, старуха, из ума выжила — пыль, грязь. Печенье прошлогоднее еще в вазочке.

Светлана Григорьевна напустила воды в тазик, бросила в воду тряпки. Стерла для начала пыль с хлебного ящика и с иконы Спасителя в углу. Всю жизнь Светлана Григорьевна была неверующей, но вот к старости что-то будто сдвинулось, а тут еще подруга подарила эту икону. Не то, чтобы Светлана Григорьевна сразу уверовала в Бога или, тем более, начала ходить куда-нибудь в церковь, куда уж на старости лет начинать — но икону на кухне повесила и иногда посматривала на нее, и в голову приходили разные мысли о Боге, и разные вопросы — но задать их было некому, и Светлана Григорьевна все это потом забывала.

Забравшись на табуретку, а с табуретки — коленом на буфет, Светлана Григорьевна отдраила верх шкафчика. Потом открыла и стала вынимать посуду.

И за большим пузатым, никогда не пользуемым чайником обнаружила еще одну старую папку, которую надо было бы вчера достать и показать Костику с Надей. Хотя это не при них было. Это еще раньше, когда она только начинала. Зарисовки все эти. Светлана Григорьевна слезла с буфета. Тем более — приустала, надо бы передохнуть. И затылок что-то начинает побаливать, как бы не давление.

Зарисовки были карандашные. Урал, Башкирия. Янган-Тау. Хребет Сука (и нечего пошлить, ударение надо правильно ставить). Речка Белая у истоков, камни, изгибы. А вот девочка на камнях, это Юлечка, маленькая такая была, большеглазая. Не очень-то хорошо получилась, хотя фигурка динамичная. А вот лицо совсем не похоже. Ну какой я художник, подумала Светлана Григорьевна. От слова "худо".

А ведь здорово было тогда. Очень хорошо. И Надя вчера даже сказала: "Светлан-Григорна, а чего вы не напишете воспоминания? Ну здорово же было! У вас наверняка есть что рассказать. Мы-то вспоминаем это все... как лучшее время жизни".

Комок вдруг подступил к горлу. Светлана Григорьевна тяжело поднялась и заковыляла в комнату — за платком.

Она училась на геологическом факультете. А как же? Это была романтика! "Держись, геолог! Крепись, геолог! Ты солнцу и ветру брат". Или там, допустим, "За белым металлом, за синим углем, за синим углем, не за длинным рублем..."

Света и хотела романтики. Для этого и поступила. И закончила, чуть-чуть не добрав до красного диплома.

И была романтика — но, к сожалению, недолго. Три раза побывала она в тайге, в экспедициях, вышла замуж за Сашу, а потом родился Олежек, старший. У Олежка оказался врожденный вывих бедра, а потом еще развилась тяжелая астма.

Распорки на бедрах, операции. Больницы. Упражнения — каждый день по тысяче раз развести и свести ножки, это движение снилось ей по ночам, оно стало автоматическим. К двум годам Олежек пошел. Но о возвращении в разведку не могло быть и речи: теперь у Олежка открылась астма, а то и еще что похуже. Никто понять ничего не мог — какие-то каверны в легких. Делали бронхоскопию. Каждый год возили в санатории. Но приступы становились все чаще, Олежек простывал от малейшего сквозняка, а почти на все антибиотики у него была аллергия, а от простуды он сразу же начинал задыхаться, и сразу же клали под капельницу, все ручки были исколоты. Как бы в пику своей болезни Олежек очень хорошо развивался, в четыре года начал читать, и читать любил, Светлана только успевала таскать ему книжки из библиотеки.

Когда Олежку было семь, она нашла выход. Во-первых, узнала про Ужгород. Добиться путевки было нереально, Светлана поехала с детьми одна, "дикарем". Работала там уборщицей в санатории, а Олежка пускали в соляные пещеры дышать, вылечивать астму. После этого полгода он не болел. А потом Светлане подсказали хороший метод, разработанный в 30е еще годы врачом Залмановым для лечения туберкулеза. Надо было делать горячие обертывания, и чтобы ребенок дышал при этом свежим холодным воздухом. Светлана делала так каждый день, и года через два приступы сильно сократились, а в свои 12 Олежек ходил на физкультуру вместе со всеми, а позже и в длительные категорийные походы.

С Сашей к тому времени давно развелись. Романтика романтикой, Светлана давно все понимала и, перестрадав, решила не обращать внимания на его таежные романы. Мало ли? "Не может мужик полгода в одиночестве", говорили ей умудренные жизнью родственники. Светлана в глубине души этого не понимала: а женщина — может? Должна? Обязана?

Однако решила терпеть. А потом Саша нашел свою Настоящую Любовь, какую-то там сибирячку, и там в итоге и остался. Алименты платил, но неаккуратно, а потом и вовсе как-то это сошло на нет, Светлана мыкалась одна, как получалось, стребовать с Саши не выходило — у него в новой семье родилось двое погодков.

Когда Олежку уже стало полегче, да и сама она поуспокоилась, пришла в норму — встретился Володя. Володя был не романтик, надежный, спокойный. Работал инженером на "Калибре". Родили с ним Ванечку, и Ваня получился весь в отца — здоровый, круглолицый, беспроблемный ребенок, одна только радость от него.

Светлана давно уже работала в конторе геологоразведки. Сидя за столом, перебирала скучные бумажки. И работа ее была нужной — обеспечивала тех, кто "по мерзлой земле идет за теплом, за белым металлом, за синим углем, не за длинным рублем". Сводила и анализировала то, что им удалось добыть в тайге и степях. Но разве об этом мечталось в молодости?

Теперь все были уверены, что у Светланы все хорошо. Что она, несомненно счастлива. Хороший, надежный муж, двое прекрасных здоровых уже детей. Спокойная работа, самая подходящая для женщины. Неплохая трехкомнатная квартира.

А ей временами хотелось выть.

И муж был хороший. Чтобы уважать, чтобы вместе ездить на картошку или по грибы. Порядочный, говорили все. Домовитый. Все умел — в отличие от нее самой, но ее, опять же, не упрекал. Ценил. По сравнению с этим что был Саша — негодяй, сволочь кудрявая, эгоист. Когда она выходила замуж первый раз, так и знала, что бросит, чувствовала, притом бросит в самый тяжелый момент — и так и получилось, наплевал на ребенка больного, и даже с деньгами кинул. Да и жили они тяжело, нехорошо жили — может, лучшее время было, когда Саша в экспедиции, а она его ждет.

И сейчас ни в коем случае не хотела бы она вернуться к Саше. Но вот как вспомнишь блестящий этот взгляд из-под вихров, полуоборот головы, и вдруг сильная рука на плече — "хорошая моя". Сволочь, негодяй... Это все был самообман, дурацкая романтика, слепые чувства — но черт возьми, может, это было лучше, чем так.

И работа была хорошая, с коллегами ровные дружеские отношения, никаких проблем. Но разве этого она хотела в молодости-то? Конечно, теоретически можно попробовать. Пробиться, добиться, чтобы взяли в экспедицию. Но хочется ли ей этого теперь? Бросать налаженный быт, Володьку — что он скажет? Тоже не выдержит "мужик один полгода", и сбежит от нее? А главное — детей. Так уж получилось, что детей Света растила сама, при минимальной помощи бабушек. Ее собственная мать жила у сестры в Свердловске, у той было трое детишек. И куда теперь, как? С кем оставить пацанов? Не с кем. Да и привыкли они к матери. Какие там экспедиции...

И вот тогда Светлана совершила финт ушами.

Продуманный, конечно, финт. Шило в заднице у нее было всегда, ничего не скажешь — но при этом Светлана была ответственной, не из тех, кто сбежит с гусаром. Но все-таки финт... Светлана пошла работать в районный Дом пионеров, руководителем кружка по туризму.

Занимались четыре раза в неделю. Этого было мало, и Светлана еще устроилась на полставки с утра гардеробщицей в библиотеку. Впрочем, Володя неплохо зарабатывал, на "Калибре" постоянно давали премии, так что на жизнь хватало.

После разрушения Союза — этот процесс, как и многие, Светлана называла исключительно "катастройкой" — Дом пионеров реорганизовали. Там теперь были тоже кружки и секции для детей, и курсы подготовки к школе — но все это уже платное, и очень дорогое. Секция по туризму, ее детище, созданный, выстраданный, выстроенный клуб "Странник" — оказалась в этой парадигме лишней. Светлана даже попробовала предложить новым хозяевам "бизнес-план", сделать секцию платной, но они лишь пожали плечами... Через три года, после того, как Светлану выперли, в Доме пионеров появилась новая туристическая секция, где учились вязать узлы, лазать на скалы в обязательных шлемах, проводили шумные пикники на природе, от родителей требовали покупки дорогого оборудования, ездили на слеты и соревнования, и ходили туда, конечно, только дети приличных родителей, которые могли себе это позволить.

У Светланы дети бывали всякие. Был Мишка, сын одинокой алкоголички-дворничихи. Была Катя из английской спецшколы, дочь профессора. Две девочки из семьи уборщицы-технички и пьющего сантехника. Сын главного инженера "Калибра". Об этом не думали, не замечали, какая разница в походе-то? Об этом она задумалась лишь после падения Союза. Где теперь такие дети, как Мишка Приходько, как Оля и Наташа Буреевы? Кто будет заниматься с ними?

Светлана и сама уже была на пенсии, когда случилось все это. На пенсии по возрасту — но бодрая, веселая, совершенно здоровая. По-прежнему каждый день — в Доме ("на фирме", называли они это, не подозревая, что через сколько-то лет иностранное слово станет обыденным и неярким), по 20-30 выездов в год, категорийные походы... И подготовила себе преемника, Игорька, который занимался у нее же, а теперь работал вожатым в школе и учился заочно в пединституте, собираясь остаться в педагогике. Были и другие, но на Игорька Светлана рассчитывала: он не карьерист, не станет рваться в директора и завучи, он из тех, кто способен за идею и за копейки десятилетиями возиться с ребятишками, вольный воздух Уральских гор любит куда больше начальственных кабинетов, он сохранял и хорошо понимал тот дух, который ей удалось создать и поддерживать в клубе.

Когда все сломали, Игорек уехал работать на турбазу. Водил группы в горы — за деньги, разумеется. Потихоньку начал пить, несколько раз приезжал к ней, сидели подолгу, он пытался играть на гитаре, но пальцы плохо слушались. Несколько лет назад Игорек сорвался со скалы на Таганае, где казалось бы, знал каждый квадратный метр — очевидно, позволил себе лишнего...

Вообще перебирая мысленно судьбы своих воспитанников, Светлана старалась поменьше думать о мальчиках. Это было как-то особенно больно. В Чечне погиб только один из них, Славик Гориков. Он, кстати, и занимался у нее всего два года. Но сколько их умерло просто так, непонятно — и почему именно мальчиков? Светлана не понимала этого. Женьку зарезали из-за новой машины — вытащили из-за руля и бросили тело в канаву, машину угнали. Еще трое погибли вот так же, от рук уголовников. Один утонул в озере. У одного случился инсульт в 25 лет. Саша Смирнов покончил с собой — это для Светланы было выше всякого понимания, хотя она знала, что Саша после катастройки увлекся какими-то оккультными учениями.

Девочки вот все живы. Цепкие, выкарабкались. Все родили хотя бы по одному ребенку, а Танька Хохлова — уже троих.

Что-то мистическое было в этой фатальной мужской смертности. Как на войне. Но ведь войны, кажется, нет!

Светлана начинала думать о тех ребятах, у кого все сложилось благополучно. И отчего-то становилось еще тоскливее.

Костик, например, с Надей. Они и познакомились в "Страннике". Светлая юношеская дружба. Ничего между ними не было "такого", хотя нынешние непременно постарались бы это извратить, говоря о "правде жизни". Но ведь и это полуправда. Да, были и тогда девочки-давалки, развращенные с 12ти лет, но ведь это было не большинство и даже не меньшинство — это были единицы. Надя слыла нормальной девчонкой, и Косте никогда в голову не пришло бы ничего грязного. Светлана знала, когда они поцеловались впервые — ему было 16, ей 14. Она знала о них все. Теперь они были ей ближе, чем собственные дети. Их сын Алешка — как родной внук.

У них все сложилось благополучно. Костя работал в филиале крупной московской фирмы, старшим менеджером, торговал ширпотребом. Надя занималась с дошкольниками в "Школе раннего развития", за немалые деньги готовила их к поступлению — нынче, чтобы пойти в школу, малыш должен уже уметь читать, писать и считать.

Одна из очень благополучных семей. Они даже летали в отпуск в Турцию, а в этом году съездили по "Золотому Кольцу", причем это обошлось дороже заграничной поездки. Собственная "Тойота", евроремонт в квартире, доставшейся от бабушек-дедушек. Иногда поругивали совок, где "жили в нищете". Светлана отмалчивалась. Она помнила блестящие глаза Кости, отражения костра в зрачках, увлеченный, срывающийся в петуха басок — он пересказывал фантастику Ефремова, Шекли, Кларка, планировал заниматься космической медициной. Он и поступил в медицинский, но ушел после третьего курса, когда женился и понял, какая зарплата и какое будущее его ожидает по окончании вуза. Позже закончил заочный менеджерский факультет...

Светлана видела тусклый взгляд и нервную повадку Кости-нынешнего, устало потирающего виски — "блин, с работы только в 9 возвращаюсь"... Как и все, он пил. По выходным, для разрядки — пил обязательно.

Светлана помнила Надю, тоненькую девочку с оленьими большими глазами. Она закончила музыкальную школу и почти профессионально играла на виолончели. Надя была похожа на нее саму, Свету, в молодости. Всерьез рассуждала, что вот закончит школу — и сначала поедет на БАМ, а что? Интересно же. Романтика.

Закончила пед. Поработала в школе, но устала от микроклимата в учительском "гадюшнике" и от мизерной зарплаты — а тут подвернулось неплохое место, устроили по блату. Дрессировала детишек к школе. Любила ли она своих учеников? Получала ли хотя бы удовольствие от работы? Светлана не знала.

У обоих неплохая работа и зарплата, всего один — и здоровый — ребенок. "Для меня теперь главное в жизни — это вот он", — веско говорил Костя, поглядывая на сына, увлеченно копающегося в Светланиной коллекции минералов. И Светлана кивала. Да, конечно, дети это главное. А у нее разве было не так? Дети — это главное, все ради них. Но что-то внутри сжималось болезненно, что-то протестовало...

Глупость, говорила себе Светлана. А чего ты хотела для них?

Там, у костра, ночью, после давящих лямок рюкзаков, почти отвесных скал, переправ через горные реки — что тебе чудилось? Ты сама инфантильна, ты всю жизнь была по сути подростком. И так же, как воспитанникам клуба, тебе тогда казалось, что впереди — несказанно прекрасная жизнь, счастье, что-то необыкновенное. Полет. "Только небо, только ветер, только радость впереди". Что это было? Космос, звезды, мир и счастье во всем мире? Коммунизм? Неизвестно. Но тогда было так очевидно — их ждет необыкновенная судьба.

Их всех.