50 тонн жести

Главное — молчать. Главное — не выдать себя раньше, чем нужно. Стоять не шевелясь, не смотря на слабость в ногах, горящий огнем бок и гулкий грохот сердца в голове. Все-таки сильно он приложился лбом, как бы не сотрясение... Голова кружится. Может от удара, а может от кровопотери?

Музыка стихла. Темнота пожрала музыку. Высосала жизнь из расставленных по лабиринту колонок... Это все темнота, а не координатор за админским пультом. Все темнота...

Тишина давила на виски, а темнота — на глаза. Илья потерял ориентировку. Забыл, в какой стороне Вика, в какой — перекресток. Когда они только вошли в лабиринт, когда квест еще был квестом, а не игрой на выживание, он думал, что музыка нагнетает обстановку. Теперь он понимал, что создатели лабиринта включали музыку специально, чтобы игроки не сошли с ума. Без музыки было еще страшнее. В разы. На порядок страшнее!

— Он проламывал им головы, — прошептала Вика.

— Тише!

— Встречал ударом кирпича, а потом, для верности, резал глотки.

— Молчи! Услышит! — шикнул он еще раз, но в душе был благодарен Вике за то, что она заговорила, своим голосом отогнав тишину, облепившую его голову.

— Я его убью!

Она говорила серьезно, Илья не сомневался.

— Он нам нужен. Чтобы заставить того, третьего, открыть дверь. Или чтобы дать показания.

Вика не слышала. У Вики стучали зубы.

— И того, третьего, убью. Найду и убью... Сука! Удавлю...

— Вика...

— Там Аня, понимаешь?

Илья вздрогнул от упоминания имени подруги.

— Там, в куче. В тайной комнате они убили четверых. Как скотину на бойне... И она там...

Наплевав на безопасность, Илья шагнул вперед и обнял ее. Обнял неловко, опасаясь задеть ножом, который не выпускал из рук, но крепко, прижав дрожащую девушку к себе. Вику трясло, колотило крупной дрожью, и трясло не от страха, а от ярости.

— 13 лет... Мы с ней как сестры были... С первого курса вместе... Она там, в этой куче, в крови... Как скотину... Твари! Я его убью, слышишь?

— Слышу...

Полная темнота. Густая, как кисель, в которой растворялись все звуки. Всхлипы таяли, едва сорвавшись с викиных губ. Таяли во тьме, как снежинки на ладони.

— День рождения... Отметила... Суки! Жалко, первый мертв... Я пошла бы... Твари...

Рация захрипела. Тот, что в лабиринте, говорил что-то тому, что снаружи. Затем уже знакомый голос координатора ответил, коротко, как отрезал.

— Нет!

Снова хрипы.

— Нет, я сказал.

Несколько секунд потрескивания и помех.

— Я сказал, исполни ее! Она последняя! Одна осталась!

Последняя. Где-то они сбились со счета. В команде было трое мужчин, значит, кого-то они посчитали дважды. Хреновые из них математики, да и убийцы, в общем-то, тоже хреновые.

Тому, что остался в лабиринте, предстояла нелегкая задача. Найти и выследить в огромном лабиринте одну единственную девушку. Испуганную, затаившуюся девушку, которая поняла, что на нее идет охота. Сначала было проще: один находит команды из двух-трех человек, пугает их, и, тем самым, гонит в тайную комнату, где жертв встречает его напарник. Ему достаточно было просто гулять по лабиринту: игроки громко перекликались, разговаривали, гремели... Теперь все сложнее. И ему не просто нужно найти последнюю выжившую, ему нужно сделать это быстро. Теперь время работает против преступников! Времени прошло уже много. Наверняка все телефоны, запертые в сумках в фойе, уже трезвонят вовсю, выбивая из колеи, лишая спокойствия. Может быть, кто-то уже звонит в полицию?

Знать бы, сколько прошло времени? Знать бы, как быстро полиция отреагирует на этот звонок?

Убийца в лабиринте не может не понимать этого. Скорее всего, именно об этом он говорил своему боссу. Предлагал сворачиваться. Просил открыть дверь и выпустить его. Но босс отказал. Босс хочет, чтобы умерли все.

Почему? Зачем ему нужны их жизни?

Все было неправильно. Убийцы с кухонными ножами: не профессионалы, не бывшие спецназовцы с боевыми клинками, не матерые преступники с гарротами, убивающие жертв бесшумно и безжалостно. Простые парни, дилетанты, совершающие ошибку за ошибкой. Дилетанты, одного из которых он отправил в нокаут просто потому, что тот не ждал атаки, да и драться-то по-настоящему не умел.

Дилетанты. Но смертельно опасные дилетанты, способные на убийства. На жестокие убийства.

Они убивают не ради крови, не ради того, чтобы видеть агонию жертвы. Не грабят, не насилуют, не истязают. Убивают за деньги! Босс по рации упомянул, что если второй убьет первого, доля покойного достанется ему... Доля... Деньги... Наемники! Кто-то нанял двух парней для того, чтобы убить 10 человек в лабиринте.

Вика перестала дрожать.

— Я в порядке... — шепнула она. Поколебалась, возможно, хотела добавить "Спасибо", но промолчала.

Илья отстранился, снова шагнул к стене, и замер там, крепко сжимая нож. Ждать. Остается только ждать. Они уже переломили ход событий. Они больше не жертвы, они — охотники. Убийца один, а их — двое, о чем убийца не догадывается. У них есть оружие, они слышат его переговоры с боссом, и время теперь работает на них. Они выживут! Они справятся.

И они отомстят.

Они услышали его куда раньше, чем увидели. Парень еще не понимал, что правила изменились, что он больше не охотится на беззащитных кроликов, а выслеживает волка, который, в свою очередь, выслеживает его. Еще не понимал, что охота закончилась, началось противостояние.

— Где же ты, милая? — раздалось откуда-то справа. — Иди сюда! И тебе больше никогда не будет страшно!

Несколько минут тишины, а потом снова голос. Ближе.

— Я иду за тобой, девчонка! Я найду тебя!

Он прислушивался. Ждал шагов, ждал учащенного дыхания испуганной дичи. Ждал, что дичь побежит, тем самым выдав себя, и тогда он настигнет ее. Но это больше не работало. Хватит, отбоялись.

— У меня очень острый ножик, девочка... Хочешь поиграть с ним?

Слова истинного маньяка, но в голосе его не было безумия, отчего и слова казались наигранными, не настоящими, не страшными. Илья хихикнул, представив, как выходит убийце навстречу, и тоном Станиславского изрекает: "Не верю"! А потом бьет противнику правой в лицо. Один раз, и сразу наповал. Как в кино. Он подавил в себе смех, понимая, что у него просто начинается истерика.

В темноте мелькнули отблески красного фонарика, а затем пропали. Убийца наметил себе путь и выключил свет, рассчитывая не только услышать, но и увидеть жертву. Рассчитывая, что она где-то рядом, и услышав его, побежит, высвечивая себе дорогу.

— Иди сюда, и все закончится быстро! Где ты?

Красный огонек рации погас. Его заслонила человеческая фигура.

Илья не понял, что произошло. Какое-то шорох стремительных шагов, движение воздуха, глухой удар, звук падающего тела, хруст. Никто не проронил ни слова, никто не закричал, и когда он включил фонарик, выставив перед собой нож, Вика уже вставала с безвольно лежащего на полу тела. Нож валялся поодаль, стальной кирпич — у викиных ног.

— Я сломала ему руку, — просто сказала она, подбирая нож.

Илья подошел поближе, наклонился, снимая с лица убийцы маску. Не ту уродливую маску с рогами, в которой он впервые показался им в лабиринте, а шерстяную шапку с прорезями для глаз, рта и носа. Тот, первый, был без маски, когда напал на них. Наверное, снял ее, чтобы она не закрывала ему уши, не мешала слышать шаги. Наверное, он не боялся, что кто-то увидит его лицо в темноте, все равно убить планировалось всех. Если кто и увидит — никому не расскажет. А этот был умнее. А может трусливее... Может маска его и подвела? Может, будь у него открыты уши, он слышал бы их дыхание или шорох подошв?

Удар кирпича пришелся ему чуть выше левого виска. Волосы в этом месте слиплись от крови, и даже при тусклом освещении была заметна вмятина в голове. Вика била со всех сил, а сил у нее, привыкшей скручивать противника в бараний рог, было достаточно.

Илья присел на корточки, приложил два пальца к шее лежащего человека, чуть выше ключицы. Ничего. Немного переместил пальцы, прижал к шее всю пятерню. Ничего. Пульса не было.

— Мертв, — констатировал он.

— Я бросила кирпич, — объяснила Вика. Она не оправдывалась, она именно объясняла, что произошло. Оправдываются виноватые, а она своей вины не чувствовала. — Кидала наугад. Примерно туда, где должна была быть голова, но уверенности-то не было. Поэтому я ушла ему в ноги, подальше от ножа. Рефлексы сработали. Бросила через бедро, перехватила руку, взяла кисть на болевой, ну и со всей силы ее... А попала, оказывается...

— Хорошо попала, — кивнул Илья.

Вика пожала плечами.

— Ладно. Ты не хотела, оно все само получилось.

— Само, — согласилась она, — только я хотела. Я бы его все равно убила.

Илья взглянул подруге в глаза. Да, теперь он с уверенностью мог назвать ее подругой. Люди, прошедшие вместе то, что довелось пройти им в первый же день знакомства, не расстаются уже никогда. Тот самый пресловутый пуд соли, съеденный за пару часов, одним махом. Пуд соли или пуд крови? Теперь они повязаны этой кровью, своей и чужой. Они будут встречаться иногда, и вместе ехать к общей лучшей подруге, на праздновании дня рождения которой они познакомились. Будут ехать на кладбище, и подолгу стоять там, на ее могиле, обняв друг друга за плечи. Просить прощения за то, что не уберегли, что не оказались рядом в нужный момент. А потом — поедут в какой-нибудь бар, и закажут там три стопки водки. Обязательно три. Две выпьют, не чокаясь, подняв молчаливый тост левой рукой, а третью так и оставят на стойке, кивнув помрачневшему и все понявшему бармену.

Может быть, не увлекись они друг другом, не решив, что вдвоем им будет интереснее, чем с остальными, включая и Аню, все было бы по-другому? Может быть, не сочти они всю эту толпу телевизионщиков, которых они даже не могли запомнить по именам, скучной, и останься с ней — Аня была бы жива?

Что толку гадать теперь. Умом Илья это понимал, а сердцем... В сердце теперь навсегда останется маленькое пятнышко пустоты, которое будет болеть каждый раз, когда заноет шрам на ребрах. И наоборот: шрам будет ныть, когда вечерами будет болеть этот кусочек пустоты.

Илья посмотрел Вике в глаза, ища в них отголоски своих чувств, но увидел другое. То, что ожидал увидеть в глазах убийц. Ненависть и пелену безумия. Да, она хотела убить этого парня. И хотела убить того третьего, что по-прежнему оставался вне их досягаемости. Но в этом была и хорошая новость: они тоже были вне его досягаемости, пусть пока что еще и не могли с уверенностью сказать, что выжили и выбрались. Дверь в тайной комнате, ведущая на свободу, все еще была закрыта.

Илья поднял с пола рацию. Посмотрел на нее, потом на Вику. Та кивнула, соглашаясь с тем, что вести переговоры будет он, и тогда Илья нажал на кнопку "Talk".

— Ты слышишь меня, урод? — спросил он, поднеся рацию к губам, и стараясь, чтобы голос не дрожал.

Илья отпустил кнопку, и в рации что-то щелкнуло и зашуршало. Координатор нажал на кнопку, но, видимо, не знал, что ответить. Спустя несколько секунд он сказал лаконичное:

— Слышу.

— Мы живы, ублюдок. А твои ребята — не совсем. Один — мертв, его прирезал собственный дружок. А второй — в ауте, со сломанной рукой, валяется тут, на полу. Знаешь, кого нам здесь не хватает для полного комплекта?

Снова пауза. Собеседник Ильи подбирал слова, волновался. Еще одно очко в их пользу, еще одна гирька на чаше весов, и теперь их чаша перевешивала. Они вели в игре!

— Меня?

— Нет, не тебя. Нам тут очень не хватает опера, который будет рад поговорить с твоим дружком. Как думаешь, на какой минуте он его расколет? Как думаешь, на какой минуте он начнет петь о том, кто и зачем его нанял, чтобы ему самому скостили срок?

Илья замолчал. Рация тоже. Ход был за убийцей, и выбора у него не было.

— Как думаешь, — продолжил Илья через минуту, так и не дождавшись ответа, — полиция уже едет сюда? Впрочем, вряд ли. Менты — они такие, неповоротливые, их так просто с места не сдвинешь. Так что, я думаю, у тебя есть еще час, может полтора, прежде, чем в дверь лабиринта начнут очень громко стучать. Мы никуда не торопимся, мы посидим тут, подождем. А сколько можешь ждать ты?

В общем-то, так можно было и сделать. Можно было не говорить с ним, а просто подождать. Сейчас, когда прямой опасности не было, они действительно могли не торопиться, и просто дождаться полиции. В том, что ее кто-нибудь вызовет в самое ближайшее время, Илья не сомневался. 10 человек, одновременно не берущие телефон, не могут не вызвать беспокойства родных. Но его очень беспокоила пропитавшаяся кровью футболка, прижатая к ране, и шум в ушах. Он продолжал терять кровь, и не был уверен, что за следующие полтора часа не потеряет ее слишком много.

А еще он хотел отомстить. Хотел взять организатора, потому что если он сейчас сбежит, оставив их здесь ждать помощи — зацепок у полиции может и не найтись. Два соучастника мертвы, допросить некого.

— Чего вы хотите? — сказала, наконец, рация.

— Компенсации морального вреда!

— Сколько?

— Полмиллиона.

— И я должен поверить, что за полмиллиона рублей вы меня простите и никому ничего не станете рассказывать?

— Ты тупой? За полмиллиона мы отдадим тебе твоего слегка помятого дружка, и ты можешь катиться с ним на все четыре стороны. Конечно, мы все расскажем полиции. Все, что здесь произошло! Или ты думал, что за пол-ляма мы возьмем на себя девять смертей? Черта с два. Тебя будут искать, и это будет уже твоей проблемой, а не нашей.

Пауза. Долгая пауза. Илья не торопил его, Илья просто ждал. Главный говорил с ним, главный не бросил все и не сбежал сразу, когда понял, что проиграл. Значит, эти двое действительно знали его. Значит, действительно могли сдать.

Наконец главарь заговорил снова.

— У меня столько нет.

— А сколько есть, урод? Сколько ты собирался заплатить своим подонкам за наши смерти? Сколько ты готов заплатить сейчас, чтобы вытащить чувака, который может дать против тебя показания?

— Двести.

Вика покачала головой: "Врет". Илья был с ней солидарен. Нельзя соглашаться. Нельзя дать ему поверить, что они готовы на все, просто чтобы он открыл им дверь. Пусть поверит, что для них действительно важны деньги.

— Хватит заливать. Твои дружки — лохи, но не настолько, чтобы подписаться на мокруху за сотню тысяч каждый. Так уж и быть, мы согласны на 4 сотни.

Вика восхищенно цокнула языком.

— Ты как будто срок мотал. Складно бакланишь. Правдоподобно.

— Я вырос в 90-е. Я смотрел "Улицы разбитых фонарей". Я читал Сухова, "Я — вор в законе".

— Триста! — сказала рация. — Триста, или я приду за вами!

— Ты меня еще пугать будешь, тварь? — взорвался Илья. — Мы сделали твоих молокососов, как щенков. Если бы ты что-то мог сделать сам, ты бы уже был здесь, вместо одного из них, так что не пугай меня, я пуганый, пуганый ребятами посерьезней тебя. Приходи! Я тебя подожду! Могу даже сказать место, где буду тебя ждать! Хочешь? Я этот лабиринт запомнил в первые десять минут игры, еще когда твои парни топтались у входа, боясь зайти. Хочешь, опишу тебе, сколько поворотов нужно сделать, чтобы ко мне добраться? Вот только подумай своей тупой головой, что будет, как только ты войдешь? А? Как думаешь?