Где рождаются снегороги

— Не удивлюсь, если у тебя там и палатка имеется, — хмыкнула Саноте.

— Выложила перед уходом, извини, — Пета ответила рассеянной улыбкой, ощупывая термос. — Кофе остывает, скоро его невозможно будет пить, так что доедаем всё здесь и обратно идём без привала. Мы протоптали хорошую лосиную тропу, так что будет проще.

Киара шевельнулась и негромко произнесла:

— Снегорожью.

— Что?

— Мы протоптали снегорожью тропу.

10.

Жертвенник в остатках снега выглядел точно припорошённый мукой кухонный стол — на его поверхности лежала пара мраморных от мороза свиных сердец. В беспокойных отсветах огня иногда создавалось впечатление, будто они сокращаются, но это, конечно, только иллюзия.

— Ты за этим сюда пришла?

— Нет, просто люблю старые сказки.

Две тени длинными тёмными языками протянулись через алтарь к подножью Снягини, но до неё самой не доставали — она по-прежнему высилась хозяйкой на краю маленького купола тепла, который создал костерок. Контраст света и тьмы искажал пространство, и лес выглядел надвинувшейся со всех сторон чернотой, которую лихорадило от присутствия в его проплешине чего-то столь чуждого.

Огонь.

Сёстры Браун, шмыгая носом, неутомимо подкармливали его остатками веток, время от времени подкидывал пару щепок и Эдуард. Водянка задумчиво потягивала из фляжки вино, слегка разбавленное водой. Её щёки тронул яркий, почти болезненный румянец, но чувствовала она себя великолепно и уже прикидывала в уме маршрут следующей прогулки, которая начнётся посещением галереи Альгатури в Кварталах и обязательно пройдёт через паб "Калех Беарах". Потом можно заглянуть на каток и в "Сизарр", если показывают что-то интересное.

Саноте вжала голову в гнездо шарфа на плечах и произнесла:

— Всё забываю спросить, как ты себя чувствуешь?

— Терпимо, — Сириль небрежно пожала плечами и растянула рот в тонкую линию, — он же не досуха меня выпил, да и лекарство действует.

Нотка перевела взгляд с неё на свиное сердце, а потом на каменные глыбы.

— И чего ты попросила у неё?

— Ничего. Просто ей наверняка тут одиноко.

— Ты проявляешь заботу в самых странных ситуациях.

— Не знаю. Маришка говорила, что боги — это продукт человеческого сознания, — Проказа оглядела Снягиню снизу доверху. — Эгрегоры, как она их назвала. Или один эгрегор, проявляющий себя по-разному, как отражение той общности, которая в него верит.

— К чему ты?

— Наверное, к тому, что в таком случае у божества надо не просить, а требовать и брать столько, сколько хватает твоих сил. Ты же не просишь ничего у холодильника, просто вытаскиваешь оттуда то, что сама туда положила.

— Но божество породил не только твой разум, и едва ли у тебя найдётся возможность в одиночку навязывать ему свою волю.

— А хрен его, — неопределённым пожатием плеч Сириль свела разговор в уютно молчание.

Спинами обе девушки ощущали плывущее от костра тепло, с которым на затылки мягко наваливалась сонливость. Маленький лоскуток света и покоя со всех сторон обступил зимний океан беспокойно леса, и, казалось, чем дольше этот лоскут будет существовать инородным телом во тьме, тем горше и больнее будет расплата.

Может, это ощущали все, потому что когда Водянка, брызнув на огонь остатками вина, кратко сказала: "Пойдём!", никто не стал возражать.

— Оставь, я даже не знаю, как он может устроить пожар, — небрежно бросила Сириль одной из сестёр Браун, которая подняла на неё вопросительный взгляд.

Сборы не потребовались — каждый оправил зимнюю одежду и настроился на обратный путь.

А потом они бросили прощальный взгляд на Хозяйку и, отвернувшись, побрели созданной ими же тропой.

11.

Более чуткие, чем у других, уши Эдуарда явственно различали далеко позади скрип снега, сминаемого чужими конечностями. Поначалу он списывал всё на усталость, эхо, плетущуюся в конце процессии Саноте, а потом в одно мгновенье — вспышка осознания реальности происходящего. Нутро ощутило недобрую, чужеродную ему, но естественную для леса сущность. В голову тут же поползли бредовые сказки, которые пересказывала одна Браун другой: про Ингдара, барашков и прочую чепуху. Мальчик отмёл их, мотнув мокрой от пота головой.

Глупости.

Тигры на границе зрения вильнули за спину.

Нет никакого Ингдара.

Нет никакого старика со снегорожьими копытцами.

А потом начала оборачиваться Нота, и когда она сделала это в третий раз, стало очевидно: что-то не так.

Это "не так" не обернулось нервозностью, дыханием леса хлынувшей со всех сторон, как и не вспыхнуло беспокойством, подобно заразе охватившем компанию. Просто в один тающий, неуловимый момент стало ясно: перед тем, как они покинут лес...

Если, подсказывало Эдуарду нутро.

Если они покинут лес.

...что-то должно случиться.

"Что-то" обретало реальность — "что-то", дотоле бывшее обещанием для тел плоти и крови, вторгнувшихся в мир заснеженной тьмы.

— Слышите?— произнесла Саноте, в четвёртый раз оборачиваясь. — Сейчас будет здесь.

За ними в ночи брела иная сила — не та, что у хозяйки, но живущая с ней в одной юдоли.

— Ханна, Нота, вы прикрываете, — проронила Водянка, неся сквозь полуночь керосиновую лампу. — Браун, Эд — бегом!

Вся компания сорвалась с размеренного шага в бег по знакомым пашням сугробов — столь же естественно, как срываются с места потревоженные олени. Шум дыхания и крови в ушах смешался с надрывным, какофоничным поскрипыванием сугробов под ногами. Шар жёлтого света двигался впереди подобно огромной, зависшей в воздухе луне, а Слепки мчались по периферии зрения на лапах, руках и ногах, обгоняя друг друга, но друг другу не видимые.

Вторая поляна распахнула простор более скромной, беспорядочно вспаханной полозьями сцены, на которой младшие дети оказались в треугольнике старших девушек подобно сбитым в кучу ягнятам. Сириль прикрывала их со стороны, обращённой к приюту, а Саноте и Водянка обернулись лицом к беспокойно воющей чаще — все трое дышали спокойно и ровно, в то время как их данты ловили потрескавшимися губами морозный воздух. Левой рукой Пета подняла повыше керосиновую лампу, а правую держала в глубоком кармане. Одна из сестёр Браун, окинув взглядом её уверенную, крепко стоящую на ногах фигуру, подумала, что в кармане наверняка нож, потому что Водянка всегда учила не покидать территорию приюта без оружия.

А потом стало не до того.

В шатёр живого, приручённого людьми и опозоренного света, пошатываясь, вбрело сутулое существо.

Эдуард ощутил, как в грудной клетке что-то истерично задёргалось — но не от увиденного.

Когда-то оно было человеком — лыжником, судя по лохмотьям полиамида и синтетического утеплителя. Лыжником, заблудившемся в метель и замёрзшим насмерть. То тут, то там сквозь прорехи в многослойной одежде виднелись обширные обледенелые раны, которые оставили дикие звери в попытках урвать с окоченевшего трупа немного мяса. Они сгрызли самые мягкие ткани с головы: мочки ушей, кончик носа, щёки и губы, отчего неупорядоченно натыканные в десна шиловидные зубы оказались выставлены напоказ. Под корочками льда угадывались серые сухожилия, обломки кости и открытая миру трахея.

Существо вперило в детей покрытые изморозью бельма и, казалось, потянуло воздух открытой раной на месте ноздрей и носовой перегородки.

— Дерьмо, — спокойно констатировала из-за спин детей Проказа. — Думаете, он вытянул до..?

— В такой местности вряд ли, — Водянка вытащила из кармана свиное сердце и, зубами сорвав пищевую плёнку, швырнула подачку вперёд.

Ушедший в сугроб комок мяса создание проигнорировало, его не интересовал мёртвый подобно ему элемент.

Одна из сестёр Браун громко шмыгнула и размазала по лицу показавшуюся по краям ноздрей кровь.

На виски давило.

Всем.

— Да некем ему питаться, — заметила Саноте. — Вероятно, таким уже прибыл сюда, а потом завис надолго.

— Попробуем?

— Он влезет в кого-нибудь ещё, — предупредила Пета. — Найдёт труп лося и...

Её прервал заливистый хохот Сириль — ежом человеческого веселья ощерился навстречу недоброжелательной зимней ночи. Вызовом и сухим бессловесным плевком.

— Прекращай угорать! — огрызнулась Водянка. — Я серьёзно!

— ...т-ты-ы представляешь лосяшку из "Счастливых лесных друзей", к-который скачет за нами по лесу? — Проказа ухитрялась говорить вполне внятно.

— Масса лосей достигает семисот...

Сириль всхлипнула, оскалив белые зубы.

— Просто обездвижим его, — предложила Нотка. — Аккуратно, у него отросли когти.

Толстый слой верхней одежды свалился на рыхлый снег подобно шкурам, и в замешкавшемся свете — неровном, потому что Пета опустила лампу — Саноте бросилась вперёд. За ней — Водянка. И последней — обуздавшая хохот Проказа.

Младшие дети видели — если фантасмагорию можно зреть человеческими глазами — как на заснеженной сцене лесного театра три ведьмы в неуловимый момент изменили траекторию движения и окружили мёртвого Макбета. Как удары кулаков, коленей и стоп молотами ковали обмороженный человеческий труп, придавая ему новые углы, принуждая сгибаться, горбиться, пятиться, вертеться. Реакция существа казалась неумолимо замедленной, но если оно всё-таки двигалось, то с пугающей змеиной скоростью — негнущиеся пальцы с когтями несколько раз зацепили мешковатые свитера Ноты. И единожды оно отпихнуло от себя Водянку — с такой силой, что девушку отбросило за три метра в снег.

И всё же ведьмы с неженственной, но столь человечной жестокостью затянули у него на запястьях петли, выломали руки и отволокли к ближайшему дереву, где бечёвкой, тонкими подтяжками и длинным шарфом примотали к стволу. В глотку созданию ударом вогнали шапку с помпоном, и в шерстяных нитях занозами увязли иглы выбитых зубов.

— Эй, данты, а ну сюда! — скомандовала Водянка.

Голос у неё оказался ровный, хотя дышала она чаще обычного. Пусть самая медленная, но зато — самая сильная и непредсказуемая из всей троицы.

Младшие дети, заворожённые собственным страхом и волнением перед происходящим, подошли ближе, а потом ещё ближе, ведя перед собой полнолуние керосиновой лампы. С такого расстояния они видели обмороженные человеческие ступни, лишённые нескольких пальцев.

Не копыта.

Голову с одним безбородым лицом и размозжённым затылком, где не было место глазам, рту и носу.

— Это не Ингдар, — прошептала Киара.

— Нет, конечно, — ответила Нота. — Ингдар — это идея, а вот — конкретное её воплощение.

— Осенев зовёт их клозетами, — фыркнула Проказа, — трупы, одержимые низкопробным духом. Ещё век назад зимой таких чудиков было намного больше в границах человеческих поселений, их даже называли святочной нечистью, каждого за своё дерьмо. Кто-то жрал людей, кто-то просто пугал и мучил.

— И какой в этом смысл? — тихо подал голос Эдуард.

— Никакого. Или ровно столько же, сколько в человеческой охоте. Нравится же людям убивать животных, так почему бы духам не нравилось убивать людей и вытягивать из них энергию? — Сириль пожала плечами. — У кого нет клитора, тот ищет удовольствий другими путями.

Сёстры Браун вопросительно переглянулись, но Саноте поняла этот взгляд. Пожалуй, пора объяснить им значение слова "клитор" и... многое другое. Хотя старшей это вряд ли будет интересно. Она бы лучше — и это видно по звериному блеску в тёмных глазах — схватилась один на один с клозетом или чем-то подобным.

Она не любит правила, а значит...

Нотка метнула взгляд на Проказу.

...однажды её желание могут сбыться. Но сбывшиеся желания — это же сущий кошмар.

— Посмотрите на него внимательно, — скомандовала Водянка голосом более сухим и жёстким, чем раньше. — Вы ещё встретите таких, когда пойдёте в лес. Чувствуете, на виски давит? Он пытается ментально воздействовать на сознание — это особенность нежити. Экземпляры посильнее могут вывернуть мозг наизнанку, но они редкость в наших краях. Их быстро заметают Наблюдатели. Смысл в чём, — подвела Пета итог. — Вы не должны "убивать" клозетов, иначе дух может выйти из одного мёртвого тела и подыскать себе другое или даже попытается вселиться в кого-то из вас. Нежить лучше всего обездвижить и...

-...здесь ещё, — сдавленно пробормотал Эдуард, но Водянка умолкла от одного звука его голоса.

Саноте встряхивала одежду от снега и неспешно натягивала обратно на себя слой за слоем.

— Ещё — что?

— Ещё клозеты, — объяснила Проказа. — Забыла? Он полукровка и просто так дерьма нести не будет. Сваливаем.

Эдуард сутулился и сводил плечи, инстинктивно пытаясь таким образом смягчить тревогу и напряжение в грудной клетке. Зубы стучали самым позорным образом — хорошо, что сёстрам Браун сейчас не до него — а на самой грани звериного, что унаследовал он от бабки и отца, ощущалось лёгкими уколами ещё далёкое, но — присутствие.

-...их больше нас, — процедил мальчик.

— Ханна, ты идёшь первая и освещаешь дорогу, — спокойно скомандовала Водянка. — Нота, не застёгивайся.

Проказа спокойно подняла керосиновую лампу. Сегодня из всей троицы она была самой слабой и уже заметно хромала на одну ногу, то и дело потирая бедро ближе к паху. И тем не менее, легко сорвалась в бег и выдерживала такой темп, чтобы младшие дети не отставали.

Лес не заканчивался — одинаковый, замкнутый в кольцо однообразного кошмара голых стволов, поднимающихся из сугробов. Они выныривали из мрака в шар жёлтого света и ныряли во мрак за спиной, и так бесконечно.

Невыносимо долго.

Шум дыхания, пульс и беспорядочный утробный скрип снега.

Казалось, пока они отдыхали во владениях Хозяйки, кто-то переставил все фигуры на шахматной доске. Убрал опушку, автодорогу, приют и даже весь Роман-Сити — оставил ночь и бесконечную дремучую чащу. Эдуард видел, как Сириль то и дело опускает голову, сверяясь с компасом, но и ощущал также истинно животный ужас не только за спиной, но и по бокам.

Их окружают.

Иглы звёзд таращились сквозь невод ветвей с холодной, отрешённой ненавистью. И древняя хтоническая мать осталась слишком далеко, чтобы помочь, а у неё — и мальчик понимал это с толикой сожаления — действительно можно попросить защиты.

Напитанная детской верой и страхом, она бы стала даже сильнее.

Мать звала — зов её бил по спинному мозгу, столь отчаянный, что хотелось плакать.

Прежний мир угас, остался в горнилах памяти.

Глаза не видели ничего, кроме воющей на головами черноты.

Ночь превратилась в вечность.

И всё же, даже эта вечность дала слабину.

Они выбежали на опушку — белый шарф снега перед совершенно нереальной автотрассой, по которой неслась вереница огромных грузовиков с эмблемами транспортной компании "Хорве".

— НЕ СБАВЛЯЕМ ШАГ, ЖИВЕЕ ДО САМОГО ДОМА!!! — рявкнула за спиной Водянка.

Она редко повышала голос, а если делала, то значит, дела хуже некуда.

Лопатки, затылок и шея Эдуарда превратились в шевелящийся нарост паники — будь у него шерсть, загривок давно бы уже стоял дыбом. Вероятно, Пета теперь видела, слышала и понимала больше него.

По своим собственным следам они домчались до тоннеля — в его нутре над головами оглушительно ревел содрогаемый автомобильными шинами асфальт. Сириль на бегу поставила лампу возле груды мусора на оледенелую, пропитанную мочой землю.