Когда гаснет звезда

— Все просто, Антошка. У нас именно под него уже был задел. В смысле — это вообще экспериментальный образец с высокоми расчетными характеристиками, который был построен еще до... нынешнего кризиса. Мы просто должны его доработать так, что бы он стал полноценным энергетическим реактором. Понимаешь, Антон — у нас, здесь, в Железногорске, нет проблем с энергией. Собственная полноценная атомная электростанция, как ни как. Плюс — запас топлива, лет на 50 где-то. Но в других убежищах, зачастую, все существенно хуже. В частности — топлива у них лет на 10 как максимум. А без энергии — они вымрут. Вымерзнут. Если раньше — не одичают. А значит — нам нужно не только добиться выхода энергии, но и тут же доработать полученный полноценный реактор так, что бы мы могли снабдить такими реакторами другие убежища. Ну да ладно — пойдем поработаем?

.... Айвэн Соколофф резким движением вырубил радио. Слушать и дальше как убивают женщин и детей он не мог. Ретрансляторы убежища были включены, так что каждый акт трагедии — мог слышать любой желающий, знающий нужную частоту. Штурмана — трясло. Второй пилот сидел спокойно, но по щекам текли струйки слез. Когда радио выключилось — оба посмотрели на своего командира. В глазах читалась решимость и готовность ко всему.

Айвэн поднял глаза на темное, практически черное небо, истекающее отвратительной помесью снега и дождя. Липкий и мерзкий буран уже несколько раз успел залепить стекла кабины его 'Чинука'. Тем не менее, рев стихии перекрывал все еще стоящий в ушах плач ребенка 'Мамочка! Вставай!'. Айвэн выпрыгнул из кабины коптера. В лицо тут же прилетел снежный заряд, спасли предусмотрительно одетые на нос пылевые очки. В большой штабной палатке, развернутой недалеко от стоянки вертушек, ярко горел свет. Доносилась многоголосая ругань рейнджеров. Ребята, видимо, тоже слушали тот же канал, что и Соколофф.

В глубине разума снова заплакал ребенок. Соколофф стиснул зубы и рысью побежал в сторону палатки.

— Итак, лейтенант, вы уверенны, что сможете посадить вертолет на площадке перед 'тринадцатым', я правильно понимаю?

— Я... Да сэр. Я уверен что смогу! Я с детства за штурвалом. Мой отец — он из бывшего СССР. Служил в Афганистане. Когда-то рассказывал о том как у них была похожая ситуация. — Айвен вытянулся перед командиром группы рейнджеров. — Они снимали русский 'спецназ' с вершины во время снежного бурана.

— Соколофф.. Это такая птица, кажется? Ну что, парни поверим этому чокнутому русскому голубю?

— Э, сэр, это скорее такой... ястреб. — поправил майора Айвен.

— Брось парень, хоть попугай — главное не урони нас там — похлопал айвена по плечу снайпер. Остальные бойцы уже стояли на ногах, в последний раз проверяя амуницию и снаряжение.

— Бойцы, там сейчас гибнут женщины и дети. Этот чокнутый парень — доставит нас туда. Я ему верю. Но он у нас такой один. Значит — у нас один 'чинук'. 40 человек. Пойдет взвод Саймона. Я знаю, ребята, вы все тут лучшие из лучших. Но у Саймона — все ребята прошли Афган и Ирак. Нету необстрелянных. А фанатиков там несколько сотен человек, судя по имеющимся у нас данным. Причем, большая часть уже внутри убежища. Ничего, парни — у вас еще будет возможность отправить в ад этих ублюдков! Может буря успеет стихнуть до того как парни из взвода Саймона покрошат этих тварей. Ну и потом — после этой операции, правительству точно придется штурмовать резиденцию культистов. А я сожру свой берет, если не добьюсь, что бы первыми на штурм пустили нас. В общем все, пора!

— Присядем на дорожку. — неожиданно даже для себя, произнес Айвен — это такая русская традиция. Что бы все удачно прошло.

— Окей, парни, присядем — ответил майор, подавая пример рейнджерам. Группа Саймона приземлилась на скамейки.

— Ну, бойцы — выдвигаемся! — пробормотал спустя минуту Соколофф. Его слегка трясло. Сейчас он собирался везти сорок далеко не худших парней в самое пекло, в условиях, которые считались в принципе непригодными для пилотирования. А эти парни — безоговорочно доверяли ему свои жизни. Почему? А потому что если ты солдат — ты знаешь свой долг. Защищать людей. Даже ценой своей жизни. А сейчас на кону стояли жизни детей. Айвен почувствовал как волнение полностью покидает его и с удивлением осознал что ни сколько не боится, более того — совершенно спокойно сможет посадить 'вертушку' там, где это только понадобится...

... — Господин Тихомиров. Вы понимаете, что начнется после этого материала? Это же гарантированная паника. Кстати, насколько это все соответствует действительности? — редактор таблоида 'Седьмой день' выразительно потряс зажатыми в руке распечатками.

— А это — вас уже не касается, Анатолий Николаевич. — Максим слегка улыбнулся — ваша газета принадлежит мне. А значит — печатать вы будете ровно то, что я скажу. Захочу — и вы напечатаете о том, что земля плоская и стоит на китах. Или слонах? Я не помню, признаться...

— Вы понимаете, что это несовместимо с этикой журналиста? Хорошо, вам на это плевать, я понял. Более того — видимо это правда. Тогда скажите мне — вы надеетесь, что вас возьмут с собой в 'дивный новый мир'? . Какова цель этого информационного вброса, Максим Дмитриевич?

— Вы все правильно поняли. Или попасть 'на корабль', или не дать 'уплыть' всем этим... С чего они взяли, что кто-то имеет больше прав на выживание, чем я? Правительство, полагаю, свалит в полном составе. Я пытался по хорошему.

— А спросить напрямую вы не пытались?

— Я — нет. Пытался Моисевич. И где он теперь? В 'арктической экспедиции', как пресса заявила? В общем — чего я перед вами распинаюсь? Этот материал пойдет в утренний номер, как вы понимаете. Выполняйте. — Максим поднялся из-за стола — А, и да. Если что, если моя задумка удастся... Я помню у вас дочке 25 лет, красавица, даже в конкурсе красоты побеждала в своем институте? Так вот — я, так и быть, захвачу ее с собой.

Тихомиров вышел хлопнув за собой дверью. Он знал, что последней фразой сломил остатки сопротивления главреда.

Машина медиаимперии олигарха — понемногу завертелась. Информация о предательстве властей, о том, что солнце, похоже, так никогда и не загорится, о том, что дымку поглощающую звезду уже можно разглядеть с помощью далеко не самых сложных инструментов — должна была выплеснуться на головы и без того страдающих от слухов и недомолвок обывателей, выбивая из под ног посмевшего его прокинуть правительства остатки стабильности. Прохоров злорадно ухмыльнулся, представляя, как будет взбешен этот 'сапог' Шереметьев....

...— Бабушка, а зачем мы лезем в эту дырку в земле?

— Молчи глупый! Или тебе в рай попасть не хочется?

— Это там где ангелочки? Хочется... А почему мы папу и маму не подождали? Они же с нами наверное захотят?

— Они... Потом нас нагонят. Помолчи, Никитка. Мы уже почти пришли.

— Кто там идет? Человек ли бес?!

— Человек, батюшка, человек. Это я, сестра Марфа.

— Мы все рады приветствовать тебя, сестра. О! Ты и отрока решила спасти? Крещен ли отрок?

— Крещен, батюшка, как же без этого-то? Родители его, безбожники, не хотели, ну так я-то сразу как смогла — в церковку отнесла. К отцу Феоктисту.

— Знаю отца этого. Хороший священник. Верный Господу. Господин наш, Иисус — мне о нем рассказывал. И про тебя Марфа, говорил, что ты верная раба его.

— Бабушка, а что такое безбожники? И почему тут так противно пахнет? Я домой хочу....

— А ну замолчи окаянный! Ишь чего удумал? Ладан ему 'противно'! Может из тебя беса надо выгнать?!

— Ой, не надо беса, бабушка, я к маме хочу... Домой хочу...

— Все ли собрались здесь, братья и сестры?

— Все батюшка! Как не все-то?

— Тогда, брат Илия, выдерни подпорку, что бы запечатать нашу обитель, в которой мы и переждем гнев господень!

— Бабушка, к маме хочу... Не бей меня, бабушка, пожалуйста... Мама-а...

...Айвен с трудом удержал вертушку от удара об нависающую скалу. Сзади опять провизжал 'миниган' установленный на аппарели вертушки. Похоже рейнджеры косили охранение фанатиков. По корпусу снова чиркнули пули, однако, пока, ни одного сколько-то серьезного повреждения вертушка не получила. В ответ на пулю — снизу полыхнул разрыв подствольной гранаты. В этот момент, ветер на мгновение стих, и Айвен, пользуясь окном — притер вертушку к земле. Стоило колесам коптера коснутся асфальта вертолетной площадки, как рейнджеры посыпались на выход. Пока вертолет был в воздухе — от бойцов саймоновского взвода не зависело ничего. Но с того момента как вертолет сел — в руках у бойцов оказались жизни всех, кого еще не убили фанатики. И время, отведенное этим жизням таяло прямо на глазах. Почти сразу, после того как рейнджеры покинули вертушку, с площадки перед взорванным входом в убежище послышались одиночные выстрелы. Бойцы добивали раненных фанатиков.

— Все Айвен! Ты молодец, совершил невозможное! Все мои ребята на месте — начинаем операцию. Запомни, от клички 'Крейзи Айвен' тебе теперь никогда не отвертеться!

— Окей, понял тебя, Саймон. Я попробую сделать еще одну ходку.

— Айвен, ты чертов, гребанный псих! Мы и так едва смогли!

— Саймон, ты же понимаешь что я должен?

-...Понимаю. Удачи, парни!

— И вам — надерите задницы этим уродам!

Саймон еще на пару секунд задержался перед входом, наблюдая, как мощная винтокрылая машина, борясь со стихией взмывает в небо и тает в еще больше разбушевавшемся буране, после чего развернулся и бодро порысил в набитые сошедшими с ума фанатиками катакомбы Убежища...

...Безбожные твари сопротивлялись! Они смели перечить воле Господа и ее проводникам, Паладинам! Еретические самки — блокировали двери, нападали исподтишка на воинов Бога. Были даже потери, когда Паладину брату Иове — бешенная самка раскроила череп ударом огнетушителя, например. Самое печальное, что ей удалось после этого удрать! Брата Навуходоносора (в миру Майкла) — обварили кипятком, да так сильно, что апотекарий-капеллан капитула был даже не уверен, что сможет сохранить его жизнь. Впрочем — это было не столь уж и важно. Людей, так или иначе, хватало. Были небольшие проблемы со связью с поверхностью (рация перестала доставать до внешнего охранения) но особой сложности это не представляло. Комтур отправил на поверхность два отделения послушников ордена. Господь вел руку его, и погода все еще оставалась абсолютно нелетной, но не мешало подстраховаться. Неверные, могли выдвинутся и на машинах, в конце концов. От размышлений его оторвал какой-то слабый писк. Комтур заглунул в небольшое техническое помещение, мимо которого проходил. В дальнем углу — сидела девица, на вид, лет 18-ти, прижимающая к груди слабо попискивающий сверток. При виде комтура — она забилась в угол еще сильнее. Комтур оценивающе посмотрел на девушку, после чего протянул к ней руку:

— Ну что же ты, дитя? Не надо меня боятся. Я пришел с миром. Я расскажу тебе о благом плане Господа нашего.

— Пожалуйста, не трогайте моего ребенка...

— Не бойся, дитя, тебе ничего не грозит. Теперь ты с богом! — комтур торжественно повел рукою — разве мы здесь не для того, что бы исполнить волю его?

— Вы нас не убьете? — в глазах девукшки мелькнули искорки надежды.

— Бойся убивающего душу! Убивающий же тело — бессилен! — процитировал Джон.

Девушка еще не веря в свое спасение — поднялась на ноги и сделала шаг в сторону выхода из каморки. Джон посторонился. Грещница еще сильнее прижала к себе ребенка и повернулась к нему.

— Скажи, дитя, веришь ли ты в господа нашего?

— В Иисуса?

— Воспринимаю это как ответ 'да' — пробормотал комтур и сложил руки в молитве за ее душу.

— Вы проводите меня на поверхность? Убийцы уже ушли? — спросила окончательно поверившая в свое спасение девушка.

— А зачем? Ты и сама найдешь дорогу, ибо нет преград на пути стремящейся к небу души, сестра! — Джон выдернул нож из груди еще не понимающей своей смерти девушки, и перехватил ребенка. Пока молодая мать медленно оседала на колени, все еще глядя на него неверящими глазами, и хватая ртом воздух, как рыба вытащенная из воды, комтур перехватил ребенка за волосы и одним резким движением отделил крощечную головку от шейки, после чего — залюбовался на творение рук своих: У его ног на коленях сидела очередная убитая еретичка, на губах которой пузырилась ярко алая, легкая, пена, а ее руки, еще не осознавшие смерти — скребли пол в десятке дюймов от обезглавленного тельца ее ребенка. Комтур вздохнул, уронил на колени к несчастной голову дитя, после чего развернулся и направился дальше.

... М4 коротко рявкнул посылая еще одну очерель из трех пуль. Не успевший убратся восвояси сектант, всплеснул руками, роняя китайскую реплику 'калашникова'. Кот короткой перебежкой сменил позицию, переместившись за перевернутый стол в паре метров от угла. Взяв под контроль выход в атриум, он вскинул над головой руку в перчатке и показал два пальца. Сзади прошелестели Заяц и Тако. Дверь в конце атриума шевельнулась, заставив Кота сосредоточится на возникающей щели. Дождавшись когда в щели покажется тушка сектанта, Кот на выдохе плавно и нежно выдавил спусковой крючок. Штурмовой карабин мягко толкнулся в плечо, а из за двери послышался полный боли стон, гарантирующий что мелькнувший там сектант надежно нейтрализован.

Группа — выдвинулась в атриум. Кот мельком отметил, что Заяц на грани того что бы сблевать. Честно сказать, самому Коту было не сильно лучше. Как-то держался еще Тако. Мэддок — прикрывал группу сзади, так что имел лишь общую картину того, что в подробностях видело остальное звено.

Пол атриума был завален трупами. Трупами женщин и детей. Охват возрастов был внушительным — от совсем молоденьких девчонок и до сорокалетних домохозяек. Дети так же были от грудничков и до подростков лет 12-ти. И матери и дети — были мертвы. И ладно бы просто мертвы. Похоже, согнавшие их в атриум — не отказали себе в удовольствии поиздеватся над людьми, прежде чем их убить. Стараясь не фиксировать и не пропускать через себя подробностей, Кот осторожно направился к дальнему выходу из атриума, пытаясь не наступить ни на кого. Он уже почти дошел, когда в его мозгу как будто взорвалась граната. Кот рухнул на колени, ребята из его звена — моментально заняли оборонительную позицию. Спустя пару секунд — стало ясно, что дело вовсе не в чьей-то пуле. Кот просто увидел что-то, что смогло выбить матерого рейнджера из колеи. Док, убедившись, что ситуация под контролем — метнулся к командиру звена, на ходу нащупывая антишоковое средство.

Кот не замечал всего этого — он сидел на залитом кровью полу, положив себе на колени голову Марты Робертс, жены своего лучшего друга, Эрика Робертса, погибщего два года назад в засаде в Пакистане. Единственной девушки, которую он любил всю свою жизнь. Пальцы Кота, мелко дрожа, гладили шелковые, короткие локоны обрамляющие точенное, 'греческое' лицо, стараясь не прикасатся к двум кровавым дорожкам пролегшим по ее щекам, и начинавшимся там, где когда-то были два сиявших счастьем радостью карих глаза.... Сектанты оставили на их месте лишь две окровавленных глазницы, на половину уже заполненных запекшейся кровью. Рядом с ее телом лежали две крестных дочери Кота.... Им досталась сравнительно легкая смерть. Фанатики просто перерезали им горло.