Здравствуйте, я Лена Пантелеева

Что-то теплое, горячее пробежало по моей щеке щекочущей ящеркой, капнуло на правую кисть. Стало плохо видно, все словно заволокло рассветным туманом. Я плачу? Да, я плачу. Стер соленую пелену с глаз рукой с зажатым в ней пистолетом, заставив испуганно отпрянуть в сторону детей.

-Не бойтесь, солнышки.... Тетенька вас не обидит. Ли! Ко мне! И брось ты этот пулемет!

Верный самурайчик замер за моим плечом.

-Ли, дай детям еды. Агафья!

-Чего тебе?

Голос недовольный, скрипучий, но в глубине, под волнами сердитости притаился донным сомом страх.

-Что у тебя есть теплого из одежды? Видишь, детям холодно?

-Да что им давать-то, да зачем? Беспризорня это! Да ишо из 'бывших'! Все одно пропадет или отнимут у их!

Нет, у моего 'немца' точно есть что-то еще в стальном нутре кроме возвратной пружины, бойка и затвора. Черная дыра ствола неприязненно посмотрела в раскрасневшееся лицо женщины. Клянусь, даже не думал поднимать ствол и палец сам лег на курок!

Агафья засуетилась, потроша свои многочисленные узлы. Ли деловито складывал в полотняной мешочек круг колбасы, резал напополам каравай. А я стоял, смотрел и понимал, что все это бессмысленно, напрасно, тщетно.... Я дарю им, может быть пару, тройку сытых, теплых дней, но не жизнь. А может, я дарю им смерть. Я уйду, оставшись в их памяти светлым, добрым силуэтом неизвестной тетки, а голодные хищники, что сейчас таятся в темноте, дождутся моего ухода и отнимут все. Отберут, вырывая из худеньких ручек шанс, возможность дожить до тепла, дотянуть до ласкового лета. А на всех хищников у меня не хватит патронов. Их слишком, слишком много. Целая страна. Тут каждый второй — двуногий волк. И самое поганое то, что многие из них и часто лучшие, верят, что несут в этот мир добро. С кулаками.

-Все, достаточно! Уходим! Ли, проверь выход из двора.

Молчаливый японец шагнул в темноту дворовой арки, я нерешительно переступил на месте, оглянулся на детей:

-Прощайте, солнышки! И простите меня....

-До свиданья, добрая тетенька! Спаси вас Бог! Мы будем молиться за вас! Каждый день! Правда, правда! Вот вам крест!

-Спаси и вас.... Он....

Я ненавижу этот город. Эту клоаку мерзости, с блестящим лаком высокой культуры поверх ряски гнилого болота. Этот город вырос на костях, он стоит на них, вбирает их в себя и распухает, как залежалый труп. Он навсегда закован в незыблемый гранит набережных, туго стянут ажурными обводами мостов, придавлен глыбами памятников, дворцов, триумфальных арок, влажной брусчаткой тротуаров. Но в своей непомерной гордыне он все же ярится, грозит небу шпилями Адмиралтейства, рвет чистую синеву холостыми залпами полуденных выстрелов. Бесконечно рожает, растит и сам же убивает, питаясь жизнями населяющих его людей. Подменяет собой естественное, живое.

Что в имени твоем? Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград. Что скрыто во многих твоих именах каменная колыбель революции? Холодное горнило, пылающий жертвенный алтарь. Что ты мог породить, что выпустил на свет? Только нечто страшное. Ведь какая колыбель, такое и дитя. Жестокое, с холодными водами Невы и заливов вместо горячей крови в петлистых венах, расчетливое и наивное, сомневающееся и фанатичное. Верящее в сказку, в то, что можно дойти до неба и прикоснуться к радуге, надо только побольше трупов нагромоздить себе под ноги. Я ненавижу этот город, и город ненавидел меня. Он чувствовал меня, ловил в ледяные ловушки глубоких сугробов, кидал под ноги грязные лужи, беспощадно бил по пяткам камнями брусчатки. Давил бесконечными мертвыми дворами-колодцами, слепыми пятнами окон, нависал черными коваными решетками ворот над головой. Я устал от него и меня знобило.

Ли почти нес меня на себе, неуклюже поддерживая за талию, хотел и одновременно прижать к себе покрепче и тут же, робко, ослаблял хватку. День превратился в сумрак вечера, вечер уступал темноте ночи. А мы все шли и шли. Заснеженными переулками, узкими улочками, взбирались на обледенелые хребты мостов, скользили вниз, навстречу оскаленным каменным пастям чудовищ, охраняющих покой этого каменного исполина. Дошли.

Дом, куда возил на извозчике мою Леночку Ленька Пантелеев, вывернулся из темноты, неприветливо моргнул редкими желтым пятнами керосинок и слабосильных электрических лампочек.

-Второй подъезд, правый, угловая квартира. Ключ в углу, под потолком, за завитушкой....

Зубы отбили барабанную дробь, озноб обхватил мои плечи липкими лапами, жарко крича на ухо 'Ты мой'. Хрена тебе я твой, мы еще повоюем! Просто так я не сдохну, нельзя мне загибаться от банальной простуды. Нельзя.

Ввалились в темноту прихожей. Ли чиркнул спичкой, язычок пламени испуганно заметался, на доли секунды выхватывая угол шкафа, изогнутые рога вешалки, отразился в треснувшем стекле зеркала. Кто-то или что-то прошелестело сквозняком, шепча: 'Разбитое зеркало к несчасть'. Бред, чушь, суеверия! Так я начну стрелять в черных кошек и заглядывать в ведра встречных женщин. Пустое?! На-а!

-Свечи на полке. Керосинка в комнате. Ли, растопи печь и найди на кухне водку или спирт. Лучше спирт.

-Хай, ва! — отозвался японец и повторил чуть громче по-русски — Слушаюсь, моя госпожа.

Агафья где-то там, в темноте прихожей, охнула, помянула святую богоматерь и семь своих неизменных архангелов. Тень улыбки коснулась моих губ — самурайчик приятно меня удивил. На ощупь добрался до дивана в комнате, безвольно осел на бескрайнее поле из набивной ткани. В ладонь толкнулся рукоятью 'немец' — я здесь, я с тобой, я тебя не оставлю! Ревнивый малыш 'АТ' уперся в ребра — я тоже тут! Я знаю, мальчики, я знаю.... Но я так хочу спать! Меня раскачивало, качало, уносило куда-то в тишину, но чьи-то руки тормошили, не давали покоя.

-Госпожа, госпожа! Я нашел спирт! Что мне с ним делать?

Глупый желтокожий человечек, он не знает, что люди делают со спиртом? Разумеется, натирают им себя!

-Ли! Часть разведи напополам с водой и размешай в нем перец. Любой. Найди. Был. Должен быть... Не жалей. Часть осторожно нагрей и разотри им меня. И мне нужно много-много теплой одежды и теплой воды. Ты сделаешь все это, мой самый лучший самурай? Мой сенши? (Воин).

-Да, я сделаю это, моя госпожа.

Рули, Леночка, рули. Пока можешь. У тебя так мало было в детстве игрушек. Особенно живых.

Глоток жгучей жидкости огненным комком опалил небо, упал вглубь, взорвался терпкой бомбой, запуская теплую ударную волну по всему телу. Крепкие руки мяли меня, терли, сильно давили за ушами, разминали ступни, мешали, не давали заснуть. Что-то острое и нестерпимо горячее вдруг кольнуло меня чуть пониже правого колена, затем в левую ладонь, в затылок. Ну, надо же, чжень-цзю подручными средствами. Необычно, но, наверное, поможет. А не простой у меня самурайчик. Ленивая мысль мелькнула хвостом и свернулась в уютный клубок, прикрыв черный влажный нос остатками сознания. Я уснул.

Нас утро встречает прохладой.....

А ведь действительно холодно, очень холодно! Почему? Вчера было так тепло и, что скрывать, приятно. Выскользнул из-под груды шинелей, тулупа, одеял. Зябко переступил босыми ступнями на холодном полу. Пробежал в прихожую на носочках, посмотрелся в зеркало. Красавец! Волосы спутанные, грязные. Под глазами темные круги, левая щека измарана чем-то липким и темным. Ногти.... Ногти лучше не рассматривать, такого кошмара я не перенесу.

Зашел на кухню, кое-как умылся холодной, почти ледяной водой. Агафья по-прежнему храпит на оттоманке у окна, Ли нигде нет, в окно хмурится затянутое серыми тучами полуденное солнце. Однако, здоров я поспать! Уже давно день, а пришли мы на квартиру где-то в полночь. Я спал почти двенадцать часов! Или тринадцать. Без снов, кошмаров, ворочанья с боку на бок, и не просыпаясь. И это тут же подтвердил переполненный мочевой пузырь. Редкостная эгоистичная сволота! И ему совершенно наплевать, что отхожее место во дворе! Ему надо и все.

Оделся, щурясь с темноты, проскакал по тропинке к неказистому, но очень пахучему сооружению из досок в углу двора. Помучался со щеколдой, присел. Пожурчал, уронил мягкое в темноту. Черт! А чем подтереться? О! Есть! Шурша нарезными кусками тряпки в щель между досками увидел отворяющуюся калитку, смутный мужской силуэт. Быстро подтерся, осторожно, на цыпочках, пробежал обратно, ткнул стволом в спину возившегося у квартирной двери человека, тут же отодвинулся на шаг.

-Где ты был, Ли?

-Госпожа заболела — я ходил за лекарствами. Купил — из кармана медленно извлекся небольшой сверток — немного. Больше не было. Еще есть мед. Простите меня, госпожа. Я должен был спросить вашего разрешения.

-Все хорошо, Ли. Я уже не больна. И спасибо тебе за заботу.

Обошел неподвижно стоящего японца, коснулся рукой дверной ручки и тут же, уловив за спиной начало движения резко повернулся, поймал глазами непроницаемый камень взгляда Ли:

-Почему я госпожа, Ли?

Молчит. Черты лица закаменели, скулы — обсидиан, плотно сжатые губы — тонкие лезвия бритвы. Когда уже не надеялся на ответ, Ли вдруг выдохнул, весь как-то обмяк, опустил голову:

-У моего народа есть старая легенда, госпожа....

-У твоего народа? Так ты не японец?

-Нет, госпожа. Ииэ, ватаси ва нихондзин дзя фримасэн. Я по матери айну. Госпожа, наши отцы говорили, что, когда сын народа айну встретит дух великого воина в теле девушки в далекой холодной стране....

-Остановись, Ли! Не нужно продолжать. Все легенды лишь старые сказки. Страшные, добрые, не важно. Сказки и все. А вот реальная жизнь.... Знаешь, Ли, эта сучья реальная жизнь, она мать её, не сказка и ее не загнать в рамки преданий твоего народа. Поэтому не продолжай. Я не запрещаю тебе верить, но я не хочу, чтобы ты ослеп из-за своей веры.

-Хорошо, госпожа. Вы очень мудры, госпожа. Я все понял.

-Молодец, Ли. А сейчас пойдем пить чай с твоим медом. Здесь несколько прохладно, ты не находишь?

После чаепития мы открывали пещеру Али-Бабы или по-простому, срывали со стены обои и отдирали доски. Вернее, всем эти занимался Ли, а я лишь подсказывал, где именно ломать. Агафья сидела в углу и сортировала остатки своего имущества, что-то бурча себе под нос и бросая на меня неприязненные взгляды. Меня это мало задевало. На большее она не способна, а предать.... Предать она не успеет. Не в том смысле, что мой самурайчик или я сам ее, хм, занулю, а в том, что у нас разные дороги. И после этой квартиры они расходятся. Но можно и кардинально решить вопрос.

Тайная нора убиенного супруга Леночки на самом деле была из двух комнат, но вход во вторую закрывал щит, обклеенный смешными обоями в цветочек и пузатый шкаф с тремя отделениями. Ли вырезал моим кинжалом прямоугольник в обоях и осторожно, по одной, принялся расшатывать доски, замирая после каждого излишне громкого скрипа. Вскоре мне это надоело и, отодвинув его в сторону, я просто вырвал расшатанные пласты пиленого дерева. Взвизгнули вытаскиваемые с силой гвозди, вспорхнуло к потолку облачко пыли. Я чихнул.

-Доброго здоровья, госпожа Леночка!

-И тебе не кашлять, Агафья Ивановна.

Язва этакая. Доязвится, баба, ох доязвится! Я же не ангел с крылышками, я хуже — я девочка с 'люгером'. Принял из рук Ли зажжённую лампу, шагнул в темноту, остановился посередине комнаты. Темно, окно на противоположной стороне комнаты заложено кирпичом. Подкрутил фитиль, давая больше света. Нет, это не Ленькина 'захоронка', это что другое и других, серьезных людей. Очень серьезных, прям мороз по коже. Обстоятельных, основательных. На кого же ты работал, Леонид, под кем ты ходил? И почему так глупо закончил свою жизнь? Списали? Или сам 'соскочил', наиболее дебильным способом? Этого я никогда, наверное, не узнаю, да и не очень хочу знать. Сейчас я хочу лишь одного — быть отсюда как можно подальше. Потому что такое не теряют, не забывают и у такого всегда есть хозяева. Или наследники хозяев. Во что ты меня втянула, Леночка, а?

Вошедший следом Ли не смог сдержать удивленного возгласа. И тебя проняло, мой сдержанный самурайчик? Что ж, неудивительно. Такое, кого угодно не оставит равнодушным.

Семь английских пулеметов господина Мадсена, с аккуратно укутанными в промасленные тряпки стволами и затворами. Не тех убожеств выпуска 1903-1905 года, а последняя модель с отъёмным магазином на тридцать патронов. Где-то четыреста выстрелов в минуту, эффективно бьет метров на восемьсот. С магазином общий вес килограмм двенадцать, перфорированный кожух на стволе, короткие сошки. Солидная вещь для взрослого и серьезного мужчины. Статусная, представительная. Как 'Мондини' с турбореактивным пульсатором. Был у меня такой в той, первой жизни. Хм-м, ладно! Что тут еще? Ага, рядом лежат пистолеты-пулеметы SIG "Brevet Bergmann", модель 1920 года. Написано у них так на горловине магазина. Высокие стопки двурядных магазинов. Уже снаряженных. А это вот зря, сомневаюсь, что тут настолько 'не убиваемая' пружина. Взял один сверху, выщелкнул патроны. Тридцать штук, а если мне не изменяет память, сюда входит пятьдесят. Умница снаряжал, беру свои слова обратно. Не много и немало и пружина магазина не просядет. Хорошая машинка, только с одним недостатком — одиночными не бьет, такова конструктивная особенность творчества швейцарских оружейников и герра Теодра. Маузеры в деревянных лакированных кобурах — куда уж без них! Без них и бой не бой, без этой пародии на нормальный пистолет. Хотя, стоп! Непростые тут маузеры, а так называемые 'Боло', под девять миллиметров, с укороченным стволом. Если меня не обманывает мое файлохранилище, то именно такие маузеры заказали для себя в Германии ребята из ГПУ. Привлекательная ниточка, но бессмысленная — зачем им самим от себя прятать оружие? Или это спрятано именно от них? Кем? И зачем? Ли осторожно прикоснулся к моему плечу, обрывая мои размышления.

-Что, Ли?

-Вам это понравится, госпожа.

Да, это мне нравится. Господин 'Кольт' ауто, сорок пятого калибра, как и все американское с ярко выраженным мачизмом и наплевательством на скромность в размерах. Хорошая вещь, будет, чем орехи колоть, когда патроны кончатся. Поэтому еще больше мне нравится другой пистолет, что незаметно притулился в углу. Иди сюда, малыш, дай посмотреть на тебя. Точнее, малышка. Испанская 'Астра', модель четыреста, стальная строгая донна. Скромное всеядное существо, безразлично кушающее боеприпасы и от 'Ларго' и от 'Парабеллум' и 'Браунинг-длинный' и экзотический 'Глизенти'. Лучший подарок для девушки — это не бриллианты, а вот такая неброская и не очень тяжелая игрушка с магазином на восемь патронов. Практичная. Простите меня мои верные рыцари 'люгер' и 'АТ', мы девушки, существа ветреные. Бросать мужчин в нашей природе. Хотя нет, 'немца' я все-таки оставлю, привык. А пистолетик я, наверное, подарю Агафье. На память, с одним патроном в обойме. Сам и срасходую патрон. Зачем ей мучаться?

Так, поленницу винтовок мы трогать не будем, нам эти длинноствольные орудия убийств ни к чему. Хотя и там есть интересные экземпляры, тот же Маузер 98, патриарх и долгожитель среди винтовок. Кстати, не вижу здесь ни 'мосинок', ни 'арисак', ни мертворожденное чудовище Лебеля, ни берданок. Здесь только новейшие образцы вооружения и все не наши. Даже наганов нет. Склад иностранной резидентуры? Английской, американской? Если их то, скорее всего, английской. Амеры сейчас с нами дружат, в пику своим 'кузенам' с туманных берегов Альбиона. Хотя вот наличие 'кольта' смущает меня в этом предположении. Не любят гордые английские джентльмены с длинными родословными такой тип оружия, им все что-нибудь все более возвышенное подавай, типа уродского 'Веблей'. А тут раз бабахнул и противник с дырой в животе размером в кулак лежит. Но это для них совсем не эстетично, хотя злые разрывные пульки 'дум-дум' их народное творчество. Буры оценили.