Зона захвата

— Сам отдашь или помочь?

Пленник, крепко стиснув челюсти, отчаянно замотал лобастой, с большими залысинами, головой, блестящей от пота.

— Я так и думал, — покладисто согласился боевик, пустил в лицо человеку струйку дыма и обернулся к спутникам.

Его приятели обступили жертву, завалили на спину, удерживая руки и ноги. Чернобородый закусил зубами дымящуюся папиросину, придавил грудь мужика коленом, лезвием оттопырил нижнюю губу несчастного и от неожиданности крякнул:

— Да тут как в ювелирной лавке!

Дальнейшее Липатов видел плохо из-за боевиков, окруживших несчастного. Чернобородый активно орудовал ножом, пленник утробно выл, надрывно кашлял и дёргался, как мог.

Ужасная экзекуция продолжалась минут пятнадцать. Наконец, несчастного отпустили, и тот сразу же свернулся в клубок. Его била крупная дрожь.

Один из боевиков спросил чернобородого:

— Сколько, Ильяс?

— Двенадцать, Юсуф, — ответил тот довольно. — Хороший кяфир попался. — Подцепил остриём ножа из окровавленной ладони одну коронку и придирчиво осмотрел её.

Удовлетворившись увиденным, весело подмигнул подельникам и выплюнул папиросину.

Через эту унизительную процедуру прошли все пленники, не исключая женщин. Золота во рту и других украшений больше ни у кого не нашлось.

Липатов, сидевший в сторонке ото всех, тоже открыл рот, когда к нему подошли. Однако бородачи не спешили уходить. Они пристально смотрели на Андрея. Затем чернобородый произнёс:

— Мажор. Ты будешь Мажор. И приказал: — Снимай одежду и эти... как их... кроссовки тоже снимай.

Липатов беспрекословно разулся, разделся, сложил аккуратно джинсы, футболку и безрукавку с кармашками, протянул стопочку одежды и обувь низкорослому. Тот взял.

Когда боевики покинули загон, их место занял мужик славянской внешности, лет пятидесяти, худой и сутулый, с лицом побитым оспинами.

— Слушайте все сюда, — начал он без предисловий, обращаясь к пленникам. — Ваш хозяин — большой и уважаемый человек. Зовут его Магомед, но если вдруг он захочет говорить с вами, то вы должны обращаться к нему — Хаким-бей . Это значит — уважаемый господин. При этом вы должны кланяться. Тот, кто забудет — получит двадцать ударов палкой и на сутки останется без еды.

Я староста, поставленный Хаким-беем над всеми вами. Зовут меня Никодим. Слово Хаким-бея и других уважаемых людей, что оказывают вам честь, охраняя вас, — закон. Моё — тоже. За любое непослушание хозяевам или мне — тридцать ударов палкой и двое суток без еды. Никаких скидок на пол и возраст. Запомните это сразу. Повторять больше никто не станет.

Вы будете работать. Много работать. Даже не пытайтесь бежать. Это невозможно. За попытку побега — смерть. Это всё.

Никодим ушёл.

"Вот это влип, так влип! — в отчаянии подумал Липатов. — Рабство. То, чего я так боялся..."

Он обхватил голову ладонями и застонал сквозь стиснутые до боли зубы.

Примерно через час бородачи появились снова.

Ильяс кинул Липатову грязный, провонявший потом комбинезон. Следом полетела пара стоптанных кирзовых сапог с торчащими в голенищах портянками. Они были серыми от грязи и воняли ещё сильнее, чем комбез.

Преодолевая отвращение, Андрей оделся, намотал портянки, отрешённо думая о том, что не забыл, как это делается, хоть с армии и прошло немало лет, и вогнал ноги в жёсткие кирзачи.

Его и остальных пленников вывели за пределы изгороди, и повели мимо старых коровников.

Шли недолго.

По дороге выяснилось, что бывшая ферма окружена настоящими фортификационными сооружениями. Здесь были и траншеи, и ряды ржавой колючей проволоки. Она держалась на "ежах" — сваренных электросваркой кусках швеллера. Имелись дозорные вышки и три дзота . Может, их было больше, но Липатов сумел разглядеть только эти сооружения. Сделаны они были добротно, по всем правилам фортификации.

На окраине большой фермы копошились люди. Одни копали траншеи, другие таскали различные материалы, доски, вёдра с раствором. На первый взгляд всё выглядело мирно: бригада шабашников подрядилась поработать в совхозе... Если бы не застывшие по периметру угрюмые бородачи с "калашниковыми" наперевес.

Новичков распределили по участкам. Мужчинам досталось копать траншеи. Им вручили штыковые лопаты и выделили фронт работ. Женщин отправили разматывать большие мотки колючей проволоки и растаскивать её между установленными "ежами".

У Липатова к середине дня стали саднить ладони — верный признак натёртых мозолей, которые непременно появляются на непривычных к такой работе руках, ещё и не защищённых перчатками или рукавицами.

Все мысли были только об одном: он угодил в рабство. И где?! В параллельном мире, в существование которого мало кто верит!

Судьба, забросившая его в Чечню, обошлась с ним милостиво, он вернулся домой живой и здоровый. Фортуна и дальше продолжала улыбаться ему, у него было почти всё, чего он хотел. Почти — потому что человеку всегда чего-то не хватает. Но в целом Андрей был очень доволен жизнью.

И вот, на тебе...

Фортуна отвернулась от любимчика. Наверное, ей надоело быть с тем, кто воспринимает её как данность, как само собой разумеющееся приложение.

Женщины — они такие капризные...

11

Перерывов на отдых или кормёжку не было. Только раз принесли в бачке тёплую воду и одну алюминиевую кружку на всех. Пока до Андрея дошла очередь, кружка уже скребла по дну, и он боялся, что ему не хватит воды.

Хватило. Половину кружки.

Вода пахла тиной и была с песком, хрустевшим на зубах.

Когда почти стемнело, поступил приказ закончить работу.

Пленников построили в колонну по двое и отвели в один из коровников с целыми воротами, у которых маялся бородатый часовой. Он приоткрыл створку, пропуская невольников, и сразу же закрыл её за последним вошедшим.

В помещении женщины удалились в свой закуток — там горела лампочка, мужчины заняли освещённый неярким светом угол. Здесь валялось всякое тряпьё и старая солома, лежали настилы из досок, приспособленных под лежаки.

Прибывшая партия рабов не была единственной. В закутке уже находились другие люди. Андрей подумал, что они работали на другом объекте, и их привели несколько раньше.

Мужчин набралось человек сорок. Все разного возраста — от совсем молодых, лет шестнадцати, до зрелых, почти пенсионеров. Невольники устало перебрасывались малозначительными фразами. В коровнике, где вместо бурёнок содержали людей, как скот, правили бал унылость и безнадёга.

Сколько было женщин, Андрей не смог бы сказать наверняка. Но, наверное, не меньше, чем мужчин. На стройке их работало человек двадцать, плюс те, кого привели раньше.

Липатов посмотрел, кто, где расположился на отдых, а после, в компании других новичков, направился по едва освещённому лампочками помещению искать себе "постель". Ему удалось выломать несколько досок и набрать немного соломы. Весьма сомнительные удобства, но всё лучше холодного, тянущего сыростью пола.

Принесли ужин.

К мужскому закутку подошли четверо боевиков. У каждого в руке было десятилитровое оцинкованное ведро.

Пленники с чашками и ложками выстроились в очередь перед вёдрами, новенькие — в хвосте каждой из четырёх стихийно образовавшихся колонн. Им выдали дюралевые миски и ложки.

Липатов получил свою порцию: полбуханки чёрного хлеба и жидкую, едва солёную похлёбку с не проваренной перловкой на дне.

Отойдя в сторонку, Андрей жадно набросился на еду. Он не ел сутки, да ещё вымотался на этой треклятой работе. Жижа закончилась быстро, а хлеб ещё оставался. Липатов заметил, как другие подходят за добавкой, и решил последовать их примеру.

Молодой боевик с едва пробившейся бородкой на вполне приятном лице — такие нравятся женщинам, — насмешливо произнёс:

— Рюсскый, ты Мажор, да? Проголодался? Хавай-хавай. Кто хорошо ест — тот хорошо работает. Рюсскые должны много работать.

12

Ужин закончился. Бородачи ушли. Все начали укладываться на своих местах. Стояла гнетущая тишина, изредка нарушаемая тяжёлыми вздохами, покашливанием, поскрипыванием досок.

Кто-то выкрутил лампочку. Темнота поглотила этот угол коровника. В закутке женщин свет тоже погас. Осталось лишь слабое дежурное освещение.

Свернувшись калачиком, Липатов, едва не плача, вспоминал вчерашний вечер. Ничто не предвещало подобной развязки. Прекрасное настроение, отличная машина, адреналин от предстоящей гонки...

ТАМ его наверняка уже потеряли. Сообщили родителям. Мать точно испереживалась вся, а ей волноваться нельзя: давление. Отец, хорохорится, скрывает свои болячки, всё переносит на ногах, но и ему волноваться вредно: сердечко шалит.

Тоха, поди, с ног сбился. Ни машины, ни друга. Если бы только знал, куда угодил его товарищ! Интересно, как там Ленка? Вспоминает о нём или нет?

Андрей вдруг подумал, что сейчас она вполне может быть в ночном клубе с мэрским сынком, а то и...

От волнения он заворочался на жёстком ложе.

Господи! Ну, за что ему всё это? За что?

А может, на самом деле здесь находится вовсе не он, настоящий, а его матрица, которую неизвестные кудесники поместили в клонированное тело? Почти как в увиденном несколько лет назад "Шестом дне" со Шварценеггером в главной роли.

Сам же Липатов, выиграв заезд, предаётся утехам со сладкой в постели Ленкой.

Или тот Андрей — клон, а настоящий находится здесь, жестоко страдая в рабстве?

Чушь! Господи, какая чушь!

Сон всё не шёл. В животе урчало от баланды. Пузо, вроде, полное, но сытости нет. Да и откуда этому чувству взяться — одна вода, да хлеб?! На такой жратве, да при такой работе долго не протянуть.

Болели намозоленные ладони. Кожа в этих местах побелела, под ней скопилась жидкость. Чуть-чуть надорвёшь — она выступит, а кожа отслоится. Как лопату завтра держать?

Тело ныло от непривычно тяжёлой работы, душа болела от безысходности: за что, за что, за что?..

Над ухом назойливо зудели жаждущие крови комары. В углу, попискивая, шебуршали голодные крысы.

Вонючая ткань тонкого комбинезона не грела совершенно. Ноги в кирзачах уже давно гудели, но если сапоги снять, станет совсем холодно...

За что?.. Почему?.. Почему?..

13

— Подъём!

Громкий крик вырвал Липатова из тяжёлой дрёмы. Он всю ночь проворочался, отлежал бока, извёл душу переживаниями. Погружался в поверхностный сон, просыпался, вновь забывался в дремоте, опять просыпался от холода — ночью в коровнике совсем похолодало. Только под утро сумел кое-как уснуть.

Никому повторять приказ дважды не пришлось. Пленные начали подниматься. Хмурые, помятые, всклокоченные. Они зевали, выдыхали несвежий запах, хрустели суставами, что-то бубнили под нос, тёрли глаза, почёсывались, кашляли, кряхтели...

Впрочем, никто не рассиживался. Нестройной толпой потянулись на улицу. Пятнадцать минут на оправку в соседнем коровнике. Женщины в один угол, мужчины — в другой.

Там стоял тяжёлый дух, и повсюду виднелись следы жизнедеятельности человека. Выбрав место посвободнее, тревожно озираясь — не видят ли женщины, не обращая внимания на соседей, Липатов сделал свои дела и поскорее покинул это место.

На улице невольников построили и разделили на две команды.

Теперь Андрей попал на сельхозработы. Их партию вывели на засаженное картофелем поле, начинавшееся сразу за фермой. Часть угодий оказалась уже убрана, но оставшаяся была куда больше.

Липатову и ещё нескольким мужикам вручили вилы. К каждому в пару встал кто-то из пленников с вёдрами. Те, что были с вилами, подкапывали кусты, выворачивая землю с клубнями. Напарники разгребали ямки, выискивая картофелины, собирали их в вёдра, а потом сносили в одну большую кучу.

Андрей оказался в паре с парнем, которого он заприметил ещё вчера на стройке.

Охрана не запрещала рабам переговариваться. Улучив подходящий момент, Андрей спросил напарника:

— Тебя как зовут?

— Илья.

— А меня — Андрей. Будем знакомы.

— Ага, будем.

— Давно здесь?

— Больше месяца.

— Слушай, Илья, какой сейчас год?

Парень всё это время разговаривал, не поднимая головы, но тут с подозрением глянул снизу вверх. Молча подхватил полное ведро, отнёс к куче, аккуратно высыпал и вернулся обратно. Так же молча принялся заполнять ведро картошкой.

— Чего молчишь-то? — не выдержал Липатов.

— А то ты не знаешь, какой год, — недовольно пробурчал напарник.

— Контузия у меня была, — нашёлся Андрей.

— Воевал?

Липатов мысленно отметил, что был прав в своих подозрениях насчёт случившейся войны, но развивать эту тему с новым знакомым не стал.

— Не, под обстрел попал. С тех пор провалы в памяти.

— Понятно, — кивнул тот. Очевидно, объяснение его удовлетворило. — Две тыщи двенадцатый на дворе.

— А кто сейчас президент? — задал очередной вопрос Андрей, попутно вспомнив лозунги на стене пятиэтажки про съезд и пятилетку.

— Где, в Америке? — уточнил собеседник.

— Почему в Америке? В России.

Илья удивлённо хекнул:

— Да-а! Здорово тебя приложило!

Андрей смущённо пожал плечами. Дескать, что было, то было. Чего отпираться?

Парнишка продолжил:

— Какой президент? В Советском Союзе их отродясь не было. Есть Генеральный Секретарь ЦК КПСС. Правда, сейчас ситуация сложная.

— А с кем война? — продолжил любопытствовать Андрей, надеясь выжать из собеседника максимум полезной информации.

— Слушай, дружище, — не выдержал Илья, — на тебя вредно влияют эти вилы. Дай-ка их мне, а сам пособирай картошечку и поноси.

Липатов беспрекословно подчинился.

— Я, правда, не помню, — виновато вымолвил он.

Парень снисходительно усмехнулся:

— Ладно, чё ты? Верю. При контузии и не такое бывает. Для начала тебе надо знать, что попал ты к Магомеду Магомедову. Свои его называют Мага, а нам положено обращаться к нему Хаким-бей, ещё и кланяться при этом. Да вас, новеньких, Никодим, должно быть, уже просветил.

— Да, — кивнул Андрей.

— Но вряд ли он вам говорил, что Мага раньше служил прапорщиком в желдорбате, а когда началась война, дезертировал, сколотил свою банду, в основном из земляков, но есть и русские. Однако "мазу держат" дагестанцы. Это и понятно: их больше, во главе сородич. Они захватили земли заброшенного совхоза, строят тут укрепрайон и заодно продают урожай в город. Мы — их рабы. Такие, брат, дела.

— Откуда знаешь про Магу?

— Был тут один. Говорил, служили они вместе. Потом его забрали и увели. Больше я этого мужика не видел.

— А война с кем?

— Войны сейчас нет. Больше года как заключили перемирие.

— Кто с кем воевал-то? — гнул свою линию Липатов.

— Ты что, и впрямь не помнишь?

— Говорю же — нет, — вздохнул Андрей.

— Андропова хоть помнишь?

— Который Юрий Владимирович? — уточнил Липатов.

Илья кивнул.

— Конечно, помню, — осторожно подтвердил Андрей.

— Его все помнят, — вздохнул Илья. — При нём порядок был. А как помер он в конце девяностого, так и начался этот бардак. Не сразу, правда. После него был Черненко. Его помнишь?