За Союз

Через некоторое время дверь тихонько приоткрылась и в палату робко вошла Любовь Павловна и остановилась у входа, — Мужчины, вы уж меня извините, что я вам здесь в субботу переполох устроила. Старая стала, совсем, ноги не держат. Она замолчала и опустила голову. Все загалдели, одновременно пытаясь успокоить бедную женщину: дескать, какая она старая, да какие проблемы, да с кем не бывает, и в том же духе. — Любушка ты ещё ого-го. Был бы я помоложе, я бы тебе это доказал. Ну а сердце и у молодых шалит, с кем не бывает, — подвёл итог Алексей Иванович. — Скажете тоже, Алексей Иванович, — слегка зарумянилась женщина и подошла ко мне, — вас Максим зовут? — Да, Любовь Павловна, и пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты, — поспешно ответил я. — Хорошо Максим. Я тебе ещё пижаму больничную принесла, отдельно куртка и штаны. Может, тебе в ней удобнее будет ходить, — она протянула мне свёрток. — Спасибо, я потом померю, — я забрал свёрток и положил на кровать, — вы присаживайтесь, Любовь Павловна. Я пододвинул ей стул, и она с облегчением на него присела. — Максим, я тебе яблочко принесла и печенье "Юбилейное", Витька мой очень его любил, особенно с маслом, попьёшь чайку, — она протянула мне небольшой пакет. — Да зачем вы хлопочете, Любовь Павловна, мне всего хватает, нормально кормят у вас, — попытался отказаться я. — Бери, бери мне не трудно. И знаешь, Максим, — она замолчала, но тряхнув головой, решительно продолжила, — можно я буду заходить к тебе иногда. Мне Маринка рассказала твою историю с потерей памяти. Пока родственники твои не найдутся, я за тобой поухаживаю, а потом уж ладно. И она подняла на меня свои зелёные глаза, конечно с возрастом цвет их немного поблёк, да и пролитые слёзы не прошли бесследно, но в молодости эти глаза разбили не одно мужское сердце. А ещё в них было столько боли, тоски и одиночества, что я, вспомнив, что я тоже абсолютно один в этом новом мире, поспешил успокоить несчастную женщину. — Конечно, заходите, Любовь Павловна. Когда хотите, буду очень рад вас видеть. А можно я к вам в кабинет буду иногда заходить? — быстро проговорил я, не отрывая от неё глаз. И я увидел как в зелёных глазах, усталой женщины, зажглись искорки, даже морщинки разгладились в уголках и она, наконец, улыбнулась и ещё долго молча смотрела на меня. — Конечно, заходи, буду рада. Ну ладно больные поправляйтесь. Пойду я, — поднялась она и вышла из палаты. — Да, подкосили годы Любушку, — проговорил ей вслед Алексей Иванович, — я ведь её давно знаю. Ещё на скорой когда работал водителем — она молодой медсестрой была. За всю работу хваталась, каждому больному помочь хотела. Ну а потом муж у неё серьёзно заболел, да и умер вскоре, а она с пацаном осталась одна. Сердце стало беспокоить, вот она и перешла сюда в больницу, а потом и сына потеряла. Досталось короче ей в этой жизни. Ты уж осторожней с ней, Максим, не обидь ненароком. Ведь она в тебе сына видит. Ну, ты вроде парень нормальный, положительный. — Да я понимаю всё, Алексей Иванович. Внимательней буду, я ведь тоже пока один — никого не вспомнил, — успокоил я ветерана. Все молчали, думая каждый о своём.

Ближе к концу рабочего дня в палату зашла та же медсестра, что и утром, я уже знал, что её зовут Женя, — Непомнящий пойдём в ординаторскую, там тебя психиатр ждёт. Она вышла и двинулась по коридору, покачивая бёдрами, а я потрусил следом, готовясь к очередному испытанию. Войдя в указанную дверь, я увидел сидящего на диване пожилого мужчину, с абсолютно лысой головой и брюшком приличных размеров. — Присаживайтесь молодой человек, давайте знакомится, — он похлопал пухлой ладошкой по свободной стороне дивана. Я осторожно присел. — Меня зовут Нефёдов Илья Сергеевич. Я врач — психиатр, доктор медицинских наук. Меня попросил с вами встретиться Андрей Фёдорович, коротенько рассказав вашу историю,— продолжил он, смотря на меня пристально, и в тоже время мягко, как могут только психиатры. — Меня зовут Максим, а история моя и в самом деле короткая. Я после ДТП очнулся здесь в больнице и ничего о себе кроме имени вспомнить не могу, — представился я. Ну а дальше начались бесконечные вопросы, из портфеля врач достал пачку бумаги, как оказалось с различными тестами, на которые мне пришлось отвечать. В общем, общались мы с психиатром часа два, аж голова заболела. — Ну-с, молодой человек, — просматривая последний заполненный мною тест, изрёк доктор, — случай у вас, безусловно, интересный. Вы ничего не помните конкретно о себе, фамилию, отчество, родственников, где жили и так далее, но прекрасно помните историю, алфавит, правила поведения в обществе и тому подобное. То есть провал памяти у вас какой-то частичный, я бы даже сказал избирательный. Он внимательно посмотрел мне в глаза, я напрягся, но выдержал его взгляд, придав лицу самое невинное выражение. — Ладно, на сегодня достаточно, я расскажу Андрею Фёдоровичу о результатах нашей встречи. Могу уверенно сказать, что отклонений с психикой у вас нет, вы вполне адекватный человек. Анализы я ваши посмотрел, там тоже всё в порядке, так что медикаментозного вмешательства никакого не требуется. Разве, что попить витамины и слабенькое успокоительное. Да, и я порекомендую назначить вам физио процедуры, например электросон. А сейчас не смею задерживать, молодой человек. До свиданья, — он протянул мне руку, которую я поспешно пожал и наконец, покинул кабинет. Я добрался до палаты и рухнул на кровать, чувствовал я себя как выжатый лимон. Соседи пошли на ужин, а я отказался, сославшись на отсутствие аппетита. Да, понедельник день тяжёлый, но я, мне кажется, неплохо держался. Пока всё идёт нормально, и самое трудное в моей затеи с легализацией, наверное, позади. По крайней мере, хочется на это надеяться. С этими мыслями я незаметно и уснул.

Утром я проснулся, отдохнувшим и полным сил, умылся, позавтракал и приготовился к дальнейшей борьбе за своё будущее в этом мире. На обходе подошёл Иван Сергеевич, спросил о самочувствии. Я бодро ответил, что всё нормально, и мы договорились, что он на меня время тратить не будет, так как по его части со мной никаких проблем нет. Я практически здоров, если будут, какие, то ухудшения я ему сразу же скажу — на том и расстались. Предупредив соседей по палате, где меня искать, если что, я пошёл к Любовь Павловне. Мы с ней поболтали, попили чайку. Она рассказывала о своей жизни, о сыне, о больнице и я видел, что она понемногу успокаивается, как-то "оттаивает" и мне было приятно смотреть, как оживают её глаза. Да и мне с ней было легко, я же был совсем один в этой реальности, с интересом слушая много пережившую женщину, я сравнивал этот мир с нашим. Переломные моменты истории у наших миров совпадали: революция, вторая мировая война, руководители страны — всё было как в моём мире, ну, по крайней мере, насколько хватало моих знаний истории. Отдельные фамилии революционеров и героев великой отечественной войны были мне не знакомы, но это ещё ни о чём не говорило — не настолько хорошо я знал историю, чтобы с гарантией сказать, что у нас их не было. Любовь Павловна хорошо знала историю своей страны и с удовольствием мне её рассказывала. Она надеялась помочь мне восстановить мою пропавшую память. — Максим, я отнесла твой костюм в химчистку, уж больно он грязный, а так ещё хороший, целый. А рубашку я сама постираю и поглажу, — сказала она, когда я собрался уходить. — Да зачем вы хлопочете, Любовь Павловна, я сам бы всё почистил, вы бы мне выдали мои вещи, а времени у меня вагон, — попробовал возразить я. — Не выдумывай, мне надо о ком то заботиться, я и так всё одна и одна, так что даже не спорь. А вообще я принесу тебе кой, какие Витины вещи, померишь, тебе должны подойти. Не надо зря костюм трепать, ещё на выход пригодится. Вы с ним одной комплекции, я ничего из его вещей не выбросила, не смогла... — на глаза женщины навернулись слёзы, и я поспешил успокоить её. — Хорошо Любовь Павловна, померю, приносите. Ну ладно я пойду в палату, а то мало ли что, ещё нейрохирург должен приехать, да и милиции могу понадобиться. И я вернулся в палату. Мужики сказали, что всё спокойно, никто меня не искал, а Иваныч поинтересовался здоровьем Любушки. Вскоре после обеда, заглянула Маринка и позвала меня в кабинет зав. отделением — приехал нейрохирург. Войдя в кабинет заведующего, я кроме хозяина увидел худощавого мужчину с полностью седыми волосами, сидящего на стуле возле стола. Поздоровавшись, я остановился возле двери. — Здравствуй Максим, проходи, садись, — показал на ряд стульев Андрей Фёдорович,— знакомься — это Степан Петрович, главный нейрохирург нашего города. Седовласый поднялся и протянул мне руку, пожав которую я хотел сесть на стул, но он придержал меня. — Подождите, молодой человек. Я остановился, а он, обойдя меня, вокруг помял мне затылок, потрогал виски и внимательно и долго смотрел мне в глаза. — Хорошо, Максим, садитесь, — подождав, когда я устроюсь на стуле, он продолжил, — у вас голова не кружится? Резкие приступы головной боли не мучают? — Нет, не кружится и боль прошла. После аварии голова болела, но постоянно, не приступами и довольно терпимо, — ответил я. Он поспрашивал меня ещё некоторое время и заключил, — Ну, что Андрей, больше я здесь ничего не сделаю. Надо парня ко мне в больницу привезти. Там мы ему сделаем рентгенографию, посмотрим кости, электроэнцефалограмму мозга ну и, пожалуй, эхоэнцефалоскопию. Надо бы ещё томографию сделать, но это только в столицу, мы ещё не доросли. Сможешь, завтра больного ко мне переправить часикам к десяти, я всё подготовлю. — Не вопрос Стёпа, машину организуем, — ответил хозяин кабинета. — Ну, добро, вот всё сделаем, результаты посмотрим, тогда и выводы будем делать, — Степан Петрович поднялся и подошёл к столу, протянув руку Андрею Фёдоровичу,— ну, ладно, поеду я пора. До завтра, Максим. Пожав нам руки, он стремительно вышел из кабинета. — Ладно, Максим, иди в палату, а завтра после завтрака никуда не выходи. Как машина подойдёт, я за тобой пришлю, — прощаясь, произнёс зав. отделением. Остаток дня прошёл спокойно, я погулял во дворе, посмотрел телевизор и лёг спать. На следующий день я съездил на волге главврача в областную больницу к Степану Петровичу, там меня долго водили по разным кабинетам и проводили различные исследования, даже обедом покормили. Как всё закончили, Степан Петрович уже на своей машине отвёз меня назад, и не заходя в больницу, развернулся и уехал к себе. Я поднялся в свою палату и прилёг отдохнуть, помучили меня изрядно. Когда подошло время посещений, в дверь заглянул мужик из соседней палаты и сказал, что ко мне пришли. Я в недоумении спустился вниз и увидел Антона. Сегодня он был в гражданке, в светлых брюках и белой футболке, под которой бугрились неплохо развитые мускулы. Мы поздоровались и вышли во двор больницы. — Хорошо выглядишь,— окинув меня взглядом, сказал Антон, — я порылся в наших сводках, запросы кой— какие сделал — ничего про тебя не нашёл. Глубже "копать" не мой уровень. Следователь-то приходил? — Да, в понедельник ещё, с экспертом. Сфотали со всех сторон, отпечатки сняли, обещали, что ни будь найти, — вздохнул я. — Да не переживай ты, эти найдут, всё наладится, может сам что вспомнишь, — постарался успокоить он меня. Хороший парень, я то знал, что ничего они не найдут, да и искать в этом мире обо мне нечего. Мы ещё поболтали немного, гуляя по дорожке, посидели на лавочке. Я рассказал, что здесь со мной вытворяют разные специалисты, и Антон стал прощаться. — Ты вот, что, Максим, тебя всё равно здесь долго держать не будут — выпишут, давай у нас поживи, я с родителями договорюсь. У меня комната большая, места хватит. А там видно будет, может всё образуется, — пожимая мне руку, предложил он. Я поблагодарил его и сказал, что подумаю над его предложением. Он пошёл к больничным воротам, а я ещё немного погуляв, поднялся к себе на этаж. В последующие дни ничего интересного не произошло, обычные будни больницы. Двоих из нашей палаты выписали, одного новенького положили. Меня больше никуда не дергали, и время тянулось нескончаемо. Я каждый день заходил к Любовь Павловне, и мы подолгу разговаривали, иногда в коридоре встречались и сидели на кушетке. Закончилась неделя, прошли и выходные, а в понедельник после завтрака меня перехватила Любовь Павловна и пригласила к себе в кабинет. — Максим, я сейчас разговаривала с Андреем Фёдоровичем — тебя наверно завтра выпишут. Он сказал, что больше держать тебя в больнице нет смысла. Я думаю, он тебя сам скоро позовёт и всё скажет,— быстро проговорила с волнением глядя мне в глаза. — Знаешь, Максим, я хочу, чтоб ты пока пожил у меня. Конечно, я понимаю, что ты не мой сын, но пока ты не вспомнишь своих родных или они сами тебя не найдут, поживи пожалуйста в моей квартире. Витина комната свободна, там и вещи его все нетронутые. Квартирка у меня не большая, но места хватит. Пожалуйста, не отказывайся, ведь тебе некуда идти, а я уже привыкла к тебе, иногда даже Витенькой хочется назвать, — она украдкой смахнула слезу. — Спасибо вам, Любовь Павловна, я и не буду отказываться. Ближе вас у меня никого нет, — в волнении произнёс я, и говорил при этом чистую правду. Естественно я помнил свою маму и папу, но они погибли, причём в том "моём" мире. — Но только я не буду сидеть дома, и проедать вашу зарплату, — продолжил я, — мне надо найти работу, причём в ближайшее время. — А что ты умеешь, Максим, ты помнишь? Я могу поговорить с главврачом, нам дворник требуется, мне не откажут, хотя и не очень работа для молодого парня, но на первое время пойдёт. А там сам что-нибудь найдёшь, — уже успокоившись, спросила Любовь Павловна. — Мне, кажется, я соображаю в электронике, могу ремонтировать бытовые приборы. По крайней мере, надо попробовать, — я сделал вид, что задумался. — Так это же здорово, — улыбнулась она и даже лицом просветлела, — у меня брат двоюродный по этой части работает, заведующий мастерской "Рембыттехника" возле рынка. Как обустроишься, мы к нему сходим, он нормальный мужик и у нас хорошие отношения. Только как плечо то твоё, сможешь работать? — Да легко,— радостно ответил я, — только мне ещё надо в милицию сходить к следователю, пусть мне хоть временные документы выпишет. — Сходишь, конечно, — согласилась Любовь Павловна, — я тебе завтра утром одежду принесу, джинсы Витины, да рубашку и кроссовки. У тебя нога, какого размера? — Сорок второй. — Как раз, значит, будут, у него тоже сорок второй был, — с грустью сказала она и продолжила, — а костюм твой и рубашка с туфлями уже у меня. Всё чистое и поглаженное. Ну ладно иди в палату, а то Андрей Фёдорович, наверно после обхода тебя позовёт.

Позвали меня к зав. отделением только к обеду. Я постучался и зашёл в кабинет. Андрей Фёдорович был один. — Здравствуй Максим, присаживайся, — он привычно показал рукой на ряд стульев, — ну как себя чувствуешь? Я присел на стул и ответил, что чувствую себя хорошо, ничего не болит, готов трудиться. — Молодцом! — продолжил он, — В общем, мы приняли решение тебя выписать, больше мы тебе помочь ничем не можем. Я разговаривал с Любовь Павловной, она хочет, что бы ты пожил у неё, ты как не против? — Нет, конечно, мы уже с ней переговорили, — ответил я. — Удивительная женщина, таким памятники надо ставить,— он на секунду задумался и продолжил, — ну и отлично, а то не могу же я тебя на улицу выставить. Теперь о результатах обследования моими коллегами. Он взял со стола какие-то бумаги, полистал их и продолжил. — Если коротко, ничего они у тебя не нашли, никаких отклонений. Поэтому, вроде и лечить нечего, всё в норме. Нейрохирурги, правда, нашли какую— то излишнюю активность мозга в затылочной части, там, где у других людей полный покой. Но ничего страшного, просто индивидуальная особенность организма, в лечении не нуждается. Вот все выводы в таком же духе,— он положил бумаги на стол, — Куда пропала твоя память — медицина сказать не может. Ну, конечно, все надеются, что она сама вернётся, так что надо ждать. В настоящее время лекарства от подобной болезни не существует. Да и болезнь ли это — никто не знает, или игры мозга, уж больно сложен он у человека, совсем мало изучен. Он помолчал. Я тоже не знал, что сказать. — Ладно, это лирика, а нам надо дальше жить. По твоим травмам: плечо береги, повязку тебе Люба сама снимет через пару недель, ушиб на бедре почти прошёл, а остальное вообще царапины. Так, что по моему отделению болячек нет. Завтра после завтрака, Иван Сергеевич подготовит выписку и ты свободен, только смотри Любовь Павловну не обижай. Если какие проблемы возникнут, обращайся, чем смогу — помогу, — он протянул мне руку, и я её с чувством пожал. Какие всё же замечательные люди, мне встретились в этом мире. Конечно, я не идеалист и не думаю, что здесь живут только альтруисты, но мне пока везёт. Начиная с сантехников, которые вытащили меня из колодца, все встреченные жители этой реальности старались мне помочь. С этими мыслями я вернулся в палату и сказал соседям, что завтра меня выписывают. Семён поинтересовался, куда я пойду, а узнав, что к Любовь Павловне, одобрительно кивнул головой. Утром Любовь Павловна принесла мне одежду, и пошла к себе, сказав, что отпросилась у заведующего, и будет ждать меня в кабинете, а потом мы вместе поедем домой. Я переоделся и посмотрел в зеркало — вполне прилично всё сидело. Позавтракав, я получил выписку у лечащего врача, и мы вышли из больницы, погода стояла прекрасная. Конец июня, всё уже расцвело, деревья зеленели, на небе не облачка — благодать. Жила Любовь Павловна не далеко от больницы — четыре остановки на автобусе, а по прямой и того меньше, и мы решили прогуляться пешком. Дом был пятиэтажным, обычная "хрущёвка", Квартирка маленькая, две комнатки, почти как у меня была в прошлой жизни, но чистенькая и уютная. Любовь Павловна показала мне комнату сына и сказала, что я могу пользоваться его вещами, всем, чем хочу, а сама пошла на кухню, чтобы меня не смущать. Первым делом я нашёл электробритву "Харьков" и побрился, а то уже изрядно зарос, потом нашёл в шкафу бельё и с огромным удовольствием помылся под душем. Приведя себя в порядок, зашёл на кухню, где хлопотала хозяйка. — Садись чай пить Максим, я пирожков напекла, — пригласила она. Я поблагодарил, и мы попили чаю с замечательными пирогами, с картошкой и капустой, моя мама тоже любила такие стряпать. Посмотрев на часы, я решил сегодня ещё сходить к следователю, а завтра уже определяться с работой. — Возьми денег на автобус, пешком далеко до "свердловской" милиции,— протянула мне горсть мелочи Любовь Павловна. — Спасибо, я только с возвратом беру. Заработаю отдам, — смущаясь я взял мелочь и вышел из квартиры. Добравшись до милиции я без труда на шёл двести первый кабинет и постучавшись вошёл. Следователь Антипов, увидев меня, вышел мне навстречу. — Ну, здравствуй Максим, как здоровье? — Нормально, вот сегодня выписали и я сразу к вам, — пожав протянутую руку, ответил я. — Молодец, давай присаживайся, — он показал на стул возле стола, — ну, что тебе рассказать. Пока мы ничего не нашли, запросы по тебе разослали везде где только можно. Нужно время. Свою базу по твоим пальчикам мы пробили — у нас ты не числишься, и это уже хорошо. Так, что ждём месяца два минимум, потом будем подводить итоги. А ты где устроился? — Я у одной женщины, сестры-хозяйки из больницы, пока поживу. У неё сын в Афгане погиб, она говорит, очень на меня похож был. Только Игорь Иванович, я не могу у неё на шее сидеть, хочу работу найти, а для этого надо какой ни будь документ. Можете мне помочь? — я с надеждой посмотрел на него. — Насчёт работы ты молодец, нечего женщину объедать, если проблемы с трудоустройством будут, заходи обязательно помогу. И с документом сейчас решим, — он открыл сейф, достал тоненькую папку и какие-то бумаги. — Сейчас пока тебе справку выпишем как по утере паспорта. Она с фотографией будет, всё как положено, а после окончания всех розыскных мероприятий, если ничего не найдём, по ней уже паспорт получишь, — он достал из папки конверт с моими фотографиями. — Фамилию оставляем Непомнящий, имя — Максим, а отчество, какое выберешь? — поднял он на меня глаза. — Алексеевич, мне почему-то нравится, — недолго думая сказал я своё настоящее отчество. — Пусть будет Алексеевич, так год рождения, не помнишь? — он вопросительно взглянул на меня. Я только пожал плечами. — Ну, на вид тебе лет двадцать, двадцать один. Напишем 1962 год, а день и месяц, — он опять уставился на меня. — Пусть будет двадцатое мая, — я с показным равнодушием назвал свой настоящий день рождения. Дальше он записал адрес Любовь Павловны и повел меня в приемную начальника УВД, там секретарша поставила на справку печать, и он вручил мне мой первый документ в этом мире. — Ну, пока всё. Если проблемы будут, заходи, если куда-то переедешь, тоже зайди, скажи. Как розыск закончим, я тебя вызову повесткой. Ну, бывай, счастливо, — он пожал мне руку, и я пошёл на выход. Спешить было не куда, и я решил пройтись пешком, купил свежую газетку в киоске и неторопливо направился в сторону квартиры Любовь Павловны. Теперь не надо было шарахаться от каждого милиционера, я машинально проверил справку в кармане. Начало легализации в новой жизни положено.