— Возьмите с меня вено и урок, — высказал свою мысль отрок, — как если бы я умыкнул дочь вашу. А Милаву прошу не отказать мне, принять душу мою и сердце. Буду жалеть и холить ее, не раскается, что пошла замуж за меня. Скажу вам, что еду я в Новгород к наместнику, стану его советчиком по велению князя Ярополка Святославича. Нужды у Милавы не будет, а хоромами со временем обзаведемся.
По сути, Варяжко покупал девушку, как рабыню, давая за нее большую цену. Дальше пошел торг, разве что ради приличия родители спросили согласия своей дочери. Та только притупила взор, что все, считая и юношу, приняли как нужный знак. Начали с двух гривен, такую цену, как за хорошего боевого коня, предложил отец Милавы. Варяжко готов был отдать и больше, но, чтобы не вызвать у родичей будущей жены досады, что продешевили, пришлось сбивать ее. При том чувствовал, что чем больше ему удастся, тем выше уважение вызовет у другой стороны — умение торговаться ценилось не только среди ушлых купцов, но и у смердов, других простых людей из вольных.
Родители наперебой расхваливали невесту — и умница, и красавица, никакой работы не чурается, будет в доме ладная хозяйка. Жених же соглашался, что девка пригожая, но проговаривал — за такую цену только боярскую дочь брать. После долгих торгов сошлись на гривне, десяти ногатах и пяти кунах, а потом довольный отец ударил по рукам с будущим зятем — угодил тот ему. За ужином — Варяжко нашел силы выйти к нему, — разломили каравай, дали по куску новобрачным, после родичи благословили молодых именем Сварога, на том и закончилась свадебная процедура. А когда стали укладываться спать, юная жена пришла в постель к такому же юному мужу.
При свете лучины легла в сорочке с краю лавки — Варяжко отодвинулся к стене, давая больше места, накрыл ее суконным одеялом и шкурой. Лежали рядом, но не касаясь друг друга, даже затаили дыхание, пока хозяин не загасил лучину. Уже в темноте юноша коснулся руки жены. Почувствовал, как та вздрогнула, но не отвела, потом смелее принялся гладить — плечи, грудь и ниже. Под его ладонью девушка дрожала, как осиновый лист на ветру, ее небольшая грудь шла ходуном от прикосновений. Дышала часто, сердечко же билось, как будто хотело выскочить из груди. А после, когда Варяжко принялся снимать с нее сорочку — помогала ему, выгибаясь всем телом.
Он прижался губами к открывшимся холмикам, поласкал сосок — Милава тихо застонала, а потом приняла его в себя, сама обняла с силой. Юноша взял девушку бережно, остановился, услышав ее стон от боли, нежными объятиями и ласками успокоил напрягшееся тело любимой. Продолжил, когда она сама прижалась к нему, так они вели вместе свою первую близость. А потом заснули, обнявшись, не сказав ни слова друг другу, но души их сплелись воедино. Утром родители не стали будить молодых, когда же они проснулись и вновь слились в жарком объятии — сделали вид, как ни в чем не бывало, только переглядывались между собой с улыбкой, услышав сдержанные стоны дочери.
В этот новый день Варяжко чувствовал себя превосходно — ушла прочь вчерашняя немочь, силы бурлили в нем, заставляя что-то делать, искать движений. Наверное, сказались душевный подъем от сбывшейся надежды и близость с возлюбленной. Проснулся с ощущением радости, прижал крепче спящую жену, ласками разбудил ее, после отдался плотскому наслаждению, раз за разом обладая нежным телом. То, что в избе они не одни, не останавливало юношу, в страсти он почти не замечал окружающих. Да и такие сношения при других не возбранялись в эти времена — когда в одной избе жили несколько семей, поневоле закрывали глаза на сходящуюся на их глазах в любовной близости пару или сами увлекались подобным примером.
После позднего завтрака молодые отправились на прогулку, прихватив с собой санки. Варяжко усадил в них жену, а потом повез на лед озера. Катал ее, разбежавшись, опрокидывал санки на поворотах, а потом набрасывался на барахтающуюся в снегу Милаву, обнимая и целуя ненаглядную. Еще лепили вместе снежную бабу, жена украсила ее ветками, после стала разбивать снежками, припевая:
— Мороз, мороз, через тын перерос,
— Бабу снежную принес.
— Баба, нос крючком,
— Получай снега ком!
Тешились до самого обеда, вернулись домой уставшие и счастливые. Варяжко открыл в любимой задорный и веселый нрав, она, как маленькая девочка, живо принимала радости в каждой мелочи — от катания и игр до прекрасной погоды, чистого неба. А на его ласки и поцелуи отвечала пусть и неумело, но с заметной охотой, даже страстью. Пообедали кашей и зайчатиной, после скорой работы Милавы по дому направились вдвоем в поселок — Варяжко надумал купить в здешней лавке свадебный подарок жене, да и гостинцы ее родичам. Шли, держась за руки, уже подходили к торговой площади, когда на их пути встала ватага местных парней.
Увидев их, Милава остановилась, в испуге схватилась обеими руками за мужа, а потом, поворачивая его обратно, проговорила с дрожью в голосе: — Варяжко, милый, вернемся в избу. Не надо идти дальше, я боюсь!
Глава 4
Бывший отрок стоял неподвижно, всматриваясь в группу из четверых парней примерно его возраста. Один из них выдвинулся чуть вперед, держа в руках увесистую палицу. Покрупнее других, да и постарше, он несомненно был у них вожаком. Да и заметно по властному выражению на его далеко не приятном лице, что он привык распоряжаться. Одежда его отличалась добротностью, из мягких мехов и кожи, явно побогаче, чем у других подельников. Те тоже оказались вооружены дубинками, стояли за спиной лидера, ожидая его команды. Варяжко не испугался их, хотя сам оставался безоружен, уверенность в своих силах и боевом мастерстве давала ему то спокойствие, с которым он ответил напуганной жене:
— Не бойся, Милава, я справлюсь с ними. Не забывай — твой муж отрок из княжеской дружины, пусть сейчас не на службе.
Скинул кожух, отдал его жене, побледневшей от страха. Остался в форменном кафтане дружинника, шагнул в сторону неприятелей — такими он посчитал этих ребят, явно не собравшихся его привечать. Его решительный вид, похоже, смутил их, замерли в сомнениях — то ли уйти восвояси, от греха подальше, то ли все же напасть. Вожак почувствовал колебания прихвостней, ступил на шаг ближе к Варяжко и вызывающим тоном произнес:
— Что, фетюк пришлый, надумал наших девок помять! За то мы тебе самому бока помнем, забудешь дорогу в наши края. Ату его, хлопцы, бей!
С этим криком набросился на отрока, попытался ударить дубиной в голову. Скользящим шагом в сторону Варяжко уклонился от удара, перехватил руку и, выворачивая ее, заставил отпустить палицу, после подсечкой бросил того под ноги нападавших подельников. Первый налетел на тело вожака и упал, остальные остановились в нерешительности. Варяжко за секунду поднял дубину первого соперника, сам бросился в атаку, охаживая им оставшихся на ногах недругов. Те долго не выдержали, после пары пропущенных ударов стремглав умчались прочь. А уж потом отрок принялся мутузить тех, кто лежал на снегу — правда, бил по бокам и ногам, стараясь не калечить. Особенно досталось вожаку — он вертелся на снегу, пытаясь встать, Варяжко же давал такой возможности, подсекая тому руки и ноги.
Остановил избиение, когда оба прекратили всякое сопротивление, только съеживались под ударами палицы и выли истошным голосом. Вокруг собрался местный народ, но никто не пытался остановить отрока — охотников заступиться не оказалось. Напротив, кто-то из толпы поддержал громко: — Правильно, бей охальников. Чтобы не повадно им было на людей добрых наскакивать и девок наших обижать.
Варяжко ударил напоследок по толстой заднице вожака и отбросил в сторону палицу. После направился к жене, смотревшей на него с восхищением. От прежнего страха не осталось и следа, ее лицо светилось довольной улыбкой. Принял из рук Милавы кожух, накинул его на себя — жена еще заботливо поправила воротник, после, вновь взявшись за руки, продолжили путь к лавке. Она рассказала по дороге, что Драган, так звали побитого, не раз приставал к ней, несмотря на прямой отказ, грозился украсть и снасильничать над ней. И не было управы на него, никто не хотел связываться с сыном волостеля. Так в страхе и жила последний год, из-за него не ходила на игрища, как ее сверстницы, перешедшие из отроковниц в девичий возраст.
В лавке Варяжко купил шерстяную поневу и платок, положенные замужней женщине, взял еще жене ожерелье и перстень из серебра. Родителям и младшим также набрали подарков — от одежды до тряпичных кукол, набрали на целый куль, с тем и вернулись домой. Вечер прошел в радостном возбуждении всей семьи — ценные дары пришлись по душе, примеряли на себе и детях, разбирали каждую вещь. После ужина не сразу улеглись спать, угомонились уже затемно. В эту ночь Милава расстаралась угодить мужу, чутко слушалась каждому ему желанию. Еще призналась на ушко, что привязалась к нему еще в первый день, когда его в беспамятстве принесли в их избу.
А ночью по велению матери, но с охоткой, легла к нему под бок и согревала всю ночь своим телом, пока он не изошел потом. Созналась смущенно, что грешным делом трогала юношу за сокровенное место, о котором юной девице даже говорить стыдно, и желала его втайне даже для себя. Не мечтала, что он станет ее суженным, но когда отрок сам проявил к ней внимание, не чуяла ног от радости, сердце рвалось к нему. Только боялась сглаза и молча сдерживала порыв девичьей души, пока родители решали ее судьбу с любимым. Теперь же счастью нет предела, готова отдать всю себя без остатка ради него. Варяжко в ответ на признание обнял крепче жену и они вновь слились в близости, уже потеряли ей счет.
Следующим днем опять пошли на лед, только с младшими — они напросились идти с ними. Катал на санках по очереди — то Милаву, а дети бежали рядом, то Милослава с Ладой, убегая от девушки, а она догоняла их, заливаясь смехом. Затеяли игру в снежки — все против него одного и он, конечно, сдавался таким превосходящим силам. Слепили в пару к снежной бабе снеговика, а потом водили хоровод вокруг них обоих. Варяжко придумывал еще игры, дети и увлекшаяся с ними Милава охотно принимали их. Так провели незаметно для себя несколько часов, пока их не позвала на обед тетка Мирина, теперь уже теща отрока. А уже дома, когда вся семья сидела за столом, пришел гонец из управы — юношу вызвали на суд к волостелю.
Варяжко, а с ним и Милава, увязавшаяся под предлогом, что она будет видоком, отправились с гонцом в волостную управу. Здесь ждала вся четверка побитых юнцов, а сам местный правитель встретил отрока грозным взглядом, обещавшим немалые неприятности обидчику отпрыска и его подельников. Не предложив вошедшим присесть на лавку, не проводя даже формальный допрос, вынес приговор: виновному в причинении телесных страданий надлежит выплатить виру в гривну за каждого. Не дал и слова сказать Варяжко, когда тот попытался возразить, пригрозил, что посадит в холодную, пока тот не внесет всю сумму. Понимая, что никакие оправдания не помогут защититься от произвола волостеля, отрок решил пойти на блеф.
Громко, на всю приемную палату, выговаривая каждое слово, произнес:
— Именем Великого князя Ярополка Святославича называю сего волостеля противным его воле за чинение препятствий в государевом деле. О том будет доложено наместнику в Пскове и самому Великому князю. Если же затворит княжеского посланника, то будет караться за измену, уже смертной казнью. Мне дано право применить ее к злодеям по своему ведению сей грамотой.
Вынул из сумки княжескую грамоту с его печатью, показал волостелю, не выпуская из своей руки, тут же убрал обратно. А после продолжил, обращаясь к побледневшему правителю: — Так какое указание ты даешь мне, княжескому посланнику?
В этой речи Варяжко рассчитывал на неведение местных ставленников о последних предписаниях из Киева. В крайний год, после гибели брата князя — Олега, и бегства Владимира, вся Русь перешла под прямое правление Ярополка. Он менял старых наместников на своих, вводил новые порядки, так что в такой неразберихе выданный экспромтом вариант с особым поручением князя мог обернуться успехом. А то, что посланник юн годами, тоже не удивительно — самому Ярополку едва исполнилось двадцать, мог послать любого, кому доверял.
Добавил для острастки: — Сии же парубки, учинившие нападение, по княжескому уложению отдаются в холопы. За них родичи могут выплатить урок в казну — по две гривны за каждого. Без такого выкупа будут проданы уже на торгах.
Авантюра висела на волоске, Варяжко видел недоверчивые глаза волостеля, других служилых людей — писаря и вирника. Ничем, кроме пресловутой грамоты, его слова не подтверждались. Да и потребуй управитель показать ее поближе, на этом все и закончилось бы — княжеский свиток адресовался новгородскому наместнику, к здешней власти никакого отношения не имевшего. В палате застыло молчание — волостель, похоже, не знал, что ему ответить. Возможно, битый жизнью государев слуга не повелся на угрозы юнца, объявившемся в их селении с попутным обозом неизвестно откуда. Но какие-то сомнения оставались — а вдруг сказанное им правда, после беды не оберешься!
Уже сам вид отрока явственно говорил, что он не из простых. Форменная одежда княжеского дружинника, сидящая на нем как влитая, воинская выправка, уверенный взгляд — все, даже в мелочах, выдавало знающего себе цену служилого человека из ближнего к князю круга. Да и вряд ли властитель русских земель отправил бы с грамотой чужого, не пользующимся его доверием. Дернул же Чернобог связаться его Драгану с этим молодцом — сам получил хороших, а теперь отца подставляет под княжескую немилость! После этих размышлений волоститель принял решение — не будить лихо, пока оно тихо, ответил требовательно смотрящему ему в глаза отроку:
— Не гневись, воин князев. Не было у меня злого умысла — не ведал я о твоей службе. Чинить препятствия не смею, можешь ехать когда угодно. Только милостиво прошу простить сына моего и его дружков — по дурости своей обидели тебя, не нароком. Уж я разберусь с ними, будет им неповадно. Согласен хоть сейчас выплатить вирнику малую виру — по десять кун за каждого.
К общему удовлетворению на этом замяли дело. Волоститель после выплаты неустойки принялся чихвостить зачинщиков, а Варяжко с женой отправился домой. По дороге молчавшая вначале Милава спросила мужа, глядя на него полным любопытства взглядом:
— Варяжко, а ты в самом деле мог наказать волостителя? У нас все его боятся — может посадить в холодную ни за что или наложить урок за любую провинность.
— Дело государево, Милава, тебе лучше о том не знать, — не стал откровенничать отрок.
Язык у женщин длинный — проговорится матери, а та дальше соседкам, так и пойдет не нужный ему слух. Отвлек ее более важной для них заботой: — Скоро нам надо выезжать в Новгород, так что собирай вещи. Через полседмицы будет туда обоз, поедем с ним. Я найму сани, туда сложишь все свое добро. Или тебе нечего?
— Как нечего! — Милава даже возмутилась. — Мои родители не голь перекатная, снарядили мне приданное не хуже других. Вот придем домой, покажу, оно в лари под лавкой.
