Наваждение

— Это Казак, вещи привез, — Дмитрий полностью выпрямился, опустил ее с машинки. — Я ему открою. Мойся. — Он посторонился, освобождая ей дорогу к ванной.

Лиза, которая скривила ехидную гримасу, когда он упомянул Виталю, вдруг глянула на него едва не волком. И отступила, хоть в ее ванной не особо и разгуляешься, если честно.

— Не беспокойтесь, Дмитрий Владленович, залета не будет. У меня справка есть. О бесплодии, — почти выплюнула она.

И если бы взгляд убивал, Калиненко свалился бы на пушистый коврик дохлым.

Хорошо. Его прокол. Дима эту фразу вспомнил. И принял удар. Но ответить — не дал повторный звонок. Казак становился настойчивым. Того и гляди, с пушкой ввалится, выбив двери, проверять — все ли у него нормально.

Нахмурившись, Калиненко схватил первое попавшееся полотенце, обмотался. И сумрачно глянул на разозленную Лизку:

— Мойся, — повторил он, уже выходя из ванной.

А себе сделал мысленную зарубку все позже у нее выяснить. Потому как злость и гнев в голосе Лизы звучали явно глубоко лично и выстрадано. Да и беременность когда-то точно была. А вот по дому никакое дите не бегало, и с криком: "папка!" не кидалось ему на шею.

Не то, чтобы Калиненко вдруг возжелал отцом стать. Господи помилуй. Но что-то в ее поведении сейчас зацепило. И выводы сами собой сложились, ведь тогда он ее и отправил на аборт...

И таки да, надо было как-то серьезней о предохранении подумать до того, как на нее набросился. Правда, так как считал, что ее подсунули ему — левым делом решил, что Лиза сама о таком подумала. Очевидно, нет. И ложиться под него, ожидая Калиненко там, на дороге, она точно не планировала. Что ж, не одного его сегодня ждали сюрпризы.

Ладно, сейчас с Казаком все обсудит по делам, новости выслушает. А потом Лизу расколет. И все решит.

Глава 3

— Ну, здравствуй, батя, — Виталя со смехом в глазах осмотрел его с головы до ног и откровенно ухмыльнулся. — Ты, прости идиота. Я тебе шмотки притащил, а ты, судя по прикиду, баб ждал. Ну, протупил, признаю. Надо ж было сказать...

— Прекрати выделываться, — Дмитрий и сам ухмыльнулся, искренне радуясь другу, хоть и не так давно они виделись. — Батя знает, что говорит, нечего отсебятины додумывать. Заходи, чего в дверях застыл?

Ухватив Казака за плечо, он затащил его в небольшой коридорчик Лизкиной квартиры, искренне и с чувством хлопнув Виталю по спине. Коротко обнял за плечи одной рукой.

— Блин, — Виталя аж крякнул от этого "приветствия", — не, чувствую, надо было все же девок притащить. С ними бы и обжимался, — подмигнув, он растер плечо, но и сам в ответ обнял Диму не менее сильно и радушно.

Позади громко и зло хлопнула дверь ванной, и раздались шаги. Судя по звуку, Лиза пошла в кухню. Виталию она точно не обрадовалась. Раздражение просто-таки вибрировала в звуке этих шагов, которые Лизка "печатала" по паркету. Туфли она надела, что ли? Или голыми пятками так топает, чтоб до них дошло, какое именно у нее настроение?

Калиненко стало почему-то весело.

Услышал и просек реакцию хозяйки квартиры и Казак. Его ухмылка тоже стала шире:

— Хотя, вижу, ты и сам времени не терял и с бабами разобрался.

Насчет "разобрался", это друг явно поторопил события. Да и не с руки Дмитрию было сейчас обсуждать именно это, стоя посреди коридора в одном полотенце.

— Хватит языком ляпать, — еще раз хлопнув друга по плечу, завершил Калиненко тему. — Вещи?

Виталя молча протянул ему раздутый пакет, но понимающую ухмылку с лица не стер. Димка в шутку дал ему подзатыльник, чтоб не зарывался и знал свое место. И проигнорировав шутливо-обиженное:

— Батя, за что?! — протянутое басом Казака, забрал этот пакет и пошел в сторону гостиной, чувствуя себя здесь хозяином.

— Для профилактики. Расслабился тут, — бросил он через плечо, вывалив содержимое пакета на диван. — Совсем уважение и страх потерял.

— Б-а-тя, — уже явно издеваясь, заискивающе, протянул Виталя.

Так, что Калиненко не выдержал, усмехнулся искренне.

Сто лет не слышал, чтоб Казак говорил так. Собственно, кроме Витали его никто так и не называл. Не имел права. Хотя, ясное дело, и Витале он отцом не был, скорее старшим братом. Но как-то так уж повелось между ними, что чуть ли не с первого дня знакомства, когда Виталий был еще сопливым пятилетним пацаненком, он стал звать его "батей". Настоящего отца у Витали не было. Был, вероятно, какой-то мужик, который обрюхатил вечно пьяную и не благонадежную мать Казака, но кто он и откуда — так и осталось неведомой тайной прошлого этой самой матери. Позор и пятно на репутации всего дома, в котором жила семья Дмитрия.

Сам Калиненко был на пять лет старше Виталия. Их семья могла бы служить примером образцовой семьи страны советов. Отец — отставной военный, майор, переведенный в запас в связи с ранением, но преданно служащий Отечеству на ниве областного военкомата. Мать — учитель литературы в старших классах, образцовая хозяйка, у которой в квартире все всегда стояло на своем месте, а слава о кулинарных умениях разошлась далеко за круг непосредственных знакомых. И он — сын и гордость, отличник учебной и спортивной подготовки уже в свои десять. Все окружающие восхищались и тайно завидовали семье Калиненко, навряд ли имея представление о том, почему именно жена и сын так стараются не разочаровать главу семьи. У Дмитрия до сих пор остался один небольшой белесоватый рубец на лопатке, и еще один шрам в области поясницы, больше напоминающий ямку после стольких лет. Отец любил "воспитывать" сына, используя при этом широкий кожаный ремень, с тяжелой металлической бляхой. Бил, проверяя, достаточно ли мальчишка сильный для того, чтобы носить его фамилию. А если Дмитрий не сдерживался и тихо стонал или начинал плакать, приходил в бешенство. В таком случае он мог бить его несколько часов: рукой, наотмашь, или все тем же ремнем. До потери сознания. Потом макал головой в ванну, полную холодной воды, и стоило сыну прийти в себя, принимался за "воспитание" по новой. Мать в этот процесс никогда не вмешивалась, она трепетала перед мужем, в принципе не смея перечить ему. Да и сама, порой, получала свою долю "воспитания" и обучения послушанию в браке.

Так что Дмитрий вроде и видел, и знал, что в их доме живет и растет какой-то мальчишка. Бегает в оборванной и неряшливой одежде, часто попрошайничает, прося у соседей хоть кусок хлеба, когда мать уходит в очередной запой. Но ему, полностью поглощенному задачей не разочаровать отца, презирающего слабость и поражение в чем бы то ни было, не имелось дела до этого мальчишки.

Но в один день все поменялось. Когда Дмитрий: злой, обиженный, пылающий внутри придушенным гневом, сбежал от отца, ни за что избившего его в тот вечер. Да, не так сильно, как мог. Но ведь он и не заслужил ничем. Просто отец вернулся злым с работы и сорвал эту злость на Димке, прилежно делающем дома уроки. Вот и несся он к убежищу всех пацанов двора — посадке за гаражами, ощущая бессильную ярость в душе и пекущую боль в спине от отцовских побоев. Не плакал, давно отученный от подобного проявления слабости, а искал способ хоть как-то выплеснуть эмоции, разрывающие его грудь. Потому даже не поинтересовался причиной, увидев потасовку дворовых пацанов, влетел в самую гущу, размахивая кулаками направо и налево. Не особо разбирая, кому под дых дает, и чей нос разбивает.

Дрался Димка зло, сосредоточенно, сгоняя собственную злость и гнев на том, кто подворачивался под кулак, точно как папка. За его физической подготовкой отец тоже следил, так что силы и выносливости ему было не занимать. И пусть Димке тоже заехали в нос и поставили фингал под правым глазом, именно он в итоге, стоял над тремя пацанами, с которыми не раз гонял в футбол на школьном поле. Им, вытирающим разбитые носы, потирающим уши и ребра, похоже, было совсем невдомек, с какой стати приятель их так отмутузил? А среди этих пацанов, и сидел совсем малой Виталий, которого и пинали пацаны до его появления, оказывается. У мальчишки тоже был фингал под глазом, порвана грязнючая футболка, и так, видно, доживающая свои последние дни, а из разбитой губы сочилась кровь. Но мальчонка не плакал. Зло и настороженно смотрел на своих обидчиков, периодически кидая на Димку робкие взгляды, немного неуверенные и полные непонятной самому Димке надежды.

Черт знает, что его дернуло взять пацаненка под свою защиту. Наверное, ему надо было оправдание и перед приятелями, и перед отцом в ближайшем будущем, ведь домой все равно придется возвращаться. Вот он и пробубнил:

— Не трогайте пацана. Иначе, со мной будете иметь дело. — После чего глянул на самого мальчишку. — Тебя как зовут?

— Виталя, — пацаненок не удержался, все-таки хлюпнул носом.

— Не реви, казак, атаманом станешь, — автоматов повторил он то, что ему самому отец говорил, вытягивая из холодной воды в ванной.

Хоть и понимал мелкого: угар драки начал утихать, ярость выплеснулась и теперь прекрасно ощущалась, как болит спина от побоев отца и пульсирует отекший глаз. Но только сжал челюсти, сдерживая рвущийся сквозь зубы стон, когда наклонился и помог подняться Витале.

— Пошли, умоемся, — утерев рукой кровь, сочащуюся из его носа, велел он мальчишке.

Развернулся, и потянул его за собой, направившись в сторону их дома.

Отец, уже явно успокоившись, даже одобрил то, что сын защитил младшего ребенка, восстановив справедливость. Хорошо проявил себя перед людьми. Не струсил. Скупо похвалил Димку.

Так он и взял шефство над мальчишкой.

Виталя с того дня стал тенью везде следовать за старшим товарищем, потихоньку перенимая привычки и манеру вести себя, подражая в упорстве и настойчивости. Отдавая всю преданность и привязанность, которая больше никому и не нужна была. А спустя какое-то время, стал звать "батей".

Парни во дворе, и без того уважающие Диму, имеющего такого отца, побаивающиеся упорства и бескомпромиссности младшего Калиненко в любой драке, готовности идти к победе любой ценой — в шутку стали передергивать это обращение, тем не менее, без насмешки даже с каким-то уважением.

Так он стал "батяней" почти для всех.

Годы шли, парни росли, менялась и обстановка в государстве. А это как-то не менялось. Люди вертелись, тянулись к нему, привлеченные силой и четкой уверенностью "батяни" в том, что он никогда не ошибается и всегда точно знает, что и зачем делает, какой курс выбирает. А уж когда "Любэ" грянуло своей нетленной песней, все парни, как сговорившись, перекрестили Калиненко из батяни — Комбатом.

Тем более что он один из них всех действительно отслужил в армии. Отец даже слышать ничего не хотел о каком-то ином пути для своего сына. Правда потом, поняв, куда сына тянет и на какой вектор тот свернул, не гнушаясь ничем — сам оборвал все контакты, и матери не давал общаться с сыном.

Годы бежали дальше, официально батяня-Комбат давно трансформировался в Калиненко Дмитрия Владленовича, точно зная, чего хочет от жизни получить. Люди рядом менялись, подбираясь по необходимости и выгоде, по полезности, преданности и возможности их контролировать. И только Виталя так и остался рядом, единственный человек, которому Дмитрий до сих пор, даже после срока, доверял на сто процентов. И только он продолжал звать его батей.

— Ну так, — наблюдая за тем, как Дмитрий натягивает джинсы, Виталя посматривал по сторонам, приглядываясь к квартире. — Лизка призналась, кто ее подослал? Я порылся, ясное дело, пока по верхам в ее жизни, вроде явно она ни с кем не связана. Но с какой стати...

— Никто ее не присылал, — зная, что прав, прервал друга Дима.

Взял свитер, встряхнул, расправляя ткань.

— А что, она тебе счет выставить после этих лет решила? Ущерб требует возместить за попранную девичью честь? Чего появилась? — явно растерявшись, уточнил Казак.

— Я сам с ней разберусь, — он натянул свитер через голову. — Она нам не помешает. Наоборот, даже... Блин, Виталя, а носки? — не обнаружив искомое, Дима с претензией глянул на друга.

— Угу, — не убежденно хмыкнул Виталий, видимо, прекрасно помня, что и раньше батя, на его взгляд, чересчур благоволил к этой девчонке. — Не помешает. Ага. Там, в пакете носки, — он махнул рукой. — Когда перебираться будешь?

— Пока глупо, пару дней бы осмотреться. А здесь меня вряд ли пасти будут.

— Логично, — не мог не согласиться Казак. — А Лизка не против, что ты у нее обоснуешься?

Дима передернул плечами, показывая, что его это не особо волнует. Да и не сомневался он: раз еще не выставила за двери, то и сейчас вряд ли погонит.

— Осмотрю я пока твои новые хоромы, батя, — снова хмыкнул Виталя, — с Лизкой поздороваюсь... — насмешливо протянул он.

— Казак, — с предупреждением кинул ему вдогонку Дима, натягивая носок.

Но не останавливал, знал, что друг предупреждению внял и сильно доставать Лизу не станет. Хотя, как ему казалось, друга еще ждал сюрприз. Девчонка уже совсем не та, что была раньше. И уж если ему сумела язвить в ответ, то и Казаку, наверняка, наезда не спустит.

У нее дрожали руки. Ноги тоже стояли не очень твердо, и Лиза навалилась на кухонную стойку, чтобы стоять нормально. Ее разрывали противоречивые эмоции и оттого, судя по всему, никак не удавалось крепко ухватить кухонный нож, чтобы разрезать ранее замаринованную курицу.

Бас Виталия, прекрасно слышимый из гостиной, раздражал. Вносил еще большую сумятицу в чувства и мысли Лизы, которые и без того не радовали логической обоснованностью и последовательностью.

Она не любила этого человека. Не любила предвзято и не обосновано. Она была на него обижена. Потому что он всегда давал ей понять — кто она, и где ее место. Под насмешливым взглядом Виталия, та, девятнадцатилетняя Лиза, всегда чувствовала себя "подстилкой", "одной из девок".

Дима никогда не вел себя так при ней. Может и думал, кто знает его мысли? Но он никогда не давал Лизе понять, что она для него всего лишь одна из девок, готовых удовлетворить его потребности в сексе. Даже когда отсылал на аборт.

Нет, он никогда не обещал ей золотых гор или романтики. Ясное дело, что и о браке или чем-то таком речи не шло. Даже на руках Калиненко ее не носил. Ну, если только учитывать моменты, когда у него срывало контроль от перенапряжения или неведомой Лизе обстановки, и тогда он, срочно требуя ее к себе, вполне мог схватить с порога и донести Лизу до стола или дивана, чтобы сексом "снять стресс".

Да, он обидел ее так, что Лиза до сих пор не простила. Да, вел себя так, что она в принципе не могла понять, как в принципе сумела в него вообще влюбиться. Но рядом с ним Лиза все равно чувствовала себя иной, в чем-то даже особенной. Необходимой ему, пусть и только так.

А Виталий марал это ощущение грязью.

Может, конечно, Лиза обманывала саму себя тогда, восемь лет назад. Она вполне могла допустить такую вероятность сейчас. Но Виталий от этого не казался ей милее. В конце концов, решила она, женщина имеет право быть предвзятой и нелогичной. На то она и женщина.

А в этот момент Лиза ощущала себя женщиной настолько, как ни единого разу за последние годы. Наверное, потому и не сумела забыть Диму — никто не давал ей больше этого ощущения. Сейчас, после такого глупого поступка, с точки зрения любого адекватного человека, как спонтанный секс с ним в ванной — она была им подавлена. И в тоже время, испытывала такой подъем, такой трепет внутри. Счастливый. Радостный. Словно наконец-то достигла того равновесия с самой собой, того баланса, который когда-то потеряв, так и не выходило найти ни с кем иным.