— Что ты продаешь? — спросила Джинджер, запуская двигатель «Паккарда».
— Самого себя, — хмыкнул Джон Партлоу. — И время от времени несколько Библий.
— Охотник за легкой наживой? — понимающе хмыкнула она.
Он не торопился с ответом, но затем, передернув плечами, сказал:
— Может быть.
— Угадала, ты точно «охотник за наживой», — утвердилась она в своей мысли и негромко рассмеялась.
Они проехали мимо пансионата, но Джинджер даже не подумала сбросить скорость.
— Эй! — воскликнул Джон Партлоу. — Нам же…
— Успокойся, Золотко. Мы всего лишь немного прокатимся.
Его сердце забилось сильнее, а во рту внезапно пересохло, но он сохранил спокойствие — по крайней мере, внешне.
— Слушай, Джинджер… Мне не нужны неприятности. Если ты хочешь ограбить меня, то знай, что…
— Ты слишком много болтаешь, — отрезала она, и одной рукой оторвала фляжку от губ Ханикатта, тут же сунув ее Джону Партлоу. — Выпей и расслабься, Золотко. Это не ограбление.
— Золотко? — Ханикатт нахмурился и попытался найти свою фляжку, как будто она просто исчезла по волшебству Гудини[12]. — Кто такой, черт возьми, этот Золотко?
— Человек, который тебя убьет, — сказала Джинджер ЛаФранс, в то время как «Паккард» продолжал мчаться вперед и пронзать своими фарами темноту Луизианской ночи.
3
Сделав это заявление, Джинджер издала резкий короткий смешок, и пьяный доктор начал вторить ей, не удержавшись от смеха, но мужчина на заднем сидении — носивший имя Джон Партлоу в качестве одной из своих многочисленных масок — лишь неуверенно поежился, потому что услышал в голосе женщины твердую решимость.
Они миновали гараж Генри Балларда, где стоял потрепанный «Окленд», и затем выехали за пределы Стоунфилда, очутившись на извилистой проселочной дороге, уходящей на запад. Вокруг было темно: мрак разбавлял лишь редкий проблеск фонарей, видневшихся в окнах фермерских домов, и свет летних звезд, пробивавшийся сквозь кроны деревьев.
— Можешь остановиться и высадить меня здесь, — сказал «охотник за наживой», которому внезапно перехотелось иметь хоть что-то общее и с охотой, и с наживой, — я вернусь назад пешком.
— Вот еще! — отозвалась женщина. — Жена, которая бросает своего холеного муженька на обочине дороги? Нет уж, не дождешься.
— Что за игру ты затеяла?
— Просто веду машину, — ответила она. — Веду машину и все.
— Где моя выпивка? — спросил Ханикатт, наклонившись, чтобы поискать фляжку под сидением. — Выпивка, мать ее! Где моя выпивка?
Джон Партлоу наклонился и постучал ему фляжкой по плечу. Доктору потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать на прикосновение, а затем еще пара мгновений, чтобы сообразить, что следует делать с фляжкой. Наконец, он вцепился в нее жадной хваткой и сделал большой смачный глоток. Джон Партлоу решил, что этот человек годится теперь только для одного: стоять на сцене и рассказывать пикантные истории о сексе, которые он так хорошо помнил наизусть, и не более. Та часть мозга, что отвечала за все остальное, по-видимому, была просто-напросто выжжена огромными порциями виски, старостью и тяжелой жизнью.
— Стелла? — позвал Ханикатт после очередного затяжного глотка, вытерев рот тыльной стороной ладони. — Где мы?
— Я не Стелла. Я — Джинджер.
— Кто?
— Видишь, с чем мне приходится мириться, Золотко? Днем я должна кормить его, как младенца, а ночью подсовывать ему бутылку вместо соски, пока он до беспамятства не напьется. Ты сказал, у него хороший разгон? Ну да, был когда-то. Но сейчас — взгляни на него — он же буквально на ходу разваливается.
— Ах-ха! — неопределенно отозвался Партлоу. — Сочувствую. Ну, так ты высадишь меня где-нибудь?
— А продавать Библии, как ты, — продолжала она, в то время как «Паккард» прокладывал себе извилистую дорогу меж деревьев, — разве это помогает заработать на жизнь?
— Это тяжелый труд, и всегда есть риск, что что-то пойдет не так. Тогда все коту под хвост. Но… слушай, Джинджер… куда бы ты ни направлялась и что бы ни хотела сделать, я не собираюсь в этом участвовать. Слышишь?
— Мне просто нравится твоя компания. Нам обоим нравится. Разве нет, Вилли?
— Что? Я понятия не имею, о чем ты, мать твою, толкуешь, Стелла! — буркнул док.
— Вот видишь, — снова обратилась Джинджер ЛаФранс к Джону Партлоу, как будто это все объясняло. — Я просто ищу дорогу, мимо которой мы проехали по пути сюда: она появится слева с минуты на минуту.
— Мне надо отлить, — капризно протянул док. — Мы, что, еще не прибыли на место, ч-черт бы его побрал?
— Скоро, — терпеливо ответила она. — Уже совсем скоро.
Джон Партлоу сидел, не двигаясь. Ему не нравилось то, куда клонился этот разговор, однако пока он совершенно не знал, как перевести его в другое русло. Что бы ни ждало впереди, он понимал, что сейчас контроль над ситуацией сосредоточен не в его руках, и это будило в его душе старые страхи.
— Вот и дорога, — сказала Джинджер, тут же сбросив скорость и свернув налево, на узкую грунтовую дорожку, по обеим сторонам которой росли густые деревья, образовавшие сейчас, в темноте, стену, казавшуюся непроницаемой, как гранит. Она продолжала вести машину, поднимая шинами облака пыли. — Давайте просто посмотрим, куда она нас заведет, — выразительно произнесла она.
— Тебе тут только колеса спустит. Эта дорога — глаза змеи[13], — сказал Джон Партлоу, со стыдом осознав, что слышит в собственном голосе дрожь.
— О, я люблю играть. Я хороший игрок. Ты согласен, Вилли?
Тот лишь шумно присосался к своей фляжке.
Примерно через минуту фары «Паккарда» осветили остатки того, что когда-то было фермерским домом, а теперь превратилось в заросшие сорняками обгорелые руины с рухнувшей крышей в обрамлении леса. Джинджер сбавила скорость, и колеса медленно поползли по дороге. Проехав мимо сгоревшего остова дряхлого амбара, она, наконец, остановила машину — у самых деревьев дорога заканчивалась.
Джинджер выключила двигатель, и некоторое время все они сидели в салоне, не произнося ни слова, пока раздавалось тихое тиканье остывавшего мотора.
— Похоже, — сказала женщина, — вот, куда нас привела дорога.
— Выпусти меня, я вернусь назад пешком, — нервно произнес Джон Партлоу.
— Допивай, Вилли, — обратилась женщина. — И потом мы немного погуляем.
Док опустил свою флягу и с недоумением спросил:
— А где наш дом?
— Нет у нас дома, — ответила Джинджер. — Ты говорил, тебе надо отлить. Так выйди и сделай свое дело. И мы сможем отправиться в путь.
— Послушай, — обратился к ней Джон Партлоу, но так и не решил, что хочет к этому добавить. — Послушай… — снова сказал он.
— Выходи и мочись, давай, — со строгостью обратилась Джинджер к Ханикатту. — Вон там деревья. Давай, дорогуша.
— Там ужасно темно, — пожаловался тот. — И где мы, черт побери?
— Господи, помилуй, — закатила глаза женщина, словно ей приходилось иметь дело с перепуганным ребенком, на страхи которого у нее уже не осталось никакого терпения. — Ладно, я пойду с тобой и подержу тебя за руку, но член свой будешь держать сам, понял?
Она вытащила ключи из зажигания, но фары оставила включенными. Выйдя из машины, она забрала с собой свою сумочку, и Джон Партлоу заметил, что она положила ее на капот. Затем она обошла машину, подошла к двери Ханикатта, с которой он не мог справиться, открыла ее для него и сказала:
— Ну, все, выходи и давай покончим с этим. Золотко, мне нужна будет твоя помощь.
— Нет уж, — отозвался он и выдвинул вперед сиденье, которое Ханикатт только что освободил, чтобы самому выйти с пассажирской стороны. Джон Партлоу встал рядом с машиной и огляделся по сторонам. Сердце его бешено колотилось. Здесь было тихо и жутковато, даже жизнерадостное ночное жужжание и стрекот насекомых совсем не скрашивали ситуацию.
— Ну давай, — поторопила Джинджер Ханикатта, держа его за правую руку. Джон Партлоу заметил, что сумочку она снова прихватила с собой и теперь держала ее левой рукой, а оттуда выглядывала маленькая рукоять уродливого револьвера .38 калибра. — Идем, Вилли, — настаивала она, — давай найдем нам укромное местечко.
— Я могу помочиться прямо тут, — сказал он. Голос его казался приглушенным и каким-то далеким. Он начал возиться со своей ширинкой, но Джинджер придержала его руку и заставила отойти к лесу справа от машины.
— Что за… — начал Джон Партлоу, но слова буквально застряли у него в горле. — Что ты, черт тебя дери, делаешь?
У него возникло безумное предчувствие, что это некий обманный маневр, нацеленный именно на него, и ему нужно было отреагировать каким-то определенным образом, чтобы дурацкая ловушка захлопнулась. Если слушать здравый смысл, ему следовало прямо сейчас развернуться и броситься бежать по грунтовой дороге, добраться до шоссе и попытаться поймать попутку, чтобы убраться отсюда как можно дальше — если, конечно, чертова пуля .38 калибра не настигнет его раньше…
— Я в порядке, Стелла, — сказал Ханикатт, покачнувшись и схватившись за ствол дерева, чтобы не упасть. Затем он вдруг болезненно застонал. — Что-то оцарапало меня! И я не вижу, куда иду.
— Просто вытащи своего дружка и помочись, тогда мы сможем заняться делом, — сказала ему Джинджер, после чего отпустила его руку и отступила.
— Чтоб я еще раз поехал в Джорджию, — буркнул он в ответ, расстегивая ширинку. Он ошеломленно огляделся, и в свете фар Джону Партлоу показалось, что профиль Ханикатта напоминает того актера, что играл Бэрримора[14]. Вероятно, в молодости он был довольно привлекательным мужчиной. — Где мы? — растерянно спросил док, глядя вверх и словно адресуя этот вопрос звездам.
Джинджер не ответила.
Когда громкий выстрел револьвера прорезал ночь, все насекомые резко замолчали, а Джон Партлоу и сам едва не обмочил штаны. Но когда Ханикатт закричал, схватившись за бок, и упал в подлесок, Джон Партлоу решил, что это какая-то подстава, чтобы втянуть его некую игру, правил которой он пока не понимал.
Когда упавший доктор попытался ползком скрыться в подлеске, Джинджер неспешно вернулась к машине с дымящимся револьвером в руке. Она подошла к багажнику, открыла его и начала шарить внутри, пока не нашла то, что ей было нужно. Она взяла фонарик, повернула его и протянула Джону Партлоу.
— Бери, — скомандовала она. — Пойдем со мной, посветишь мне.
— Я не хочу в этом участвовать, — ответил он дрожащим голосом.
— Серьезно? — ее глаза цвета шампанского оценивающе окинули его взглядом. — Что ж, я собиралась отдать тебе машину, если захочешь, но раз ты вне игры, думаю, она не залежится.
— Машина? Зачем мне машина?
— Затем, что она новая… почти новая, и бумаги на нее лежат в бардачке, — она замолчала, оглянувшись на Ханикатта. Тот мучительно стонал, пытаясь уползти подальше, Джинджер же оставалась совершенно холодна к его страданиям. Убедившись, что жертва не убежит далеко, она вновь перевела взгляд на «охотника за наживой». — Я считала тебя умным человеком, обладающим всеми нужными качествами для того, чтобы вписать свое имя в эти бумаги. Кстати, как тебя на самом деле зовут?
— Джон Партлоу.
— Брось, от этого имени за версту воняет псевдонимом. Попробуй еще раз.
— Джон Партнер.
— Ха, — тихо усмехнулась она. — Уже ближе, чем первое. И все же давай-ка еще одну попытку?
— Джон Парр.
Некоторое время она молчала, изучающе глядя на него.
— Думаю, что у тебя гораздо больше имен, чем у меня. Я просто буду звать тебя Золотко. Имя на бумагах можешь поставить, какое хочешь. А теперь давай, подержи-ка мне фонарь. И бумажник у него лучше будет забрать, пока он его полностью кровью не перепачкал.
— Ты с ума сошла? Выжила из своего гребаного ума?! Ты просто так застрелила человека! Да он вот-вот просто ляжет и умрет!
Она кивнула.
— Ну да. Так и задумывалось.
— Полиция схватит тебя быстрее, чем ты думаешь, и ты закончишь свои дни на проклятом электрическом стуле! Ты, должно быть, совсем сдурела, не иначе!
Она задумчиво коснулась подбородком ствола своего револьвера .38 калибра.
— Слушай, Золотко, вот, в чем дело: я была с доком последние два года, путешествовала от шоу к шоу. Я заменила его последнюю пассию Стеллу. Она рассказала мне, как он плохо себя чувствует — сказала, что он уже на последнем издыхании. И я решила остаться с ним, хотя и не подозревала, что мне придется быть нянькой шестидесятивосьмилетнего мужлана. О, да, у него был неплохой разгон, тут я согласна. Но при этом в его башке уже поселилось столько глюков — больше, чем летучих мышей на колокольне у Дракулы! Поэтому мне его не жалко, он уже не стоит внимания. А вот ты… ты — настоящий мужик и, я подозреваю, что настоящий игрок. Но вот вопрос: хочешь ли ты закончить влачить жалкое существование? Или ты хочешь просто раствориться, как соль в супе? Лечь, лежать и ждать, пока кто-то не укажет тебе высшую цель? Если так, то в какой-то момент ты обнаружишь, что прожил глупую никчемную жизнь. Неужели ты хочешь, чтобы стрелки твоих часов остановились? Или же ты хочешь вспыхнуть ярко и быстро, как… — она подумала, подбирая верный образ, — Бонни и Клайд? Оставить после себя огненный след. Запечатлеть себя в истории, — она кивнула и махнула пистолетом в сторону раненого мужчины, уползавшего в лес. — У него нет семьи. Ну ладно, есть у него дочурка в Калифорнии, но она давно замужем и сама по себе. Ему даже весточки от нее не приходит. Поэтому, думаю, если б у него осталась хоть крупица здравого смысла, он и сам сказал бы, что хочет покинуть этот грешный мир. Так сказать, освободиться, если верить в то, что говорят проповедники. Будучи продавцом Библий и нося этот зажим в виде молящихся рук, ты, наверняка, видел в глазах людей, которым ты толкал свои речи, что они верят во что-то лучшее, чем… — она вновь оглянулась на лес. Ханикатт начал тихо всхлипывать от боли, теряя силы, — чем это.
