Степное солнце

Вместе с Манат ехала в кибитке Самсара, которая может и размяла бы кости в седле, но слишком много дел было у второй арадовой жены. Ведь муж и сыновья должна были появиться на Большом Совете в полном блеске. А потому правились и чинились кожаные и тканные рубахи и штаны, халаты и перевязи. Начищались панцири и наборные пояса.

Девочка помогала, как могла. И довольна была такой помощницей Самсара. Маленькая юркая Манат не мешалась под ногами, исправно делала всю мелочь, что ей поручали, и молчала, успевая восторженно внимать тому, что рассказывала вторая жена вождя.

А когда столько времени ехать, вдосталь можно наслушаться удивительных историй и сказок. Открыв рот от удивления, сидела не только Манат, но и ехавшая с ними рабыня Ара.

Рассказала Самсара, как выбирают будущих жен себе арады, младшие и старшие воины.

Была и сказка про улянку из богатого племени, жившего у самого Страшного моря, недалеко от города Пересекших, сама воительница выбрала себе в мужья воина из пришлых из Империи.

— Да неужто приняли в свой круг чужеземца из вражьей страны? — всплеснула руками более понятливая Ара.

— Ходят легенды, что он вызвал одного их сильнейших арадов на Совете, преклонился перед его умением воевать, сидя лошади, и предложил сразиться с ним в кулачном бою. Говорят, долго бились они, но чужеземец сумел одержать верх.

— И долго он правил? — Ара даже забыла про дела.

— Нет, но потомков оставил, они, говорят, так и ходят над арадом, что у самого моря,— Самсара усмехнулась.

Много удивительных сказок и историй знала улянка, умела она рассказывать, голос ее то падал до шепота, то возвышался, и чудились в нем громовые раскаты.

Имк как-то поведал Манат, что мать его должна была быть посредником между богами и людьми, потому что родилась она в месяц и день когда спускаются с небес, восходят из земного чрева боги, и не обретшие нового воплощения души воронами устремляются к человеческому теплу.

Но молоденькая улянка приглянулась Нуру, тогда еще первому воину, сумевшему один раз сплотить соплеменников и отстоять арад, когда старого вождя забрали боги, как и его сыновей. Отцу Самсары было выгоднее отдать дочь Нуру, замолив богов жертвоприношением богатым, что он и сделал.

И хоть давно уже Самсара — мать и хозяйка, жило в ней что-то иное, особое, что в простых людях и не сыщешь. Многие считали, что боги до сих пор благоволят арадовой жене, оттого редко кто спорил и противился ее приказам и просьбам, будто боялись наказания и подчас не кнута или тяжелого, как кузнечный молот, слова арада.

А еще Манат выбиралась из кибитки, чтобы хоть часть времени провести в седле.

Девочка помнила, с какой опаской подходила к красавице Ягодке. Та подарила табуну арада много сильных жеребцов, сейчас же хоть и была лошадь стара, смирна и нетороплива, но, если надо было, в ней еще хватало мощи, чтобы унести седока от опасности.

Обоз двигался не спеша, останавливаясь на ночь, разводя большие костры, на которых дымилось мясо, а на углях томились до утра каши, и это жизнь Манат жутко нравилась, даже чуть сглаживая отсутствия материнского тепла по ночам.

Хельга пришла в себя быстро. Главное было успокоить того, кто жил в ее чреве, но и братец вскоре после происшествия заснул, изредка сообщая о том, что с ним все в порядке. Манат же в ночь перед отъездом спала плохо, да ей и не хотелось, она жалась к матери, укрывая спящую женщину теплой шкурой, если та сползала и слушала мамино дыхание.

На утро на шее женщины остались синие-красные разводы, но бледность с щек ушла. Однако весь арад был молчалив и хмур, Манат понимала, что в ритуале что-то пошло не так. Боги могли осерчать. Но то, что мама жива, перевешивало для девочки все остальное.

И лишь спустя несколько дней после отъезда хмурые лица стали изредка освещаться улыбками. Но разговора о жертвоприношении все избегали, даже Имк.

Но все вроде бы пошло своим чередом. Друг привозил из степи растения, о которых рассказывал учитель и мать, которая умела врачевать раны. Показывал птиц. И получал подзатыльники от старшего брата, когда умудрялся не попасть в цель из лука с нескольких лошадиных шагов.

Девочке понравилось ездить верхом так же, как ехать в уютной кибитке. Теплый ясный день приносил впечатлений гораздо больше, чем нитка с иглой.

Вдалеке, почти у самого горизонта, виднелись кибитки других арадов. Частенько мимо них проносились всадники, одни приветствовали Нура и его обоз, другие едва ли кидали взгляд.

— Вон кибитка с красной полосой. Это арад Гошуш, — Самсара тоже решила проветриться и ехала рядом с Ман. — Он толст и скуп. И покупает больше всех вина. Его сыновья рождены от северных варанок, у них светлые глаза и хорошие зубы. Но мало мозгов. И арад его вскорости будет обезглавлен, потому что надо иметь что-то большее, нежели сильное тело и высокий рост, чтобы править.

— Чем же Гошуш так насолил моей хозяйке? — голос Нура заставил Манат завертеться в седле в поисках арада.

Отец ее братика, который вовсю пихал Хельгу, ехал расслабленно, отпустив повод. Конь под ним реагировал на малейшее движения хозяина, даже дышал с ним такт. Светло-карие глаза мужчины с любопытством изучали профиль Самсары в ожидании ответа второй жены. Женщина повела плечами.

— Он сватался ко мне сразу после тебя, мой арад.

Глаза Нура сощурились.

— Если это так, то почему же ты не верховодишь в его доме? Уже тогда было ясно, что первый сын займет место отца. Его арад был богаче тогда.

Самсара прикрыла глаза и улыбнулась своим мыслям.

— Ты знаешь, мой арад, кем я должна была стать. Пламя и ветер говорили мне, что твои дети будут умнее и сильнее.

— А мне кажется, что дело не только в этом... — по губам Нура скользнула хитрая улыбка.

Черная бровь второй жены поползла вверх.

— Он уже тогда не отличался статью, хотя не так давно заслужил право ехать во главе арада. Я боялась, что он меня раздавит. Да и воняет от него как ... — Самсара осеклась, увидев округлившиеся от любопытства глаза Манат, — не потребно.

Муж и жена переглянулись и улыбнулись. Какая-то искорка, название которой Манат еще дать не могла, пробежала между ними. Когда-то обжигающе горячая, но теперь, даже тлея, она дарила приятное тепло, арад и его жена хранили частички этой искорки в себе и каждому с нею в сердце было хорошо.

Глава 5

Долго ворочалась Манат, пытаясь заснуть. Девочка провела в седле почти полдня и ноги жутко ныли — устали удерживать собственное тело на широкой спине Ягодки.

Нынешний дневной переход отличался от предыдущих дней в пути. Мир вокруг был сер. Ветер, летавший среди холмов, покрытых колючей, пожелтевшей от летнего жара травой, вроде бы и нес тепло, но был полон запаха тлена и увядания.

Обозники понукали лошадей, кидая настороженные взгляды на восток, и по большей части молчали, не отпуская привычных воинам шуток, не вступая в перебранки. Вторая жена арада тоже была хмурой, как небо над головой.

Имк поведал шепотом, наклонившись к девочке так близко, как только мог, про древнее святилище, мимо которого пролегал путь обоза. Там приносили в жертву людей давным-давно. Жуткие легенды ходили про это место. Лилась здесь кровь тех, кто не был степняком по крови. Боги чужеземцев — пленников, не могли забрать духи своих, ведь никто не мог противостоять мечу и огню варанов и их Высших покровителей, оставляя души запертыми на этой земле навечно, без права на перерождение и покой.

Имк умел рассказывать... И казалось теперь Манат, что за стенами кибитки ходят и плачут серые бесплотные призраки людей, принявших здесь страшную смерть. Скользят их дымчатые пальцы по коже, крепко обтянувшей деревянные "кости" телеги, босые ступни не приминают травы.

Может, и душа той, что боги так неосмотрительно допустили до мамы, тоже здесь?

Северянка никогда не видела, но знала, что первые воины вершат суд мечом над преступниками, будь то свои или пришлые, смевшими покуситься на жителей арада или его добро. А Нур был даже не первым воином, он был вождем.

Мама говорила, что есть глупые вожди, которые убивают всех подряд. Нур таким не был. Арад никогда не обижал ее или маму. И говорили общинники о нем, как о вожде, которому благодаря уму и прозорливости благоволят боги, и всегда он обходится "малой" кровью, но, как оказалось, и он может быть безжалостным. Но его право — право бога — судить виновных.

И помня побелевшее лицо матери, ее закатившиеся глаза и слабеющие пальцы, соскользнувшие с рук старухи, в Манат расцветали, как пламя, в которое подбросили сучьев, радость, что все произошло именно так, и благодарность Нуру. Ведь обезумившая напала на Хельгу. Прикоснулась к самому дорогому для ребенка.

Но...

Хоть детская память и пережитый страх услужливо стёрли острые углы впечатлений, кровь и древо-камень, что впитывало алую жизнь, стояли перед глазами Манат.

Легко отсекали головы птицам степняки. Коровам и быкам, баранам и козам лишь после того, когда аккуратно снята шкура. Но никогда не видела Манат, как летит с плеч человечья голова. Как глухо она ударяется об утоптанную землю. Как легок в умелых руках меч, почти невесом и смертоносен. Жуть этой лёгкости снилась девочке, не желая отпускать. Кошмары убегали при свете солнца, но все равно подкрадывались, как коты, едва опускалась ночь.

Нур был большим мужчиной, высоким. Старуха едва доставала ему до плеча. Он мог отшвырнуть ее как перышко... А может, раз старуха лишилась разума по воле богов, по-другому было нельзя?

* * *

Самсара и Ара крепко спали, а вот бока северянки наотрез отказывались найти удобное положение на жестковатом ложе. Не выдержав, девочка на коленях подползла к выходу из "домика", захватив бурдюк с вечерним молоком. Имк говорит, что страхи надо встречать лицом к лицу. Да и выход из кибитки был обращён к тёплому костру — огню— богу, который не даёт нечисти притронуться к живым. Ведь потому и ставят жаровни и разжигают костры вкруг святилища.

Ночная прохлада после душной кожаной норки приятно охладила лицо. Боги ещё дарили тепло земле, хотя была уже осень, вот-вот ринутся с небес капли бесконечных дождей и подуют холодные ветра.

Большой Арад так и собирался, каждый раз рискуя увязнуть в болоте, это было время, когда в большие походы уже не шли ни друзья ни недруги.

В степи царствовала ночь. Обозы стояли кругом, слышалось тихое похрапывание лошадей, потрескивал костер. Имк и те воины, что не несли службу, охраняя обоз, обычно спали в этом круге недалеко от теплого костерка. Но в этот раз пяточек был пуст. Лишь массивные фигуры двух мужчин отбрасывали тени на примятую большими колесами и копытами траву.

Манат тихо села на пол кибитки, чтобы ее не заметили и не погнали обратно, и приложилась к горлышку бурдюка. Молоко было сладким, плотным, пахучим. Оно утоляло не только жажду, но и голод. Коровье. Конское и коровье молоко разные. Кобылье — дикое пряное. А коровье — нежное и гладкое, как выделанная выстриженная шкура.

Девочка уже привыкла к тишине, как вдруг один из тех, кто сидел у костра, заговорил. И голос его, узнанный Манат, заставил северянку вздрогнуть.

Дор!

Тот, кто должен был охранять арад и заботиться о его обитателях. Пять дней назад он поднял руку, стоя на крыльце Большого дома в знак прощания и желая удачного пути.

Что-то случилось... Мама!

Живот Манат свело от ужаса.

Но мужчина говорил и, прислушиваясь, успокаивалась северянка.

— Жертва в этот раз была щедра, но как бы щедрость не обратилась против нас. Твои глаза, твой разум застилает вожделение к холодной женщине. Это не хорошо, брат! Ты идёшь против воли богов! Во всем! Однажды Высшие устанут от того, что ты нарушаешь традиции и, несмотря на благоволение, последует наказание. Я узнал, что ты предложил отдать новоявленному царю Пересекших степную дочь в жены. Это правда?

— Это был не только мой совет, — заметил вождь. Голос его звучал тихо, чуть ли не сливаясь с говором пламени.

— Да, его произнесли несколько ртов. Но ум его породивший был один. Они слушают тебя. Они верят тебе.

Нур молчал.

— Если боги отвернутся от вождя, пострадает весь арад. Они сказали тебе своё слово устами потерявшей разум, тем, что она едва не лишила тебя твоего отпрыска.

Манат не удержалась и приподняла голову над бортом телеги.

— Как ты мог дать царю такой совет? — мужчина у костра вскочил на ноги.

Вождь медлил с ответом. Но когда он заговорил, будто все иные звуки замерли, дабы не мешать Нуру.

— Ты все еще считаешь, что ты — степняк?— вождь покачал головой, так и не оторвав взгляда от углей, по которым красными змейками бегало божественное пламя. — Если это так, твой дом под угрозой. И всех, кто так думает. Мы уже не степняки, но и не новое племя. И те, кто назывался нашими соплеменниками, не погнушаются разорить наш дом и забрать все самое ценное.

— Северные не пойдут против нас! — прошипел Дор.

— Пойдут! Их жизнь все еще грабеж и кочевье. И коль вожди их решат, что мы отныне враги — их орды будут у нашего порога.

— У нас с ними одна кровь! — рявкнул Дор.

— Они не знают, с какой стороны подойти к плугу, как держать станок с нитями. Этим ты уже отличаешься от них. Твои доспехи прочнее, оружие лучше, у тебя есть высокие стены, за которыми можно укрыться. Ты не спишь верхом на лошади, когда кочует твой арад. Скажи мне, ты все еще степняк?

Дор замер.

— Я говорю ближним арадам те же слова, что и тебе. И они видят в них истину. И они, и я понимаем, что нас спасет единство, и не только меж собой, но и с теми, кто севернее нас, кто летом еще кочует, а зимы переживает под стенами наших арадов, зная, что у них будет зерно, вино, пища скоту и лошадям. Для них цена на доспехи и оружие должна быть ниже. Почета и уважения им должно быть больше. Они — наша защита от орды. Мне нужна их клятва — прийти на помощь, их всадники, если мы хотим отстоять границы. Но у нас есть еще один враг — Империя. От нее наш щит — Вольные города. Нам нужен союз с ними. К тому же, если эти силы уравновесят друг друга, у нас будет шанс жить и процветать.

— Вольные! Бунтовщики! Сюда теперь придет Империя! Она сметет изменников. Вырежет всех, кто держал в руках оружие, когда восстали предатели. Узнав о союзе, они придут и к нам.

— Не придут! Пока не придут! В Вольных городах укрепленные крепости, закрытые цепями бухты. К ним трудно подойти. К тому же имперцы умеют воевать только магией. Они забыли, каковы битвы, где гибнут их люди, — Нур кинул на угли пук сухой травы и та, пожираемая алчным пламенем, обратилась черным пеплом.

— А ты их помнишь? — кинул презрительно брат. — Мы тоже забыли, что такое большая война. А ты хочешь развязать новую!

— Ты стал бояться смерти?

Дор взрыкнул.

— Да, я стал бояться. Напрасной смерти, брат. Ты должен понимать, что от тебя зависит судьба нас всех.

— Ты считаешь меня глупцом? — Нур поднялся. Они были с Дором одного роста. Высокие, с орлиными профилями, волосами до плеч, собранными в две косы.