Человеческое, слишком человеческое

Самое печальное то, что на этот счет меня не просветят даже непосредственные создатели модели: начиная с версии "ноль-два" Евы самообучаются, и что дадут базовые контуры после внесения прошивок — чертовски мутный вопрос. Теоретически синтетик становится идеальным в своей сфере эксплуатации, практически же... Мда. Практически же к этому добавляется прорва спонтанных вещей.

— Простите...

Ох ты черт, я, похоже, задумался... Ведущая, которую никто не узнавал, смотрела на меня и решалась что-то не то сказать, не то спросить. Наверное, что-то вроде: "вы найдете его?" Или: "как это забыть?" Я свинья, я знаю, но все свидетели убийств поразительно похожи.

— Скажите, почему он не убил меня?

"Ээээ... А ведь ты себя ненавидишь, милая девушка из телевизора. За что?"

— Не знаю.

— Но... Вы же должны понимать!

Вот теперь она плакала — и совсем этого не осознавала. Просто слезы катились по ее щечкам, я смотрел на это, и мне становилось грустно. От того, что я не встану, не подойду и не обниму — и дело тут не в этике. Дело в мечте.

— Простите, Мана, этого не знает никто. Возможно, он не видел смысла вас убивать, возможно, не получил приказа, возможно — да что угодно. Может, перемкнуло синапс не тот.

Она всхлипывала и смотрела на меня, а я — на нее. Да, дорогая, увы, мы не всеведущи, мы толком не понимаем, на кого охотимся. Но и создатели Евангелионов не совсем в курсе, что они клепают. Так уж все сложно.

— Я могу идти?

— А? Да, Мана, конечно. Отдохните как следует и ни о чем не беспокойтесь. Мы обязательно найдем этого Еву.

Фразы рвали мне рот зашкаливающим объемом пафоса, и по ушам резали остро заточенные шаблоны, — но ей надо это услышать. Наверное. Мне так кажется.

— Спасибо вам, офицер.

Она встала, снимая с руки свой смятый плащик — модный, серебристо-блестящий плащик, каких тысячи и тысячи вокруг, и я встал тоже, провожая ее к двери. Вот так и шел, как дурак, несколько метров рядом с симпатичной ведущей — моей утренней фантазией, а она тоже шла, не вылезая из своих мыслей.

— Икари, вы не могли бы... Перезвонить мне, когда все закончится?

Я не сразу понял, что она протягивает мне визитку и в глаза смотрит безо всякого кокетства. Ну, почти без.

— М... Конечно. Я буду держать вас в курсе.

Она взглянула как-то странно на меня и вышла. С другой стороны, как еще на меня после этих слов смотреть? Я изучал маленький прямоугольник синтетического картона, упираясь ладонью в закрывшуюся дверь. "Перезвонить... Конечно, Мана".

Я рухнул в кресло, положил визитку перед собой и потянулся за свежим листом бумаги, но удовольствие мне снова испортили: в кармане ожил мобильник. Морщась от издаваемых звуков — финальная композиция какого-то аниме, кажется, — я вынул прибор и уставился на серый экранчик.

"Номер не определяется".

— Да.

— Сын.

Я взмок — моментально и весь, словно меня обдали из брандспойта. Вот уж этот голос я хотел слышать меньше всего. И благослови небо тех, кто надоумил меня купить телефон без видеосвязи.

— Отец...

— Ты ведешь дело по бегству с "Саббебарааха".

Это было утверждением, и это мне не понравилось. Мне вообще это все не нравилось. Паника. Это паника, паника...

— Веду.

Я соображал, прикидывая, что услышу после этой одуряющей паузы, и готовился к худшему. Ну, не знаю, что принято говорить в таких случаях. В фильмах обычно приказывают завалить дело, иначе произойдет что-то плохое. Мозги пытались деликатно намекнуть, что не стоит мне угрожать, что я могу сделать очень сложной жизнь корпорации отца, но... Но!

— Дополни свой список на уничтожение.

Я сглотнул.

— Дополнить?

— Евангелион Рей Аянами. Версия "ноль-ноль". Пропажа установлена сегодняшней ночью.

Я вспомнил алые глаза отцовской куклы... Просто вспомнил эти глаза — и ничего. К счастью, у меня в языке оказалось больше мозгов, чем в голове — с трудом соображая, я прибегнул к спасительной наглости.

— А почему заявка... Гм, не общим каналом?

— Заявка направлена, но этим делом займешься ты лично.

Ага, уже сейчас прямо. Понимаю, хочешь, чтобы я забогател на премиальных, чтобы я тебе еще спасибо сказал... Короче, давай уже, порадуй меня, за что такая честь — ликвидировать твою куклу?

— Почему я?

— У тебя длинный язык, сын.

Бип. Бип. Бип.

Я опустил телефон и уставился на визитку Маны, а потом слегка ослабил галстук. В кабинете было прохладно, и мокрая от испарины рубашка неприятно липла к телу, но дышалось все равно очень тяжело. "Длинный язык? Да что за чушь?" Умом-то я понимал — это что-то значит, но вот тот же ум отказывался расшифровывать папочкины шарады. Я потянулся к пиджаку и вытащил пачку сигарет. Следовало срочно выкинуть прочь из головы этот звонок — подальше, подальше, подальше. Ну дадут мне еще одну ориентировку, ну всажу я пулю между этих обалденных красных глаз. Все остальное — не суть.

И точка.

Я до сих пор смотрел на визитку и понимал, что мне надо куда-то позвонить, явно не Мане — чего с ней вообще связываться сейчас, что за глупая мысль... Жуя фильтр, я вспомнил, что надо найти информацию о ножевых приемах Ев, и облегченно потянулся к аппарату видеосвязи: "Ну вот и славно. Жизнь налаживается".

Дальше был день, который прошел мимо меня.

Лежа в своей кровати, я смотрел в потолок и пытался припомнить, что сегодня делал, и в уме было только одно — я, черт возьми, работал. Были детали, была информация, легко восстанавливались разговоры — но это все был увлекательный кинофильм, пусть и о рутине. Там кто-то играл меня, и этот кто-то был хорошим копом, энергичным, умным и проницательным, а я наблюдал за всем действом и размышлял о Мане, о звонке отца и ни на минуту не мог отставить эти события.

Я поднял руку над своим лицом и посмотрел на визитку. В темноте комнаты это был черный прямоугольник — щель в никуда, щель в моем знакомом потолке, в бликах неона и серой краске. Проснувшись завтра, я увижу Ману на экране, и мне станет теплее, я снова буду смотреть на эту потрясающую милую девушку и думать, какая она классная.

И опять я себе вру. Слишком уж много узнал я о ней — о реальной девушке, чтобы она оставалась моей мечтой. Или не так уж много? Ну, подумаешь, она плакала. Ну, убили ее знакомого. И что? "Я проверю эту свою мечту на прочность. Уже совсем скоро". Будильник молчаливо смотрел мне в висок и намекал, что пора спать.

Я, кстати, давно мечтал о тикающих часах: они дают ощущение времени.

Мана Киришима. Я никогда тебе не позвоню, потому что мечты надо оставлять мечтами, даже если мечта пустяковая, и уж тем более — если мечта такая симпатичная, если у нее такая милая мордашка.

С другой стороны, все равно ведь однажды выпью чуть больше, чем надо, и все же наберу этот номер.

Я не заметил, как уснул, и уж тем более не понял, что мне снилось, но пробуждение было ужасным. Вскочив, я сел в кровати — меня что-то словно подбросило, я скользнул к пистолету рукой и замер. Нет, этот страх был не здесь, не в реальности — он весь остался во сне, и мое сознание медленно остывало теперь, пытаясь разобраться в произошедшем.

"Что ж такое? Первый день на работе? Перегрелся?"

Потолок и стену полосовали тени жалюзи, мерцали две точки — индикаторы видеофона и телевизора. Если бы я прислушался и подавил хриплое дыхание, то мог бы уловить гул ливня, как гудение крови в ушах. Дом молчал.

Что-то страшное было в моем сне, и я не хотел это вспоминать. Наверное, так. Это все работа, это все дождь, это все мои нервы. "Да, твой первый день на службе удался". Если верить часам, то он, к счастью, закончился. Я ухмыльнулся, опрокидываясь в горизонтальное положение: день до него (минус первый, что ли? Или нулевой?) тоже получился славным.

Да, это моя работа — не-люди, которым никогда не стать людьми. И люди, которые делают не-людей и сами такими становятся. Мой папа — Ева... Я не без содрогания представил себе его высокий лоб над стволом своего "спешиала" и вдруг ощутил волну страха — слабую и неуверенную, но, несомненно, именно ту, из моего сна.

" Думаю, директор Икари вряд ли прошел бы этот тест. В отличие от вас".

"У тебя длинный язык, сын".

Я лежал, вжимая голову в подушку. Просто две фразы рядом, а какой эффект.

Заворочавшись, я лег на бок и потянул на себя одеяло. Что ж, новый день начинается неплохо: я теперь, по крайней мере, знаю, почему сбежала искусственная секретарша моего папы. И почему Гендо Икари хочет, чтобы с ней разобрался я.

Две фразы, поставленные рядом, дали мне возможность запустить мозг. А одна из них — днем ранее — запустила что-то неясное в искусственном мозге за красными глазами.

"Что ж, беги, Аянами, пока можешь. Беги".

И я заснул. Кажется, даже улыбаясь.

Глава 4

К двенадцати часам погода испортилась окончательно. Между модулями гуляли самые настоящие ураганы, и на нижних уровнях движение личного транспорта перекрыли к чертям, так что я трясся в гравибусе, все глубже уходя в недра Токио-3. За окнами гудела чернота, перемежаемая бликами, на заплеванных подвесных экранах трясли задницами девчонки из рекламы косметики, а меня почти размазала по поручням толпа.

"И куда они все прутся? Середина рабочего дня ведь".

Лица вокруг меня были самыми разными, одежда — самой разномастной. И студенты, и рабочие, и служащие — у всех какие-то причины срочно попасть из пункта "А" в пункт "Б", причины, наверное, законные и вполне приличные. Кто-то уже домой (чертовы фрилансеры), кто-то мотается с одной работы на другую, кому-то начальство зажало служебный ховер или деньги на такси. Впрочем, многим счастливым владельцам летучих машин сегодня просто не судьба ими воспользоваться, потому как погода разошлась не на шутку.

Мой ховеркар имел полицейские сертификаты и нужную экипировку, так что мог летать хоть в территориях с индексом "Мегиддо", но прибытие машины с верхних уровней в разгар урагана не пройдет незамеченным. Заявись я в трущобы кавалерийским наскоком, со штандартами и в сияющих доспехах — все пойдет прахом, а мне оно не надо. Мне как раз надо, чтобы никто не заметил прибытия скромного блэйд раннера и, соответственно, не рыпался. И без того приключений там хватит: таких, как я, в местной "бездне" считают кем-то вроде вооруженных ассенизаторов и почитают за честь позадирать. Впрочем, на верхних уровнях придерживаются схожего мнения, хоть и стараются держать его при себе.

Я прочитал название следующей остановки и принялся протискиваться сквозь крепко ароматную толпу, не слишком церемонясь со стоящими насмерть пассажирами. Меня дважды смерили негодующими взглядами, кто-то даже обругал, но это все до лампочки — пусть резвятся, драки не будет. У дверей публика оказалась самой нервной, мне в суматохе ощутимо сунули по ребрам, попытались залезть под шумок в карман, но я уже кубарем выкатывался на перрон, лавируя во встречном потоке.

— Громкое, вонючее быдло, свинота, твари, — с чувством сказал я, полез в карман за сигаретами и осмотрелся. На опустевшем перроне совсем неподалеку стояла мамочка с ребенком — симпатичной маленькой девчушкой. Обе в простых серых дождевиках, обе напряженно смотрели на меня — то ли выразился громче, чем стоило, то ли вид у меня был непомерно мрачный. Я подмигнул им, сунул руки в карманы плаща и пошел к выходу со станции. Гравибус уже улетел, и туннель обнажился во всей своей склизкой неприглядности: чуть ли не плесень на стенах, обросшие черти чем кабели, мигающие редкие лампы. Я оставил это все и погрузился в не менее противный коридор к жилой части этого уровня. Тут были стопы мегаполиса, его угрюмые основы, место, куда надо возить шишек оттуда, сверху. И — рылом по стенкам, по полам, по всей этой гадости! Огромные ребра жесткости, поддерживающие на весу почти двухкилометровую махину, старые фонари — клянусь, я тут видел где-то даже лампу накаливания! Люди в "бездне" тоже были под стать, в тусклом свете таких ламп убивается просто и со вкусом. Говорят, полиция тут трупы просто складывает и увозит, ничего не расследуя. Говорят, что местные бандиты вместо талисманов носят осколки первых бомб Войны. Говорят, что ножи тут...

Много чего говорят, думал я, раззираясь по сторонам. Все больше, конечно, врут, но колорит тут мощный, ни с чем не сравнимый, жаль, что я не этнограф какой-нибудь. Мне просто по фигу — приключений бы поменьше, информатора нежадного. Ну и чтобы Ева пришла, в ножки упала и сама из моего пистолета застрелилась.

— Хей, офицер! А на минуточку!

Я обернулся. Из обтрепанных дверей магазина быттехники торчала физиономия местного расхитителя моих финансов — Айды Кенске. Ну надо же, соизволил сам меня окликнуть. Видно, с деньгами совсем беда у человека.

— Прямо тут решаем вопросы? — спросил я, изучая замызганные очки информатора.

— Нет, офицер, — тихо буркнул Айда, быстро озираясь, и потянул меня за рукав. — Заходи сюда.

"Сюда" — в эту нору? Ну-ну. Я положил руку в карман, который был на самом деле кобурой: Айда, конечно, информатор проверенный, но очень уж давно мы с ним дел не имели. В "бездне" всякое может случиться, время и деньги делают с людьми разные вещи. Не переводятся же тут ублюдки, которые за кредиты делают морфинг лиц беглым Евам. А уж вибронож в ребро за снаряжение оперативника — это почти и не безобразие. Так, мелкая сделка с совестью.

— Ну как, Икари?

Я осмотрелся в полутемном помещении. Да, тут было на что взглянуть: за грязным фасадом скрывался настоящий паноптикум древностей и новинок домашней техники, а также запчастей к ним. Все было аккуратно разложено, рассортировано и, похоже, с этой ерунды даже вытирали пыль. Ох ты ж. Вот как даже?

— Ты купил себе лавочку, Айда?

Кенске довольно закивал, щурясь от удовольствия. "Экий маньяк ты, парень". С другой стороны, это даже хорошо — теперь у бродяги-старьевщика есть поводок, строгий поводок, за который можно подергать при случае. Я изобразил что-то вроде приветливой улыбки.

— И ты хочешь, чтобы я сделал капиталовложение, так?

— Само собой.

Хозяин лавки шлепнулся в облезлое кресло, и отсвет единственной сильной лампы превратил его лицо в напряженную маску. Сейчас начнется цирк жадности, и его счастье, что я имею неплохой кредит в счет премиальных.

— Полторы.

Кенске зевнул и даже не стал спорить — просто полез, подлец, в ящик стола. Дескать, постой пока тут, офицер: у меня дела, а ты подумай.

— Ну, ну, не борзей. Это для начала — за любую информацию, — сказал я и сел на край стола. — Обрисуй в общих чертах, что у тебя. Да что я тебе правила объясняю?

— Есть фото одной девушки, которой поправили лицо. Фото сделано после правки.

— У вас тут много таких, которым надо лицо править. Что с того?

— У вас наверху тоже, — огрызнулся Кенске. — Но эта сразу пошла в стрип-клуб устроилась.

Одна из беглых была "экзотической танцовщицей", и это уже тепло — но меня пока что не грело.

— Мечта детства — трясти задом. Плюс с детства же кривая рожа, — я пожал плечами. — Накопила деньжат, наконец.