Взгляд в будущее

— Почему из шести?

— Число круглое.

— Их там пятеро. Для тебя, если встретят нас неприветливо — четыре секунды работы. Фактор внезапности опять же. Стоит попробовать. Если что, увижу какое-то неправильное движение, падаю на землю, они все внимание на меня, а ты их гасишь. А?

— Ладно, давай попробуем, стратег. Только чемоданы наши здесь оставить нужно, чтоб не мешались и лишних вопросов не возбуждали. И еще: пока ты дела не порешаешь, я из засады не вылезу. Понятно?

Найдя поблизости подходящую трубу, мы сбросили в нее наш багаж, и Корень выдвинулся в засаду. Я же, обойдя лагерь неизвестных по широкой дуге, и по неглубокому распадку подобравшись к стоянке на сотню шагов, приготовился сыграть первую роль в предстоящем спектакле.

Петровича совсем не было видно, но судя по тому, что в лагере вероятного противника.. или союзника? все было спокойно, а по времени он уже должен был оказаться на точке, все шло нормально.

Только сейчас мне стало страшно. То, о чем предупреждал Корень — "а они тебя из шести стволов" вдруг встало передо мной со всей пугающей отчетливостью. Елки, сам же вызвался! А если не успею свалиться на землю? В этих краях повышенное количество самых разных отморозков. Так Зона на людей действует, что большинство из ее разумных обитателей сначала стреляют, потом убегают, и лишь после того как зальют воспоминание о приключении литром беленькой, начинают думать — " а во что же я стрелял?". Если эти из таких, то ходить мне осталось недолго. Впрочем, их много, не должны испугаться одинокого бродягу. Были бы у костра один-двое, да еще ночью — нипочем бы не пошел к ним в этих местах.

Нервно задергалась нога. То ли затекла, то ли пытаюсь побороть мочеиспускательный рефлекс. Поди ж ты! Который год в Зоне, а под стволы выходить все так же боязно как в первый раз. Ладно, надо топать.

Я встал, вернее, мне показалось, что встал. На самом деле только лишь слегка вытянул шею, чтобы увидеть макушки этой пятерки. Снова задергалась нога и я, никак того от себя не ожидая, на четвереньках пополз обратно — по дуге, к трубе с рюкзаками.

Только проковыляв метров пятьдесят, почувствовал, как по щекам течет что-то жидкое, а душа поет от радости, остановился. Я жив. А Петрович там сидит, ждет. Не знаю, что он мне скажет, но ведь не застрелит же.

А может, пусть сидит, пусть ждет? А я, пока до него далеко — тихо, тихо, и в сторону Рыжего леса? Один? Я впервые за последние четыре дня один! План подземелий знаю, примерную дорогу тоже. Может и получится. Или в другую сторону — на Кордон и на свободу? Ведь все что нужно, я уже сделал — Корень в Зоне!

При мысли о путешествии через Зону в одиночку и без оружия мне стало совсем дурно, так, что аж сел там же где стоял. Точно, получится... собак или кровососов собой накормить, а то и аномалию какую. И рюкзак с припасами в трубе остался.

Господи! Ну что я за придурок! Дай мне силы, Господи, укрепи меня. О! Сейчас как Петрович молиться начну.

Борьба с внеплановым сепаратизмом закончилась едва начавшись.

А отлить все-таки нужно. Стоя на коленях, расстегнул ширинку и расслабился. Вместе с облегчением куда-то ушел страх. Только ботинки стали немного мокрыми. Ну да ладно, мне из них воду не пить, а какое здесь говно месить придется — еще посмотреть нужно, во что они превратятся через пару дней, если выживу, конечно.

Я встал, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и, уже не таясь, направился к костру. Каждый шаг давался мне с ощутимым усилием, но я шел, и на этот раз шел вперед.

Когда стали различимы детали фурнитуры на костюмах сталкеров — пуговицы, молнии, меня заметили. Один из них махнул рукой в моем направлении, двое присели, приняв позицию для стрельбы, остальные замерли, подтянув стволы поближе.

— Эй, чудак! Сюда иди, — крикнул махавший. — Серый, это точно не зомбак?

— Не, Олесь, — Серым оказался один из тех, кто приготовился к стрельбе, — Не зомбак. Похож просто. То ли ссыт страшно, то ли ранен. Эй, чудак, не ссы. Сразу мочить не будем. А то обмочишься тут.

Все остальные за его спиной заржали над дурацким каламбуром.

— Тебя как зовут-то, блаженный? — Олесь протянул ладонь для рукопожатия.

— Макс я, — пожав его лопатообразную клешню, я отметил, что силы в нем побольше, чем во мне раза в три. И росту почти два метра. На горилл Петровича похож.

— Так чего крадемся, а, Макс? — Олесь плотно взял меня за плечи и повел к костру. — А если б мы испугались? И в пять стволов тебе в пузо, а?

— Хорош стращать его, Олесь, — от костра поднялся еще один сталкер, комплекцией не уступавший моему провожатому, — Давай знакомиться, парень. Я — Иван Рыба, этот отморозок с пушкой, — он показал на Серого, — Сергей Иствуд, ковбой наш доморощенный, этот зубастый — Шурик Дантист, эти два облома — братья Олесь и Наум Хомяки. Жрать хочешь? Садись, ешь, рассказывай.

Мне сунули в руки подогретую банку тушенки с торчащей ложкой, в закопченный стакан плеснули высветленного лимоном чая из пятилитрового термоса.

-Ты местный? Или как мы, недавно в Зоне? — Рыба продолжал трещать не умолкая, не давая мне вставить слова. — А мы, прикинь, проводника потеряли. Шли, шли, вдруг бах, единственный выстрел, у Геныча — это проводник был наш — в башке дыра, такая, что кулак свободно пролезет, его отбрасывает прям точнехонько в "карусель", подкинуло, закрутило, шмяк — кровавые брызги и... тишина. Ни Геныча, ни стрелка этого долбанного. Неслабо пересрались. По укрытиям разбежались, по сторонам зырим, мысль у каждого, все, типа, сейчас кончать нас будут. Минут десять стояли. Тихо вокруг, спокойно. Чего это было? Не знаешь?

Чем больше он говорил, тем мрачнее становились его подручные, и тем больше мне казалось, что толку от нового знакомства не будет никакого. Только один ущерб.

— Вот уже полдня сидим, — не унимался Рыба, — кумекаем, как дальше быть. Как те мудрецы. Сионские. Идти-то нам далеко, а без проводника как? Вон Хомяки бают, до бара добраться, там нового проводника нанять. А бабосы-то уже уплочены. Всё, из сметы выбились. Подскажешь чего?

— Примерно такая же ерунда, пацаны, — наворачивая тушенку, ответил я, — проводника нашего тоже мочканули бандосы, не знаю, чего теперь делать.

— Нашего? — переспросил Иствуд, — ты ж, вроде, один?

— Ну да,— чувствуя, что палюсь, я постарался быть убедительным. — Мы с напарником без проводника, считай, километров шесть по Зоне отмотали, радовались еще, что без приключений идем, придурки. Потом вдруг у Семы под ногами как полыхнуло что-то, не поверишь, столб огненный метра на четыре вверх из земли, и все.... Пепел один. Он даже крикнуть ничего не успел, — я опустил голову, словно поминая безвестного Сему.

— В "жарку" попал, — авторитетно заявил Рыба. — Да, без толкового проводника здесь делать нехер.

— Где ж его взять-то теперь? — в голосе Дантиста слышна была вселенская печаль.

— Посидим здесь, — беспечно ответил Наум Хомяк, — место бойкое, кто-нибудь да появится. Чего бздишь-то? Договорились же уже обо всем. Вон на Макса посмотри: один через Зону шесть километров! И ничего сидит, разговаривает. Не такая она и опасная, Зона эта, чтоб её! А можно к бару двинуть, как брат говорит, здесь по карте недалеко.

— Это если человек фартовый до безобразия, то недалеко, — возразил ему Рыба.

— Так вот тебе человек фартовый! — Олесь Хомяк обличающее указал на меня пальцем. — Шесть километров без проводника прошел, чего еще-то?

Чувствуя, до чего они могут договориться, я решил вставить свое веское слово:

— Да, фартовый я, шесть километров, два трупа. Сколько до бара? Десяток км? Тогда будет всего три жмура и один больно раненый.

— Почему это? — Хомяки дружно присели напротив меня.

— Каждые три километра — один покойник, а десять на три ровно не делится, поэтому один раненый, — я усмехнулся, — если такой расклад устраивает, то пошли.

— В дупло такую арифметику, — высказался Дантист, — уж лучше здесь сидеть, ждать кого-нибудь поопытнее.

— Ну да, здесь лучше, — как-то неубедительно поддержал его Рыба. — До первой вертушки, или кровососа какого-нибудь, а то может, выброса дождемся? Говорят, в первый раз он совсем не страшный, погрохочет чуть, и все: вот он ты, готовый свежий зомбак, можешь сам идти куда хочешь, хоть новичков пугать. Карьера, блин.

Все замолчали, обдумывая его слова, в общем-то, не лишенные смысла. Тушенка в банке кончилась. Я облизал ложку и поднялся.

— Ладно, братцы, спасибо за ужин, пойду я.

— Куда?

— В бар, конечно, куда ж еще-то? Если дойду, попробую вам кого-нибудь прислать на помощь. А если помощь из бара не подойдет, помяните Макса добрым словом, лады?

Они промолчали, а я потихоньку двинулся в сторону своей ложбины, чувствуя, как сверлят спину пять пар глаз. Они смотрели за мной долго, пока я не скрылся в низине, но ни один из них за мной не пошел.

Корень каким-то непостижимым образом оказался уже на месте. На том самом, где мне пришлось облегчиться. Он сидел на рюкзаке и чесал пистолетом спину.

— Н-дя, — задумчиво протянул мой напарник, — не повезло... Или, наоборот, повезло? Ведь живой же? Ладно, Макс, не горюй, прорвемся, уж не сложнее ходьбы по минному полю наша задача? Ага? А на минном поле и в футбол играть можно. Если умеючи.

— Ты здесь откуда, Корень? Ты ж меня пасти должен был!

— Так я и пасу, — хохотнул Петрович, — аки пес цепной овцу заблудшую. Слышал я ваш разговор бестолковый, вот и подумал, чего ждать-то? Пойду, Макса встречу. Да ты не рад мне?

— Рад, — устало ответил я и сел на соседний рюкзак, — делать-то что будем?

— Что делать? — Корень демонстративно почесал затылок. — Думаю, дальше идти... Ты со мной, Макс?

Второй раз подряд он меня удивил.

— А что, Петрович, у меня право голоса появилось? С чего такая демократия вдруг?

Корень задумался, внимательно посмотрел на меня своими черными глазками и вдруг беззвучно рассмеялся. Он стучал кулаками по коленкам и притопывал, если б я знал его чуть хуже, непременно усомнился бы в целостности его рассудка, но эта гнида военно-банковская иногда становилась необъяснимо эксцентричной. Мне частенько казалось, что он как минимум контуженый, а, может, и с осколком в голове.

Ржать он прекратил также неожиданно, как и начал.

— Не обращай внимания, так, старое вспомнилось. — Он улыбнулся и уже серьёзно продолжил, — Мы сейчас и здесь с тобой в одинаковом положении. Либо идем вдвоем и достигаем цели, либо... каждый свободен в своем выборе. Я не смогу тебя контролировать постоянно, а идти дальше с ненадежным напарником... Уж лучше одному. Ну, так что скажешь? Пойдем, помолясь?

— Пошли, босс. Только молись без меня, хорошо? — Мне показалось, что Петрович облегченно выдохнул. Я поднял свой рюкзак и двинулся вперед.

Корень поднялся, взвалил на спину свою часть ноши и пошел за мной.

— Да, Макс, ты не пойми меня неправильно, но впереди теперь всегда будешь идти ты.

Я промолчал.

— Кстати, Максим Сергеевич, — минут через пятнадцать Корень не выдержал напряженного молчания, — где ты тихарился два года? Я ведь все твои знакомства поднял, половину земного шарика перетряхнул, а вторую заблокировал надежно! И ничего! Так где ты был? Поделишься тайной?

— Не, Петрович, ты ж сам сказал — тайна! А какая ж это тайна, если ее всем разбалтывать, а?

— А всем и не надо, ты мне скажи, а я буду нем как могила... Знаешь же, как тяжело нынче банкиру в России. Того и гляди, самому такое местечко пригодится. Скажи, Макс, не кокетничай.

Я знал, что вопрос этот всплывет, и поэтому легендой озаботился заранее. Легенда так себе, но проверить ее непросто.

— В Мирном я был.

— Чего-о!? В Мирном, где алмазы роют? — Корень остановился, и внимательно осмотрел меня так, как будто увидел в первый раз, — Не звезди, не было тебя там. Сказал бы лучше — в Кремле в Царь-колоколе жил! В Мирном у меня филиал и уж там-то тебя сразу должны были взять.

— Ну да, там меня и не было. — Я старательно поправлял рюкзак, скрывая свою нервозность. — Я в другом Мирном был — на Южном полюсе который.

— На полюсе? — Петрович почесал коротко стриженый затылок, и принялся рассуждать — Ну да, Антарктида экстерриториальна, станция вроде как территория России, значит, таможни нет, паспорт светить негде. Если на каком-нибудь ледоколе.... Да, могли и не отследить. Вот же фокусник!

Он еще долго восхищенно ухал и охал за моей спиной, а потом вдруг замолчал и, оглянувшись, я увидел, как Петрович, схватившись за сердце, оседает на землю. Я кинулся к нему, ожидая инфаркта, инсульта, тромба, или еще какой-нибудь заразы, но, когда я склонился над Корнем, он неожиданно сильно дернул меня к себе и подмигнул. И сразу я услышал торопливый шепот:

— Спокойно, Макс, не дергайся. Полежи чутку, расслабься.

— В чем дело, Корень? — Я тоже перешел на шепот.

— Пасут нас, Макс. В оптику. У меня это с Афгана началось — чувствую я такое. И столько раз спасало, что я уже со счета сбился. Далеко он, метров восемьсот. Трудная дистанция, но настоящие мастера и гораздо дальше достают. Особенно, если инструмент подходящий.

— И сколько нам лежать? — Я тоскливо смотрел вверх на темнеющее небо. — Скоро ночь, а нам еще километров пять топать. ПНВ у нас только один. Уже не лежать, уже бежать нужно.

Петрович ничего не ответил. Он освободился от своего рюкзака, перевернулся на живот и стал осматриваться вокруг. Я тоже молчал, каждую секунду ожидая выстрела.

Корень, невнятно выматеревшись, резким движением вынул свой "Глок".

— Макс, не спи, собаки!!! Твою мать, да не спи же!

Я присел и увидел метрах в тридцати от нас штук шесть-семь местных псов, со всеми положенными атрибутами: кровоточащие язвы на боках, отсутствие глаз, вылезшая клочками серо-коричневая шерсть и.. запах. Сводящий с ума запах гниения.

ЗОНА. ДВА МЕСЯЦА ДО СОБЫТИЙ.

Я лежал в пыльной траве, сжимая в правой руке нож, а в левой пустой АК-105. Псы приближались с неотвратимостью немецкой танковой колонны. Они долго — километров пять и четыре часа — загоняли меня, потеряли две трети стаи, и теперь, когда я остался почти безоружен, готовились легко взять уставшую добычу.

Мыслей не было, они ушли вместе с давно сбившимся дыханием. Вместе с мыслями пропало желание бороться за жизнь. Последние метров пятьдесят я прополз на рефлексах и на карачках, выпучив налитые кровью глаза, неимоверным усилием проталкивая в легкие ставший очень плотным воздух, изредка отстреливаясь оставшимися патронами. Теперь патроны кончились. Куда я надеялся добраться? Здесь редко кто бывал из сталкерской братии, поэтому на помощь рассчитывать не приходилось. Это я осознал еще в самом начале собачьей охоты, но особого выбора мутанты мне не оставили — любая попытка свернуть в сторону от заданного стаей направления вызывала в псах бешеную активность. Стая была огромна — голов тридцать чертовски живучих собак, ведомых тремя чернобыльскими псами. Я не рассчитывал так долго продержаться. Сейчас, спустя четыре часа, их стало гораздо меньше, чернобыльских псов я убил всех, но и оставшиеся собаки должны были гарантированно избавить белый свет от моего присутствия.