Запасной мир

Салли испуганно замерла, но Мирка не обратила на нее внимания. Она с ходу направилась к Нэнси. Девочка подумала и протянула горностайке обглоданную ножку. Мирка фыркнула и, шагнув ближе, слизнула со щеки Нэнси потек жира. Салли испуганно открыла рот.

— Не бойся! — шепнул я. — Мирке нравится Нэнси. Она хочет подружиться.

В подтверждение моих слов Нэнси попыталась схватить Мирку. Та отпрянула и затанцевала, стрекоча и подпрыгивая. Затем спрыгнула на пол. Нэнси полезла следом.

— Доешь! — обеспокоилась Салли.

— Не хочу! — объявила Нэнси. Мирка поощрительно стрекотнула и устремилась за дверь. Девочка побежала следом. Покончив с едой, мы вышли во двор и застали веселье. Нэнси гналась за Миркой, а та, делая вид, что испугана, убегала. Оказавшись у забора, горностайка оборачивалась, выгибала спину и начинала грозно шипеть. Нэнси вскрикивала и убегала. Мирка, тявкая, гнала ее в противоположный конец двора, где роли менялись. Все это сопровождалось визгом, криками, стрекотанием и чириканьем. Наконец, Нэнси запыхалась и присела на чурбачок. Мирка вскочила ей на колени, и девочка принялась ее гладить. Горностайка зажмурилась и вытянулась.

— Видишь! — сказал я Салли. — Совсем ручная.

— На меня шипела! — не согласилась служанка.

— Она не знала, что ты своя. Больше не будет.

Салли поколебалась и пошла к младшей сестре. Горностайка открыла глаза и вновь зажмурилась. Салли осторожно коснулась ее спинки. Мирка поощрительно стрекотнула. Оставив девочек, я сходил в сарай и принес три пистолета. В мастерской я разобрал оружие и измерил детали кронциркулем. Размеры совпали. Не до десятой доли миллиметра, конечно, но в шестую восьмую часть линии вписывались. Какой линии? Десятой доли дюйма. Откуда здесь дюйм? Да оттуда, откуда и у нас — ширина большого пальца мужской руки. В дюймах и линиях были размечены линейки Клауса, я это вчера заметил. Что тут удивительного? Когда человеку понадобились единицы мер, он нашел их в себе любимом. Дюйм — ширина пальца, фут — длина стопы, локоть... Дальше объяснять?

В моем мире расхождения в размерах, выявленные мной, вызвали бы ужас. Это ведь оружие! Оно не будет стрелять! Будет. У кремневого пистолета допуски в размерах деталей — плюс минус лапоть. Я взял напильник Клауса и сточил наплывы на курках и шепталах — там, где они успели образоваться. Заодно заровнял образовавшиеся впадинки. После чего перемешал детали и заново собрал пистолеты. У всех трех курки встали на боевой взвод и послушно высекли из огнива искры.

Оставалось определить причину осечек: не из за курков же все? Имплант, помедлив, выдал мне список. Подмокший на полке порох — это раз. Его сдуло ветром — два. Из за этого кремневое оружие нельзя использовать в дождь или в ветреную погоду. Подумав, эти причины я отверг. В непогоду пистолеты не стали бы испытывать. Здесь другое. Плохие кремни? Я осмотрел их. Слегка оббиты, но не настолько, чтоб подвести. Огнива в норме. Что остается? Запальное отверстие. На крючке рядом с кронциркулем увидел шило, видимо, специально сделанное для этой цели, и я проверил им запальные отверстия. Чистые.

Я сходил в сарай, где взял еще семь пистолетов. По пути заметил: Мирка гоняет Салли. Увидев меня, девочка замерла и попыталась изобразить озабоченный вид, но Мирка, подскочив, вцепилась зубами ей в подол. Салли прыснула и подхватила горностайку. Я оставил их и пошел в дом. Там проверил другие запальные отверстия. Чистые. Я вышел во двор.

— Салли?

Девочка подбежала с Миркой на руках.

— Вода в горне согрелась. Помоешь посуду и можешь идти домой.

— А ужин? — удивилась Салли. — Надо приготовить.

— Лапша осталась, — отмахнулся я. — И вот еще что. Когда придет Тибби, скажи, чтобы забежал.

Девочки ушли. Я разобрал пистолеты, подправил детали и ссыпал их в металлическую корзинку — у мастера Клауса нашлась. После чего поставил ее в горн. Привод привел в действие меха. Угли запылали. Корзина с деталями вскоре стала малиновой. Я выхватил ее щипцами и погрузил в емкость с растительным маслом. Отсчитав шесть секунд, перебросил в воду. Выждав с минуту, извлек. Такой способ закалки порекомендовал имплант. Детали оказались теплыми, но пальцев не обжигали. Я обтер их ветошью — Салли, как пообещала, ее принесла — и собрал первый пистолет. Извлек из губок кремень — зачем попусту оббивать? — и десять раз взвел и спустил курок. Механизм работал без сбоев. Я разобрал пистолет. Наплывов не наблюдалось, лишь воронение в соприкасавшихся местах обтерлось. Что и требовалось доказать. Смазать механизм, и он сотню выстрелов выдержит. Больше не нужно. Здесь, чтобы выстрелить сто раз, две войны пройдешь. Можно, конечно, тренироваться, только кто это делает? Порох, он денежек стоит, да и свинец для пуль — тоже.

Это подтвердил заглянувший ко мне Тибби.

— Порох стоит пять силли за фунт. Это зерненый. Пылевой дешевле, но его плохо берут: нагара много. Чистить оружие после него трудно. К тому же пылевой тянет влагу, если зарядил, нужно сразу стрелять. Если помедлить, порох может не загореться.

Стоп!

— Каким порохом испытывали пистолеты?

— Пылевым. Мастер Зак сказал, что так дешевле. Арсенал не дает пороха для испытаний.

— Стреляли сразу, как заряжали?

— Да, мастер!

Значит, не во влаге дело.

— Когда происходили осечки?

— На четвертом пятом выстреле.

— Когда чистил пистолеты, запальные отверстия были забиты?

— Да, мастер, — прямо пробки. Ковырял чисткой. Но это было потом. Во время испытаний чистить пистолеты нельзя.

Вот и ответ! Что мы имеем с гуся? Жадного лавочника, который сэкономил на порохе и сорвал сделку. Таких людей нужно лечить. Хотя... В его возрасте бесполезно.

В глазах Тибби мелькнула догадка.

— Вы думаете, мастер?..

— Именно! — подтвердил я. — Плохой порох и незакаленные детали. В остальном пистолеты хорошие.

— Вы их исправите?

— Хоть завтра.

— Не спешите! — замотал головой Тибби. — Зак решит, что вы ничего не делали, просто отобрали десяток лучших, поэтому не заплатит.

Нет, все таки гадский дедок!

— Отдайте через неделю, как договорились.

Я кивнул.

— И еще, — Тибби потупился. — Мама просит вас не кормить сестер.

— Почему?

— Мы не нищие.

Разумеется! Всего лишь бедные, и по этой причине очень гордые.

— Я не кормлю их, Тибби, а угощаю. Имею право?

— Да! — согласился мальчик.

— Так что не надо мне запрещать. Я мастер или где?

Тибби не понял вопроса, но на всякий случай закивал.

— Вот! — он протянул корзину. — Мать просила передать. Там одеяло — Салли сказала, что у вас его нет, и рубашка покойного отца. Она чистая, не беспокойтесь. Мать говорит, что куртка почти новая, из нее выйдет платье для Нэнси.

— Благодарю! — сказал я, беря корзинку.

Тибби убежал, и я рассмотрел подарки. Одеяло сшито из лоскутов — по летнему времени сойдет. Рубашка коротковата, но носить можно. Свою я постираю и оставлю на выход.

Я запер ворота и сходил в сарай. Днем я обнаружил там моток проволоки. Судя по диаметру, ее использовали на шпильки для крепления деталей. В мастерской я откусил щипцами три куска, разогрел их в горне и выковал рыболовные крючки. Навязав их на короткие поводки, прикрепил к купленному шнуру. К концу снасти прицепил свинцовое грузило. После чего сходил в погреб и принес сердце разделанного поросенка. Для наживки хватит.

Забросив донку, я прикрепил свободный конец шнура к водяному колесу. И в глаза не бросается, и рыба не утащит. Вернувшись, я умылся, постирал рубашку и завалился спать. Мирка последовала за мной.

— За мышами пойдешь? — спросил я.

Горностайка зевнула и устроилась на моей груди.

— Правильно, — одобрил я. — Нечего детей пугать. Продукты я спрятал — не доберутся. К тому же, думаю, ты их распугала.

Мирка подтверждаще стрекотнула, и мы уснули.

* * *

Встал я затемно. Быстро справив нужду, побежал к реке. В рассветной мгле было видно, что шнур вытянут в струну. Я встал на опору рядом с колесом и попытался снасть вытащить. Шнур не поддался — едва ладони не порезал. Это кто ж там у нас сидит? Подумав, я сбегал в дом и вернулся с кочергой — заменит багор, если нужно — и стал медленно вращать колесо. Оно скрипнуло и потащило шнур. Тот взрезал водную гладь и заметался из стороны в сторону. Я ослабил нажим, шнур успокоился. Я надавил на спицу — шнур заметался. Так повторялось несколько раз. Наконец над водой показалась широкая голова с выпученными глазами. Я подтащил ее поближе, подвел кочергу и подцепил рыбу крюком за жабры. Глотнув воздуха, она ослабила сопротивление. Склонившись с опоры, я вытащил из зубастой пасти крючок и рывком перебросил добычу на берег. Упав на траву, рыба запрыгала, но я, подскочив, успокоил ее ударом по голове. После чего рассмотрел.

Налим, как его определил имплант, оказался длиною около метра и примерно килограммов в пять весом. Темная, почти черная кожа с большими желтоватыми пятнами. Я бросил рыбу к забору и вернулся к колесу. К моему удивлению, снасть не пустовала. В этот раз тащить было легче. Я стал обладателем еще одного налима поменьше и окуня. И как только шнур выдержал?! Рыбы в этой реке хоть веслом мешай. А чему удивляться? Запретительный налог в действии.

Я отвязал донку и спрятал ее в траве. Если найдут, открещусь. Мое то, что внутри двора, снаружи — чужое. Окуня и одного налима я оттащил в ледник, после чего занялся оставшимся. Отрезал голову, выпотрошил и почистил. Привлеченная моим занятием, явилась Мирка. Я предложил ей налимью печень, но Мирка презрительно фыркнула. Вот привереда! Это же деликатес! Не любит моя горностайка рыбу, а я так — наоборот.

К приходу Салли куски рыбы, обвалянные в муке, шипели на сковороде. Растительное масло в доме было — осталось еще от Клауса, процесс шел. По мастерской плыл одуряющий запах. Салли, шагнув за порог, застыла.

— Проходи! — пригласил я. — Умеешь жарить?

— Где вы взяли рыбу, мастер?

— Купил.

— Ходили на рынок?

— Нет. Постучали в ворота, открыл — человек с мешком. Предложил купить рыбку — по пенни за штуку. Как думаешь, не переплатил?

— Вы заплатили за это пенни? — изумилась Салли, глядя на сковороду.

— За остальные — тоже. Взял три рыбки. Они на леднике лежат, можешь посмотреть.

Салли убежала и вернулась задумчивой. Предложенный ей кусок жевала без аппетита. Зато я не стеснялся — вкуснота! Никакого сравнения с выращенным в садках лососем. Хрен знает, чем там рыбу кормят. Здесь все естественное и поэтому необыкновенно вкусное.

— Скажите, мастер, — спросила Салли после того, как мы позавтракали. — Этот человек... Он еще придет?

— Обещал. А что?

— Купите рыбы для нас. Мы заплатим.

— Ладно! — согласился я. — А пока возьми себе с ледника и отнеси домой. Мне много, пожадничал. Завтра куплю свежей.

— Сколько вам заплатить?

— Отдам в плату за шитье. Идет?

— Да, мастер! — радостно вскочила Салли.

— Только положи рыбу в мешок. Не нужно, чтоб видели. Думаю, тот человек — браконьер.

— Вы же ее купили, — возразила девочка, — так что вашей вины нет. Отвечает тот, кто ловил. Любой стражник подтвердит.

— И все же спрячь! — настоял я.

Салли подчинилась. Как мне показалось, из других соображений. Зачем сдавать рыбные места? Услышат, что здесь такие налимы, толпой набегут. Пока Салли бегала, я накормил Мирку. Получив кус поросятины, она недовольно глянула на меня.

— Печенка кончилась! — просветил я. — Надо было есть налимью. Она, между прочим, полезная.

Мирка фыркнула и утащила мясо. Вернулась Салли.

— Мать передала вам бобов! — объявила, показав тощий мешочек. — Сварю похлебку. Добавлю мяса — у вас оно есть, будет вкусно.

Я кивнул и отвернулся. Не нужно, чтоб видели мое лицо. Я улыбался. Гордая мать Салли не примет дар, а вот плату... На рынке налим с окунем потянули бы два силли. Вдова заплатит шитьем. Ей это ничего не стоит. А горстка бобов — знак. Дескать, мы не нищие.

Знакомый священник говорил: 'Врать грешно! Но если во благо, то можно...'

* * *

В ворота стукнули после обеда. Сначала раздался топот, затем створки затряслись под ударами. Стража? Кто то видел, как таскал рыбу? Плохо... С другой стороны, улик нет. Налима мы доели, остальное унесла Салли.

Напустив на себя гордый вид, я открыл ворота. Это была не стража. Передо мной стоял слуга, с которым я подрался у съёрда. Коричневая рожа, меченная шрамами, выглядела хмурой. На поводу слуга держал оседланных лошадей. Это зачем? Свести счеты и увезти готовенького? Я напрягся.

— Меня послала черра Элтисисьютибет, — поспешил сказать меченый. — Едем со мной, мастер!

— Зачем?

— Съёрду плохо. Второй день, как не приходит в себя. Черра сказала: вы доктор.

Мгновение я колебался. Спасать феодала? Извините, не подряжался! С другой стороны, пока съёрд жив, можно ссылаться на его покровительство. Не станет Оливера, стража заинтересуется чужаком. Что тогда? Бежать? Без денег и приличной одежды? К тому же не факт, что в других городах лучше. Здесь вроде бы освоился...

— Подожди меня здесь! — велел я слуге.

В мастерской я торопливо умылся и сменил рубаху. Бросил в сумку мультитул, пистолетный шомпол и шприц тюбик.

— Закрой ворота и присмотри за Миркой! — велел Салли.

Она закивала. Мы взгромоздились в седла и поскакали в город. Верхом я не ездил давно, но тело вспомнило. Даже протезы не помешали. 'Пожалуй, следует купить лошадку, — подумал я. — Путешествовать на ней — в самый раз. Если с пистолетами выгорит, денег хватит. Рысак не нужен, сойдет и кляча...'

Нас встретили у ворот. По лицам слуг читалось: заждались. Коней забрали, и меченный шрамами слуга повел меня вверх по лестнице. На втором этаже он постучал в высокую украшенную позолоченной резьбой дверь, толкнул ее и крикнул в приоткрытую створку: 'Привел, черра!' После чего уступил мне дорогу. Мне ничего не осталось, как войти.

Встав у порога, я осмотрелся. Большая комната с огромной кроватью посреди. Кровать завешена балдахином, края которого собраны у витых стоек.

— Проходите, мастер! — раздался женский голос.

У кровати стояли двое. Рыжая дочка съёрда и неизвестный мне грузный мужчина в камзоле и парике. Я подошел ближе. В комнате было сумрачно, но я разглядел: лицо у рыжей измученное. Тип в парике смотрел на меня неприязненно.

— Это доктор Боу, — представила Элизабет.

— Айвен! — кивнул я.

— Вы где учились? — внезапно набросился на меня Боу. — Съёрра утверждает, что вы врач, но я слышал, что оружейный мастер.

— Врач тоже, — сказал я. — Меня учили лечить. В Москве.

— Не знаю такую! — буркнул Боу.

— Зря! — заметил я. — Много потеряли. В сравнении с Москвой Иорвик — деревня. Даже сарай.

Боу вспыхнул, а я ухмыльнулся. А ну, скажи что нибудь еще! Рыженькая нахмурилась.

— Моему отцу плохо, мастер!

Я пристыженно опустил глаза. Нашел время задирать хвост! Откуда им знать про Москву? Хотя меня там действительно учили. Правда, больше убивать, чем лечить...