Тогда, в 41-м...

-А самолеты больше не прилетят?

-Больше не прилетят. Мы их не пустим. Сейчас придет машина, и вы уедете отсюда.

22 июня 1941 года.

Кобрин.

Подполковник Маневич.

Кобрин горел. На площадке у открытой сцены гарнизонного Дома Красной Армии, возле телеграфного столба с репродуктором толпились люди. Остановился и начальник отдела боевой подготовки 4-й армии подполковник Маневич, только что назначенный комендантом гарнизона Кобрина. Знакомые позывные Москвы высветляли лица. Люди жадно смотрели на черную тарелку репродуктора. Началась передача последних известий...

— Германское информационное агентство сообщает... — начал диктор.

Нигде, никогда позже Маневич не слышал такой тишины, как в тот миг у открытой сцены кобринского Дома Красной Армии. Но диктор говорил о потоплении английских судов, о бомбардировке немецкой авиацией шотландских городов, о войне в Сирии — еще о чем-то, только не о вражеском нападении на страну. Выпуск последних известий закончился сообщением о погоде. Люди стояли, не сходил с места и Маневич: может, будет специальное сообщение или заявление правительства. Но начался, как обычно, урок утренней гимнастики... над пожарами, над дымом разносился бодрый энергичный голос:

— Раскиньте руки в стороны, присядьте! Встаньте! Присядьте!...

22 июня 1941 года.

Командный пункт 4-й армии в Буховичах.

Полковник Сандалов.

В Буховичах, в семи километрах северо-восточнее Кобрина, куда штаб армии переехал около шести часов утра, проводная связь имелась лишь с Кобрином, Пружанами и Пинском.

— Связь со штабом округа потеряли всего несколько минут назад, — доложил оперативный дежурный. — В последний момент получена телеграмма от командующего округом.

Эта депеша была краткой, но уже более определенной: 'Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому'. Сандалов обратил внимание на время отправления телеграммы. На ленте было отбито: 5 часов 25 минут.

— Ну вот теперь наконец все убедились, что война началась, — невесело пошутил новоиспеченный командующий армией. — А коль так, и от нас требуют действовать по-боевому... Я сейчас выезжаю в Брест, в 28-й стрелковый корпус, а вы оставайтесь здесь и налаживайте связь с войсками...Полковнику Долгову принять руководство штабом армии.

22 июня 1941 года.

Командный пункт 28-го стрелкового корпуса.

Генерал-майор Попов.

Командный пункт 28-го стрелкового корпуса по-прежнему находился в роще в двух километрах юго-восточнее Жабинки. Все тут, на лесной поруби, как бывало и во время недавних учений: брезентовые палатки, плетневые стенки землянок, раскладные походные столики, тускло поблескивающая одним выпученным глазом, невесть зачем поставленная стереотруба, регулировщики с красными флажками при въезде, в низине у ручья дымится кухня, повара разделывают на пне бараньи туши...

Командир 28-го стрелкового корпуса генерал-майор Попов сидел за раскладным столиком около стереотрубы и в задумчивости играл коробкой папирос.

— Связь с кем-нибудь есть? — наконец спросил генерал.

Начальник оперативного отделения штаба 28-го стрелкового корпуса майор Синковский усталым голосом доложил:

— Товарищ генерал, связь имеется только с 459-м стрелковым и 472-м артиллерийским полками. 459-й стрелковый и 472-й артиллерийский полки работают по оборудованию противотанкового оборонительного рубежа западнее Жабинки. Из лагеря прибыл корпусной батальон связи. Начальник связи корпуса полковник Загайнов вывел его к командному пункту без потерь.

— Когда будет готова связь со штабом армии?

— Будет готова через полтора часа. Я имею в виду проводную связь, — заверил Синковский и притронулся ладонью к ручным часам. — Все будет точно, товарищ генерал. Начальник связи у нас человек пунктуальный.

— Что сделано для выяснения обстановки?

— Послана командирская разведка в Брест. Выслан командир на станцию Жабинка для получения сведений по железнодорожной связи.

— Свяжитесь с двадцать второй танковой дивизией. Ее подразделения сосредотачиваются к западу от Жабинки. Генерал Пуганов, по слухам, обосновал энпэ на сахарном заводе. Надо выслать командиров штаба на Высокое, Чернавчицы, Брест, Гершоны и Малориту.— приказал Попов. — В Брест поедете вы, майор. Свяжитесь с крепостью, выясните, что вышло оттуда? Есть ли 84-й стрелковый и 204-й гаубичный полки в городе? Если будет возможность, выхватите мою и свою семьи...

22 июня 1941 года.

Минск-Красное урочище.

Командующий ЗапОВО генерал армии Павлов.

Пока война не началась, генералу армии Дмитрию Григорьевичу Павлову казалось, что она и не начнется, что ее удастся избежать, хотя обстановка на границе была очень тревожной, а если и начнется, то не так катастрофически для армий округа, как оказалось на самом деле. Даже в ночь на 22 июня, когда в штабе Западного Особого военного округа расшифровали директиву Генштаба и когда этот запоздалый приказ передавали в нижестоящие штабы, Павлов и тогда еще не верил в реальную возможность большой агрессии. Ведь в ту ночь ему опять требовательно напоминали из Москвы: смотри в оба, не дай спровоцировать себя на вооруженное столкновение... Может, война, а может, и нет...

По предвоенным планам самым опасным направлением в полосе округа считалось белостокское, и Павлов, не зная, что через полчаса начнется война, вызвал к телеграфному аппарату командующего прикрывающей это направление 10-й армией генерала Голубева. Параллельно с посылаемой шифровкой предупредил его: "В эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию... Наша задача — пленить банды. Государственную границу переходить запрещается". И согласно той же директиве Генштаба приказал привести войска в боевую готовность...

А когда стало ясно, что все усилия "не спровоцировать" агрессию ни к чему не привели и что, кажется, разразилась самая настоящая, тщательно подготовленная немцами война (это внушительно подтвердил и воздушный налет на Минск), командующий Западным Особым военным округом Павлов понял опасность, перед которой оказались прикрывавшие границу войска трех подчиненных ему армий, и представил объем всего того, что требовалось неотложно предпринять, но на что уже не было времени. Можно было продолжать негодовать, однако негодование командующего фронтом уже ничего не могло ни изменить, ни упрочить. Яснее ясного, что войска не успели к моменту нападения врага выйти из лагерей или гарнизонов, покинуть полигоны, оставить места работ и развернуться в боевые порядки, оказать агрессору организованное оперативное противодействие...

Штаб Западного фронта по тревоге переехал из Минска в Красное урочище — недалеко от города. В Минске остался генерал Курдюмов с группой командиров штаба округа. Но никакие усилия наладить устойчивую проводную или радиосвязь со штабами армий и корпусов не давали результатов. И Павлов поспешно засобирался было туда, на запад, к армиям, а точнее — в 10-ю армию, на участке которой, как он предполагал, разыгрывались главные события. Надеялся, что своим личным участием он хоть как-то повлияет на события, предпримет что-то важное и безотлагательное и, наконец, толком разберется, что же случилось. Он вызвал к себе в кабинет начальника штаба округа генерала Климовских, начальника ВВС генерала Копца и своего первого заместителя генерал-лейтенанта Болдина.

— Голубев один раз позвонил, и больше никаких сведений из десятой армии нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь. -сказал Павлов Болдину.

Болдин отрицательно закачал головой.

— Чего головой машешь? — мрачно спросил Павлов.— Не согласен?

— Считаю такое решение неверным, Дмитрий Григорьевич. Командующему нельзя бросать управление войсками, — возразил Болдин.

— Вы, товарищ Болдин, — переходя на официальный тон, сказал Павлов, — первый заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу.

— Всего вернее, Дмитрий Григорьевич, если в Белосток полечу я.-твердо ответил Болдин.

Павлов зло посмотрел на Болдина, сунулся к столу, на котором лежала коробка папирос. Нестерпимо захотелось курить. Но в коробке папирос не оказалось и Павлов выскочил в приемную.

— Дай папиросы, только живее. — бросил он порученцу. Тот суетливо полез в нагрудной карман, похлопал по галифе, виновато улыбнулся, сунулся к столу. Из верхнего ящика достал нераспечатанную коробку 'Казбека'. Павлов суетливо схватил коробку и почти бегом вернулся в свой кабинет.

Болдин стоял у стола и говорил по телефону.

— Москва.— еле слышно, одними губами сказал Климовских и скосил глаза на трубку.— Нарком...

— Командующий округом Павлов рвется в Белосток. Считаю, что командующему нельзя оставлять управления войсками. Прошу разрешить мне вылететь в десятую армию.— громко сказал Болдин.

Павлов закурил, отошел к окну.

Генерал Болдин положил трубку. Она тихонько звякнула на рычажках. Павлов повернулся к своему первому заместителю.

— Ну, что сказал Нарком?

— Тимошенко разрешил мне вылететь в Белосток. Нарком не разрешает вылетать командующему округом, предлагает остаться в Минске и немедленно наладить связь с армиями.

— Что ж, поезжай, сукин ты сын. — устало сказал Павлов.— Копец, немедленно выделите самолет и обеспечьте генералу Болдину воздушное прикрытие...

22 июня 1941 года.

Наблюдательный пункт 22-й танковой дивизии.

Полковник Сандалов.

Наблюдательный пункт двадцать второй танковой дивизии располагался у Жабинки, на южной окраине Стеброво, возле маленького сельского кладбища, на пологой крутизне ската, поросшего мелким осинником. Здесь когда-то был лес, отступивший теперь на вершину гребня и нависавший сзади, разбегаясь вправо и влево стеной медностволых сосен. Наблюдательный пункт был вырыт на переднем скате высоты, обращенном к западу, в густой траве и замаскирован травой.

Приникнув глазами к стереотрубе, полковник Сандалов слушал доклад полковника Кривошеева.

-Я прибыл в Брест с приказом об уточнении задачи двадцать восьмого стрелкового корпуса в случае объявления боевой тревоги, в четыре часа утра, как раз в тот момент, когда немцы начали обстрел нашей территории и мест дислокации наших войск. Электрического освещения уже не было, — рассказывал Кривошеев. — Командир двадцать восьмого корпуса стал читать переданную мной бумагу при свете керосиновой лампы. Но не успел он дочитать ее до конца, как загремели разрывы артиллерийских снарядов. Попов тут же объявил по телефону боевую тревогу всем войскам корпуса, и связь оборвалась...

— Продолжайте, продолжайте, полковник.— не отрываясь от стереотрубы, сказал Сандалов.

— По докладу начальника штаба сорок второй стрелковой дивизии приказание о выводе из крепости частей дивизии, отданное лично командующим армией генерал-майором Коробковым начальнику штаба дивизии по телефону в период с трех часов тридцати минут до трех часов сорока пяти минут, до начала военных действий не успели выполнить. Едва начальник штаба этой дивизии майор Щербаков собрал командиров частей для вручения им распоряжений, как началась артиллерийская подготовка врага. Командира дивизии генерал-майора Лазаренко разыскать и поставить в известность о полученном приказании не удалось...

— А что с шестой дивизией?

— В штаб шестой стрелковой дивизии ехать было очень трудно. — сказал Кривошеев.— На улицах рвались снаряды. Однако добрался невредимым. Из Бреста выехал около пяти часов. Обстрел города к этому времени еще более усилился. Многие здания горели. В Жабинке заехал на командный пункт двадцать восьмого корпуса. Незадолго перед тем его бомбила немецкая авиация. Потери в личном составе небольшие, но связь с войсками и там утрачена.

-Что Попов?

-Действительной обстановки командир корпуса и его штаб не знают. По-видимому, Попов считает, что ничего серьезного не произошло, так как он отдал приказ командиру шестой стрелковой дивизии коротким контрударом выбить противника из Бреста.

— Вы были в Бресте с первых минут. Вкратце обрисуйте сложившуюся там ситуацию.— попросил Сандалов.

— В четыре часа утра со стороны немецко-фашистских войск внезапно был открыт артиллерийский огонь. Враг сосредоточил огонь по войсковым соединениям и частям, расположенным вблизи границы, по пунктам, где находились работавшие в укрепленном районе стрелковые и саперные батальоны, по подразделениям, сосредоточенным на артиллерийском полигоне для показа техники, а также по заставам и постам пограничников. Наиболее интенсивный артиллерийский огонь велся по военным городкам в Бресте и особенно по Брестской крепости, которая была буквально покрыта разрывами артиллерийских снарядов и мин. Минут за пять-десять до начала артиллерийского налета немецкие войска захватили железнодорожный мост в Бресте. Он был захвачен десантом, высаженным из бронепоезда. Немцы попутно использовали для переправы через Буг и другие средства: броды, лодки, плоты. Отдельные небольшие группы танков, снабженных специальными приспособлениями, прошли на восточный берег реки по ее дну, под водой.

— Даже так?— хмыкнул Сандалов.— Под водой?

-Так точно.

— Продолжайте.

— Помещения пограничных застав и отрытые на подступах к ним окопы были, как видно, отлично разведаны немцами. Враг сразу накрыл их огнем своей артиллерии. Пограничники понесли огромные потери еще до того, как немцы перешагнули через Буг. Из войск больше всего пострадали те, что размещались в цитадели Брестской крепости, а именно: почти вся шестая стрелковая дивизия, за исключением гаубичного полка, и главные силы сорок второй стрелковой дивизии, ее 44-й и 455-й стрелковые полки. Почти совершенно не пострадали при обстреле части двадцать второй танковой дивизии. В расположении дивизии в Южном военном городке накануне были оставлены дежурные подразделения, один мотострелковый батальон 22-го мотострелкового полка и один танковый батальон 44-го танкового полка. Батальоны и дежурные подразделения были подняты по тревоге. Сама дивизия накануне была выведена по приказу командира четырнадцатого мехкорпуса генерала Оборина ночным маршем сюда, в район Жабинки, 'на учения'. Удар германской артиллерии пришелся по опустевшему южному военному городку. Там уже не было ни танков, за исключением неисправных машин, ни артиллерии, ни автомобилей, ни автоцистерн. На берегу Буга в готовности к отражению атаки врага находились выдвинутые в течение ночи танковые и мотострелковые подразделения, которые с первых минут вторжения успешно противодействовали переправлявшимся через реку войскам противника.

— На Брестском артиллерийском полигоне тоже находились войска? Что с ними? Есть какие-нибудь сведения? — спросил Сандалов.

— На Брестском артиллерийском полигоне, ночевали в палатках подразделения двадцать восьмого стрелкового корпуса, готовившиеся к опытным учениям, и части 44-го танкового полка. Там же располагались закончившие плановые стрельбы 202-й гаубичный полк шестой стрелковой дивизии и 455-й корпусной артиллерийский полк. По рассказам командиров штаба армии, находившихся вместе с ними в момент открытия по полигону огня немцами, там почти все решили, что произошла какая-то неувязка с началом учений. Предпринимались даже попытки с помощью ракет и звуковых сигналов приостановить артиллерийскую стрельбу. Но когда люди увидели, что сигналы эти никем не воспринимаются и огонь по полигону не прекращается, а, наоборот, все усиливается, до них дошел наконец весь страшный смысл случившегося.