Двое и старуха. Записки некроманта

— А ты? — спросил я Йогена.

— У меня есть.

— Что же, если у всех все есть, то предлагаю всем пойти спать — выезжаем на рассвете, — подвел черту я.

* * *

Последний месяц осени назван Рукой Дождя неспроста — первые два дня нашего путешествия не переставая моросил мелкий дождь. На третий день дождь перестал, но небо хмурилось. То тут, то там нам встречались патрули. А когда на пятый день пути, мы свернули с большака во владения моего отца, то даже Йоген вздохнул с облегчением — где-где, а во владениях дона Рэбмы Оуэна разбойников отродясь не было — здесь была своя милиция, ничуть не уступающая имперской страже. Тем больше было наше удивление, когда нам преградили дорогу пять человек — двое с арбалетами впереди, трое с мечами наголо держались за их спинами:

— Эй вы! Слезайте с коней, да медленно и руки держать так, чтоб я их видел, — рявкнул один из них, по всей видимости, вожак. Он был экипирован получше остальных, облаченных в дешевые кольчуги. Прорвать такие мечом проще простого — и красная цена им десять сребров. На главаре же была абсолютно новая кольчуга, на порядок лучше.

Мы спешились.

— Теперь бросайте оружие, только медленно! — приказал вожак.

Я растерялся — от болта с десяти шагов не поможет даже торнская кольчуга. Но бросить оружие — это подписать себе смертный приговор, не бросить — тоже. Положение спас Йоген, он молча бросил свой меч на землю, абсолютно естественно поежился, будто замерз, подышал на руки и сунул их в рукава, а через секунду арбалетчики выронили свои арбалеты и рухнули на землю — в горле у каждого торчало по метательному ножу, а Йоген, схватив брошенный меч, уже летел на врага, вслед за ним мчался Юрген. Первым опомнился главарь и заорал:

— Сосунка не убивать, остальных в расход!

То, как он меня назвал, взбесило и подтолкнуло меня к действию, и я крикнул:

— Ублюдка не убивать. Он — мой! — и бросился в бой.

Когда я подбежал, для двоих разбойников все было уже кончено. Главарь затравлено озирался, убежать ему не давали Йоген с Юргеном.

— Как ты меня назвал, падаль? — спросил я.

— О, у сосунка есть зубки, — прохрипел главарь.

— Есть, можешь не сомневаться.

— Еще бы! Мы такие смелые — втроем на одного, — сплюнул он мне под ноги.

— Давай так, скотина, если ты меня убьешь — тебя отпустят на все четыре стороны,— предложил я.

Он задумался на несколько секунд и вдруг резко прыгнул на меня — конец его меча смотрел мне в грудь, я ушел с линии атаки и плавным движением подрезал ему сухожилие на правой ноге, главарь упал на правое колено, и тут же я узнал о себе и своих родителях много нового. Я быстро переместился к нему за спину, перехватил меч за клинок обоими руками и опустил рукоять на голову бандиту. Тот обмяк и рухнул к моим ногам, затем я наступил левой ногой на его руку с мечом и пинком правой вышиб из нее оружие. На все ушло не больше половины минуты, но все равно, волнение, неизбежное при первой схватке заставляло мое сердце стучать, как безумное.

— Что ж, теперь я вижу — тренировки определенно пошли вам на пользу, — сказал Йоген. — Но почему вы его не добили?

— Зачем? Юрген, у нас есть веревка?

— Конечно, сир, — ответил мой камердинер.

— В таком случае, свяжи его покрепче, — велел я. — Думаю, местная милиция им заинтересуется.

Пока Юрген пеленал пленного, Йоген подошел к мертвым арбалетчикам, забрал свои ножи, тщательно их вытер, поцеловал и спрятал в ножны.

— Я потерял счет, потому, что не считал, сколько раз этот прием спасал мою жизнь, — сказал Йоген.

— Сегодня ты спас жизнь нам всем, — негромко сказал я. — Отныне кольчуга, что на тебе — твоя навсегда.

— Благодарю вас, сир, — с поклоном произнес Йоген.

— И не надо называть меня сиром, Йоген. Если хочешь сделать мне действительно приятное, зови меня, как на тренировках, просто Кэвином, — попросил я его.

— Хорошо, Кэвин, пойдем — у меня по такому случаю есть для тебя ответный подарок, — сказал Йоген и, подойдя к своей лошади, стал рыться в седельной сумке и вскоре достал два метательных ножа в ножнах — близнецы которых были пристёгнуты у него к предплечьям. — Держи, заодно опробуешь приемчик.

Йоген помог мне пристегнуть ножи, правда, чтобы пристегнуть правый, пришлось снять перчатку: "Тут что-то одно, — сказал он, — либо на два врага меньше, либо защищенная рука", я подумал и выбрал первое.

— Слушай и запоминай. Этот прием проходит почти во всех случаях, главное чтобы твои движения были полностью естественными. Если ты сразу попытаешься сунуть руки в рукава, тебя сразу раскусят. Хотя если на тебя бегут двое с мечами наголо, то, конечно, разговор другой — подожди, пока они окажутся на дистанции броска, и сразу бросай, причем целься в горло — это верная смерть. Если корпус не защищён, то кидай в него — если не убьёшь, то выведешь из строя наверняка. Запомнил? — спросил Йоген, еще раз придирчиво осмотрев мои предплечья.

— Запомнил, — ответил я, опуская рукава плаща.

— И еще одно, трюк этот стар, как мир. Так что если ты видишь, что противник сунул руки или руку в рукав — жди броска, — предупредил Йоген

— Если этот трюк стар, как мир, то почему они на него попались?

— Так я же разыграл целое представление, — усмехнулся Йоген, — Сначала бросил меч — внимание арбалетчиков переместилось на вас, затем поежился, будто замерз, подышал на руки, а только потом, якобы чтобы согреться сунул руки в рукава, как дама в муфту.

— Ублюдки вонючие, — раздался вдруг хриплый голос.

— Смотрите, кто очнулся, — сказал Йоген, — Юрген, будь так добр, позаботься о кляпе.

На нас снова полилась отборная брань. Первым потерял терпение Йоген. Он подошел к бандиту и изо всех сил пнул его в солнечное сплетение. Разбойник принялся судорожно хватать ртом воздух.

— Что такое? Бо-бо? Скоро ты узнаешь, что такое бо-бо по-настоящему, — почти ласково сказал Йоген и крикнул. — Юрген, ну где же кляп?

— Вот, сударь, — появился Юрген с куском мешковины в руках и, ловко свернув его, заткнул пленнику рот — теперь тот мог только мычать.

— Если никто не против, этот красавчик поедет со мной, — предложил Йоген. Протестующих не оказалось. Йоген вскочил в седло, а мы с Юргеном забросили главаря перед ним и вернулись к своим лошадям. Снова пошел дождь, а через четверть часа мы повстречали отряд местной милиции.

— А ну стой! Кто такие? Это кто тут у вас? — посыпались на нас вопросы предводителя — коренастого мужичка, сидевшего на худой рыжей лошади.

Я молча откинул капюшон своего плаща.

— Ты что, Шкворень, белены объелся? — донесся до меня быстрый шепот, — Это ж сам сир Кэвин, сын дона, дубина ты стоеросовая.

— Проводите нас к вашему начальству, — приказал я.

— Как прикажете, сир, — сказал десятник, — Клав, проводи господ к сотнику.

Мы довольно быстро доехали до ближайшей деревни и остановились у дома с вывеской, на которой был намалеван герб Оуэнов. Я с нашим провожатым спешился и вошел вовнутрь. Йоген и Юрген остались снаружи.

— Вот, сир, сотник, — указал он мне рукой на спящего прямо в одежде мужчину лет пятидесяти.

— Почему спит?

— После ночного дежурства.

— Буди, — приказал я.

Он осторожно подошел к спящему и коснулся его за плечо.

— Что такое? — вскочил тот, будто и не спал.

— Сир Кэвин желает с вами поговорить.

— Где?

— Я здесь, господин...

— Георг, — сказал сотник.

— Скверные дела тут у вас творятся, господин Георг, — холодно сказал я и сел на табурет.

— Что у вас случилось, сир? — быстро деловитым тоном спросил меня сотник, продолжая стоять.

— На меня и моих спутников напала банда из пяти человек, — сказал я.

— Где?

— На тракте в двух лигах к востоку отсюда.

— И... Что с ними стало?

— Если я сижу перед вами живой и невредимый, то неужели вам неясно? — раздраженно ответил я. — Четверо уже кормят собой ворон, а главаря я взял в плен — сдать его вам на руки и делайте с ним, что хотите.

— Если это действительно главарь, то вам полагается вознаграждение, — сказал сотник, — Двадцать златов. Что ж пойдемте, взглянем на вашего пленника.

Мы вышли во двор. Сотник сделал знак рукой своим людям и сказал:

— Снимите-ка этого молодчика с лошади.

Бандита сдернули и поставили на ноги.

— Ба! Да это же Жердей, — воскликнул сотник, всмотревшись ему в лицо. — Ну, теперь все ясно, а мы-то все ломали себе головы, как они умудряются уходить у нас из под носа.

— Лично мне пока ничего не ясно, — все так же холодно сказал я.

— Этот субчик — десятник пятой десятки, — объяснил мне сотник. — Ну, все, допрыгался, козленок — от петли ему теперь не уйти. Пройдемте, вы честно заслужили свою награду, — мы вернулись в дом, прошли в кабинет. Сотник подошел к небольшому железному вделанному в стену шкафчику, отпер его, достал кожаный, запечатанный сургучной печатью, кошель и протянул его мне.

— Вот ваша награда, сир.

Я молча положил кошель в карман, повернулся и вышел. Во дворе уже велись приготовления к казни. Подчиняясь какому-то непонятному импульсу, я решил посмотреть печальный конец этой истории. Ждать пришлось недолго — весть о казни предводителя разбойников несколько месяцев державших в напряжении всю округу распространилась с невероятной быстротой — собралась изрядная толпа.

— Да здесь, похоже, вся деревня, — сказал Йоген, — Господа, следите за карманами.

Я переложил кошель с наградой во внутренний карман, решив по совету Йогена не подвергать его всевозможным случайностям.

Так вышло, что мы оказались в первых рядах. Наконец, вывели приговорённого — он еле переставлял ноги — сказывались подрезанные сухожилия. Руки у него были связаны за спиной. Двое помощников палача помогли ему взобраться на эшафот, быстро накинули петлю на шею, затянули ее и стали ждать. На помост поднялся сотник, сделал знак рукой толпе, дождался тишины и произнес классическую формулу:

— За разбой, насилие и убийства, ты, Жердей из Слоуи, приговорен к смертной казни через повешение. Тебе есть, что сказать людям?

Тот помотал головой из стороны в сторону.

— Да смилуется Творец над твоей душой. Палач, делай свое дело.

Палач дернул рычаг, открылся люк, и осужденный рухнул вниз. Толпа засвистела, завыла, заулюлюкала. Мне стало противно и, махнув Юргену и Йогену, я стал протискиваться к коновязи. Отвязав своих лошадей, мы поскакали прочь. Я же дал себе зарок больше никогда не присутствовать на публичной казни.

IV

Остаток пути прошел без приключений, и на следующий день мы подъехали к отцовскому замку, причем удачно — как раз к обеду. Обед прошел в молчании — невооруженным глазом было видно, что моя мачеха не рада моему визиту. Зато отец сиял от счастья, хотя кто у него родился он так и не сказал — да и не за обедом же говорить об этом. После трапезы Настурция — так звали мою мачеху — молча встала из-за стола и удалилась в свой кабинет — вести дела. Управляющим она не доверяла, считая их всех прохвостами и мошенниками, которые только спят и видят, как бы присвоишь себе побольше денег из хозяйского кармана. Мы же с отцом и моей "тенью" — Юргеном, проследовали в библиотеку. Йоген же в сопровождении старого верного Ямеса отправился отдыхать в лучшие покои для гостей.

Когда же мы пришли к библиотеке, отец хотел было вынести Юргену стул, на что тот ответил:

— Благодарю вас, милорд, но я предпочитаю ходить. Не беспокойтесь обо мне — я человек маленький и всегда знаю свое место.

Услышав такой ответ, отец лишь слегка развел руками и закрыл дверь.

— Он совсем как Ямес, — усевшись в кресле, заметил отец и достал кисет и трубку. — Такой же верный, тактичный и незаменимый. Или я не прав?

— Прав, — согласился я, устраиваясь в кресле напротив, и тоже достал свои курительные принадлежности. — У меня иногда бывают опасения, не читает ли он мои мысли: когда нужно, он всегда оказывается рядом. И, кстати, он очень неплохой боец, не далее, как вчера я видел его в деле. Он меньше чем за минуту разделался с очень опасным разбойником.

— Вот эту историю я и хочу услышать, — сказал отец, раскуривая трубку.

— Странная история, похоже, им нужен был я, причем живой. "Сосунка не убивать, остальных в расход" — вот слова главаря слово в слово, — выпустив дым, сказал я.

— Похоже, тебя хотели взять в плен и потребовать выкуп.

— Если бы не Йоген, этим бы, наверное, все и закончилось.

— А что сделал Йоген? — живо поинтересовался отец.

Я рассказал отцу, что сделал Йоген.

— Воистину этот Йоген, незаурядный человек, — воскликнул отец. — Надо будет что-нибудь подарить ему.

— Я уже подарил ему торнскую кольчугу стоимостью в пятьдесят златов, а до этого — один из лучших дядиных двуручников на свадьбу.

— Но то ты. Я же, как отец, тоже должен чем-нибудь отблагодарить его, — решительно сказал отец, — Что он любит?

— Кроме хорошего оружия да добротного доспеха — хорошее вино, — я вспомнил как он пил на своей свадьбе Сикурату двадцатипятилетней выдержки.

— Решено. У меня в погребе есть Роза урожая 1000 года. Подарю ему бочонок в четыре галлона, как ты думаешь, он не откажется?

— Не откажется, только если вы не скажете ему, какое вино, а то для него такой подарок — равно, что жидкое золото, так до конца жизни к нему не притронется. Я его знаю.

— Но что мне ему сказать? Назвать Розу другой маркой будет ложью, — отец неуверенно посмотрел на меня.

— Скажете, что это хорошее вино, марку которого не называете, потому, что боитесь его отказа. И даю руку на отсечение, что он поделится им на первом же привале со спутниками.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. Порой мне кажется, что это я семь лет служил в посольстве, — улыбнулся я.

— Эх, сынок, я служил младшим помощником консула, и не сделал себе карьеры потому, что так и не научился лгать, — вздохнул отец.

— Зато о вас все говорят, как об исключительно честном и порядочном человеке. Вы честно, никого не подсиживая, работали, ваши люди вас любят и готовы ради вас на все, — в ответ на мои слова отец лишь грустно улыбнулся. И чтобы отвлечь его от невеселых мыслей я спросил. — Может, хватит держать меня в неведении — кем одарил вас Создатель?

Отец выдержал паузу, после чего торжественно сказал:

— Девочкой. Мы назвали ее Урсулой.

— Так проводите меня к ней, у меня для нее подарок. Куда слуги отнесли мои вещи?

— В твои покои.

Войдя к себе, я пошарил глазами и обнаружил мою седельную сумку, достал из нее сверток, перевязанный, как положено, розовой ленточкой. Бережно взяв его, я последовал за отцом, и вскоре мы пришли к покоям маленькой Урсулы. Отец осторожно открыл дверь, и мы вошли вовнутрь.

Рядом с колыбелькой сидела молодая женщина в простом платье — по-видимому, кормилица, а маленькая хозяйка покоев спокойно сопела. Я развязал свиток и положил куклу рядом с девочкой. Отец, заметив, что кукла тоже "уснула" шепотом сказал:

— Теперь она не будет расставаться с ней ни днем, ни ночью.

— Но это, когда она немного подрастет, — сказала кормилица, — А пока она даже не поймет что это такое. Сейчас она просыпается только в двух случаях — когда надо поменять пеленку или хочет есть.