Страна Арманьяк. Бастард

— Да... именно он. Изрек... — теперь я мучительно придумывал, чего же он там изрек. — Изрек он... говорит, предначертано тебе спасти душу раба божьего на пути твоем. Очистить его от скверны и принять участие в судьбе его. И будет он тебе верным слугой, и совершишь ты богоугодное дело тем самым... Вот так, Тук. А не будь знамения, то мой меч — твоя голова с плеч, ибо ты преступник, греховодник, вор и подлая душа. Теперь понятны тебе действия мои.

— Да, ваша милость, богоугодные дела вы вершите.

— Ладно... я же добрый сын церкви нашей в отличие от тебя, распутник. Так ты мне не ответил, что там в гербе моем надо изменить.

— У вас лента бастарда и червленые львы по четвертям... вот если полосу убрать и на первой и четвертой четверти львов тоже извести, получится герб сьоров де Сегюр.

— Откуда они эти... де Сегюры и откуда это ты знаешь?

— Это один из ленов ваших же земель. Переписывал я как-то труд аббата де Брюльи, там и видел, а я ежели, что я раз увидел, до самой смерти помнить буду.

— Не бубни... Ну, переделаешь ты и что, мало того гореть мне в аду за грехи порочащие род мой, так и в городе обман распознать могут...

— Ваш грех я на себя возьму... — Тук три раза подряд перекрестился. — Да и не большой это грех. Лен-то этот ваш и вы всегда можете принять название его. Да и не будем мы в городах задерживаться... А куда, кстати, мы направляемся, ваша милость?

— Де дерзи, собака. А направляюсь я в Арагон ко двору рея Хуана, а ты... запомни, хам, ты сопровождаешь меня. Вот так, — назидательно рявкнул я и швырнул костью в шотландца.

Вот не лежала у меня душа, честно говоря, так строить своего новоиспеченного слугу, но роль свою надо было играть до конца. Насколько я понимаю, не бывало в эти времена добреньких дворян, да еще и ведущих себя запанибратски со слугами. Вот пройдет время, произведу его в оруженосцы... Кусочки знаний подсказывают что можно, тогда и посмотрим, а пока только так. Ну и милостивым, как смогу, буду.

— Ладно, ближе к городу обговорим еще раз... Тебе сколько денег надо, приобрести облачение доспехи и оружие, приличествующие слуге моему?

— Ну, я не знаю, ваша милость... Сколько сочтете нужным и как пожелаете меня облачить... — замялся Тук.

— Не хитри, скотина...

Я покопался в мошне, висевшей у меня на поясе. Вроде две монеты золотых, таких же, как у меня в казне, три серебряные и горсть медяков... Ага, соответственно франк, су и денье... Сколько же дать? А была, не была, забрал оба золотых и кинул Туку.

— Держи, собака, и помни мою доброту.

— Ваша милость... — ахнул шотландец и кинулся целовать руки.

— На место... — спрятал руки, но недостаточно быстро, успел обслюнявить все-таки, урод.

Э-э-эх, кажись, все-таки попал впросак. Много дал... Да и ладно, не забирать же назад.

— Это тебе с жалованием далеко наперед, понял?

— Понял, понял, — торопливо закивал шотландец и засунул монеты за щеку. — Экипируюсь, как положено. Все возьму, не сомневайтесь.

— Я и не сомневаюсь, — буркнул я. — Так, я буду спать. А ты службу неси. Под утро разбудишь и сам немного отдохнешь. Да... прибери остатки еды, и костер поддерживай... все отбой.

Я прилег на вальтрап*, закутался в плащ, положил под голову седло и почти мгновенно заснул. Вино и сытная еда разнежили, да и настроение было не самое плохое.

Все пока складывалось как нельзя лучше и что-то подсказывало, что так и будет дальше.

Эх, Жан Жаныч... мы еще города на копье и выкупы за пленных брать будем... Люди-то тут по-своему наивные, ебтыть. Это как в анекдоте про Василия Ивановича и Петьку. "И тут мне как поперло..."

Жизнь рыцарская такая!

И герцогинь... Это... Наклонять куртуазно хочу обязательно...

И вообще всех наклонять.

Романтика, ебтыть...

Глава 4.

— ... запомни сын мой, на тяжкие это времена, чувствует мое сердце они наступят очень скоро... — невысокий коренастый человек с головой растущей прямо из плеч обращался ко мне стоя с факелом в руках.

— Да, отец... — сам того не осознавая ответил я. — Клянусь родом и честью, распоряжусь в случае нужды согласно заветам вашим.

Стояли мы в длинном темном помещении со сводчатым потолком, сложенным из тесаного камня. У противоположной стены стояло несколько сундуков окованных железом и запечатанные бочонки.

— Отец мой так же завещал... — мужчина вдруг исчез в ярких лучах солнца.

— Что он вам завещал, что... — я внезапно проснулся и зажмурился от лучиков света пробивавшихся сквозь листву.

Тьфу ты... Сон приснился, прям как наяву, воспоминания Жан Жановича пробиваются... Что там, в сундуках, интересно? Точно золото и брильянты, а что еще... Надо при случае сон досмотреть, может, что полезное и увижу.

Потянулся и встал.

Тук бдил с арбалетом на коленях.

Роден, всхрапывая, щипал травку покрытую росой, увидев, что я проснулся, фыркнул, шагнул ко мне и сунул голову мне подмышку.

— Хороший, хороший конь... — потрепал я его по холке. — Сейчас я тебя напою красавец.

Сходил к ручью обмылся до пояса, потом набрал воды в кожаное ведро и напоил коня.

Тук еще не лег.

— Чего ты сидишь, идиот, ложись, пара часов у тебя есть подремать. Я же тебе вчера говорил...

— Я не идиот*, ваша милость... — обиделся Тук. — Я латыни обучен. Отец пономарь две дубины об меня изломал, но заставил выучить требник наизусть...

— Ну не идиот, ладно, все равно ложись... — вот это я опять что-то не то ляпнул.

Тут все наоборот получается. Хорошо, что хоть приметил как тут крестятся, еще не хватало в еретики записаться. Вон, Варфоломеевская ночь*не за горами.

Прикрикнул на слугу.

— Ложись, сказал.

Скинул колет, и, оставшись в одной камизе, потянул из ножен эспаду и дагу. Надо тренироваться, как можно чаще. В любой момент понадобиться может. Вот еще бы учителя получше найти. Весь опыт работы с дагой у меня заключался участием всего в двух семинарах известного мастера Пабло Фернандеса, ну еще чуть-чуть сам тренировался. С саблей, конечно, все совсем наоборот, но как я уже говорил это не совсем-то, что надо здесь и сейчас.

Сначала повторил все приемы маневрирования*, потом все батманы* и конртемпы *, затем мулине* и закончил финтами*. Подобрал ритм и с возрастающей интенсивностью еще пару раз все прогнал по кругу. Тело чертового кабальеро сопротивлялось, тормозило, но я загнал себя как лошадь, взмок и, все-таки осталось недовольство. Работать еще и работать, хотя прогресс есть.

Собрался опять идти к ручью, как увидел вытаращенные глаза Тука, который спать и не собирался, а тайком подсматривал за мной.

— Чего вылупился, монашек?

— Ваша милость... вы... вы великий мастер, я такого никогда не видел.

— Что не так? И что ты вообще мог видеть, деревенщина?

— Я видел много схваток, я постоянно прислуживал в монастыре, когда наш аббат тренировался, а он великий мастер, он иногда даже допускал меня потренироваться с ним, вы же, все делаете очень быстро, гораздо быстрее и по-другому.

— Ты умеешь работать с оружием?

— Да, ваша милость. Предпочитаю шотландский палаш*, глефу или алебарду*. С детства отец учил. Да и опыт есть, два раза ходил на род Мак Ги, за передел земель клана.

— Молодец. Если не хочешь спать, значит, не будешь. Идем, польешь мне...

Сколько было времени, когда мы двинулись в путь, я не знаю, такое понятие как наручные часы станут актуальным только через несколько веков. Приходилось ориентироваться по солнышку. Так вот, оно уже поднялось на ладошку над деревьями, зато я успел отлично потренироваться, плотно позавтракать остатками жареного мяса и насовать оплеух Туку, когда он вздумал отказаться от умывания.

Лес становился реже, мощные дубы все чаще перемежались густым подлеском, пару раз тропинка терялась, но шотландец уверенно находил ее вновь.

— Совсем недалеко осталось, ваша милость, скоро будет дорога паломников, вы бы щит перевернули гербом внутрь что ли.

Каких паломников будет дорога? Решил не спрашивать, все же родовые земли и я просто это обязан знать, но щит спрятал в чехол, нашедшийся в переметной сумке.

Вдруг донеслись истошные вопли и пронзительный женский визг, перемежаемый хохотом и грубыми криками...

— Что за черт? Где-то недалеко...

— Не поминайте имя нечистого всуе, ваша милость, грех это. Я быстро... — Тук, на ходу взводя воротом арбалет, быстро исчез в кустах.

Я спешился, привязал Родена и тоже двинулся вперед, похвалив самого себя за предусмотрительность, заставившую надеть с утра кольчугу и кирасу. Вот, кажется и пришло время применить свои умения на практике...

Черт, а стремно то как...

Мужские вопли тем временем стихли, раздавались одни женские крики перемежавшиеся хохотом и гиканьем.

Приметил направление и стал осторожно продираться сквозь кусты. Голоса стали громче...

— Ваша милость... — появился шотландец. — Там разбойники. Грабят, однако.

— Сколько их?

— Десяток. Вооружены чем попало. Есть луки и рогатины, у нескольких мечи. Я могу, по крайней мере, трех пристрелить пока они спохватятся. Ну, они нам не противники. К тому же, там парочка девок есть, мужиков-то они уже кончили. Ну что, идем? — у Тука глаза горели азартом.

— Suka... — ляпнул я вслух по-русски.

Вот же напасть! Придется ввязываться в заварушку. Не хватало еще в глазах собственного слуги упасть ниже плинтуса. Десять человек! Это же армия в натуре.

— Ваша милость, надо думать быстрее... — поторопил шотландец. — Пока они заняты.

— Пасть закрой, зубы повыбиваю... Я здесь решаю, смерд, — зашипел я на Тука восстанавливая свое реноме. — Смотри. Делаешь выстрелов столько, сколько сможешь, а когда они спохватятся, вступаю в дело я. Ты же, когда я их займу, продолжай стрелять. Понял?

— Ага... — радостно кивнул шотландец.

— Возьми с коня меч, не дай бог потеряешь, распну лично. Идем.

Будь у меня полный доспех для коня и владей я искусством конного боя как любой из местных кабальеро, то тактика напрашивалась очень простая и сверхэффективная. Десяток легковооруженных разбойников для конного рыцаря не соперники вовсе. Разметать конем, с седла дорубить остальных и всех делов-то... Ан нет, не могу. Коня сгублю и сам сгину. Не владею я этим искусством.

Чертыхаясь, направился за Туком. Когда крики и гогот стали слышаться совсем рядом сделал знак шотландцу обойти поляну с другой стороны.

Сам, пригнувшись, прошел еще несколько метров и осторожно раздвинул ветки.

Ебтыть... Классическая картина. Злые разбойники изобретательно угнетают добрых пейзан. В данном случае только пейзанок.

На большой поляне стояло несколько телег и небольшой крытый возок. Несколько лошадей привязано к деревьям. Валяется с десяток трупов в лужах крови, а возле телег на травке разношерстно одетые мужики употребляют по назначению двух женщин. Бедняжки уже даже не визжат, только тихо и болезненно стонут.

Еще несколько злодеев роются в сундуках и корзинах.

Сколько их всего... Ага, так и есть, десятеро.

Четверо попарно сношают двух девок, шестеро мародерничают.

Еще три женщины и пожилой мужик у возка связанные сидят.

Разбойничающая братия вооружена разношерстно. По крайней мере, у двоих прямые мечи, у третьего длинный нож и лук. У остальных колющего и режущего не видно, побросали наверно, мешают предаваться разгулу.

Ну, монашек, не выдай, трое, по меньшей мере, твои.

Мама дорогая, чего же так ноги трусятся...

Находящийся в сторонке от остальных разбойник, увлеченно роющийся в кожаном чемодане, вдруг без звука упал лицом вниз. Из его затылка торчал арбалетный болт. Ржание лошадей, хохот разбойников совсем заглушили щелчок выстрела и остальные не обратили на внезапно умершего товарища никакого внимания, один из них как раз напялил на себя кружевной чепец и кривлялся, изображая девку.

Ну же... Есть! Второй завалился на бок, пуская кровавые пузыри и судорожно хватаясь за шею, в которой торчал болт.

На этот раз разбойники повскакивали и загомонили, хватаясь за оружие.

Один из них вложил в тетиву длинного лука стрелу и застыл, всматриваясь в заросли.

Давай же... Должен успеть...

Есть!

Парень с луком завалился на спину с болтом в груди.

Мой выход, они уже поняли, откуда стреляют ...

Выскочил из кустов и, пробежав несколько метров, с налету рубанул по затылку ближайшего ко мне разбойника в бурых суконных колготках и драной кольчуге до пояса. Мужик ничком повалился на землю с разваленной почти пополам головой. Выкрутил руку и на обратном махе рассек лицо второму, успевшему обернутся. И уже на ходу вбил клинок в низ живота под ржавый нагрудник, третьему. Успел заметить в его раззявленном воплем рту гнилые пеньки зубов и пнул ногой, снимая тело с клинка.

Развернулся к телегам и как раз увидел как на землю осел с болтом в животе еще один разбойник. А затем, ломая кусты, на поляну с ревом влетел Тук и снес одним махом голову следующему.

Из двоих оставшихся, один, сразу упал на землю и прикрыл голову руками, а вот последний оставшийся в живых, здоровенный детина в справной панцирной кольчуге до колен и шлеме-мисюрке, успел отскочить и даже отмахнуться длинным фальшионом от шотландца.

— Тук, назад... — заорал я. — Он мой.

Шотландец отбежал в сторону и переместился за мою спину. Умница... Вот только какого хрена я это заорал... Опять гребанный бастард из меня вылез...

— Иди сюда смерд.

Я встал в классическую стойку. Дага в согнутой руке у груди, эспада кончиком клинка смотрит в лицо детине.

Разбойник не стал себя упрашивать, подбежал и с хеканьем рубанул клинком сверху вниз.

Ну, это слишком просто, парень... Я щелкнул эспадой по его фальшиону, сбивая клинок в сторону и, одновременно с шагом вперед, ткнул его дагой в шею, засадив ее до чашки. Крутанул кистью, проворачивая клинок. Шаг назад... Все!

Громила булькнул, захрипел, зажимая рану, из которой толчками били струйки темной крови, и рухнул на колени.

С непонятным удовлетворением, граничащим с сексуальным наслаждением, я пнул это тело ногой, заваливая на землю, и обстоятельно вытер о его штанину лезвие эспады.

Не понял?

Твою же мать, что со мной? Мне ЭТО нравится... Тошнотворный запах крови пьянит как аромат изысканного вина, предсмертные хрипы радуют и бодрят.

Что за хрень?

Даже потряс головой, отгоняя наваждение... Нет, не прошло, все так же прет...

Адреналин сейчас мозги взорвет...

Каждая клетка тела переполнена возбуждением и наслаждением этим отвратительным зрелищем...

Твою мать, да у меня стояк! Нет, радость победы на дорожке, особенно когда я выиграл Олимпиаду, была очень похожа, но не до такой же степени?

Надо срочно отвлекаться и потом разбираться со своими впечатлениями, по любому это не я, а гребанный бастард д"Арманьяк. Лично я, уже блевал бы дальше, чем видел.

Оглянулся... Тук связывал оставшегося в живых разбойника.

Тот, которому я всадил в живот эспаду, скрутился калачиком на земле и вибрирующе выл.