— Должен заметить, что у очень многих членов Клуба лет через десять доход выражается восьмизначными числами. Мой собственный доход за прошлый год — тридцать шесть миллионов.

— Так это лет через десять только! А пять миллионов — уже через полтора года! — хмыкнула Маша.

— Все так думают? — Олег Иванович внимательно посмотрел на каждого из тройки. — Понятно. Что ж, видит Бог, я не желал вам зла.

— Запугиваете? Так что там за вторая функция? — спросил памятливый Хлебосолов. — Которая важная?

— Ничего криминального, уж поверьте мне! Но в точности этих функций вам не назовет никто, кроме самих гвардейцев и Председателя Правления Клуба. Он же его Основатель, — Олег Иванович показал рукой на портрет, висящий напротив окна, — Савелий Аркадьевич Мамонтов. Философ, филантроп, главный неудачник России, как он сам себя частенько называет.

Маша подняла руку, как примерная школьница:

— Я согласна. Я иду в гвардейцы.

Ей порядком надоела неопределенность отношений со своими бойфрендами, ни один из которых ее на самом деле не устраивал, ей надоел туман, окружавший будущее трудоустройство, которое до болезни мамы было гарантированным, но теперь стало маловероятным. Ей показалось, что чем резче изменится ее жизнь именно сейчас, тем лучше она будет себя чувствовать.

— Я тоже, — встал Аскольд.

Ему сразу понравилась Машечка, в своей короткой победе в дверном проеме за место в ее эскорте он увидел недвусмысленный знак и готов был его использовать. К тому же он не хотел испытывать судьбу еще раз. Ведь оставаться на воле — верный шанс вскоре отправиться мыть золото на Колыму, шить варежки и рукавицы где-нибудь в Карелии или валить лес в Томской области. Ограбления кооператива, где он так изрядно наследил, ему не простят. Но если в Гвардии нет прошлого, то это реальный шанс.

— И я, — поддержал их Хлебосолов. — Бизнесмен из меня никакой, чиновник еще худший. Образования нет. А сваривая водопроводные трубы или развозя боссов домой, в кабак и на работу, миллионов не заработать. Так что я с ними.

— Что ж, — вздохнул Олег Иванович. — Выбор свободных людей у нас принято уважать. Но помните, что обратной дороги не будет. Гвардеец может умереть только гвардейцем — так, говорят, написано в их Уставе. И, коль уж таково ваше желание, то мне добавить нечего. Сегодня вечером каждый из вас получит сообщение о дальнейших действиях. Завтра утром вы отправитесь на тренировочную базу...

— А универ? — Маша вдруг вспомнила, что ей еще учиться два года. — Мне не хотелось бы его бросать!

Олег Иванович посмотрел на девицу так, будто она напомнила ему что-то давно забытое.

— Универ? Это не проблема. Вам дадут академический отпуск. Вечером напишите заявление на имя ректора и утром передадите его нашему человеку — он все устроит. Годится?

Машечка неуверенно кивнула.

— Хорошо. Завтра утром вы трое отправитесь на тренировочную базу. Неявка к месту отправления, которое будет названо в полученном вами сообщении, приравнивается к отказу от членства в Клубе.

— А маме я что скажу? У меня же мама, — Машечка снова недовольно поджала губы. — Это нереально, что-то сомняга меня берет. Кто за ней присмотрит?

— Придумаете что-нибудь, наймите сиделку, если нужно. В конце концов, Мария, это ваш выбор. Желаете оставить все как есть — оставляйте, хотите изменить — мы поможем. Но второго предложения не будет. Вы поняли?

Машечка снова кивнула.

Олег Иванович между тем подошел к высокому бюро, погремел ящиками и вынул на божий свет три конверта.

— Это авансы за первый месяц. Как свидетельство нашего серьезного к вам отношения. Здесь пластиковые карточки, на каждую из которых уже зачислено по двадцать тысяч долларов. Пин-код внутри. Берите, не стесняйтесь.

Не без объяснимой опаски все трое приняли конверты.

— Вот, собственно, все формальности соблюдены. Теперь вы подотчетны только командору. Прощайте, гвардейцы.

На пороге появился длинный Валера, добро улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.

Глядя в их спины, следующие за долговязой фигурой Валеры, Олег Иванович вцепился пятерней в бороду и неслышно пробормотал:

— Все настоящие неудачники всегда выбирают гвардию.

Глава 5. Стажеры. Первые впечатления.

Изменения начались буднично. Карпухин втайне ожидал какого-то карнавала, салютов, народных гуляний, чего-то, что хоть как-то бы позволило запомнить первый день новой жизни, но ничего подобного не произошло. И если бы он не сделал пометочку в домашнем календаре, то никогда бы и не вспомнил число.

У крыльца его подобрал темно-синий корейский микроавтобус, в котором уже расположились новые знакомцы и, вполне возможно, будущие друзья и компаньоны. Изнутри окна автобуса были закрыты шторками, а водительское место отгорожено от пассажирского отсека непрозрачной перегородкой. Только затемненный люк в крыше позволял увидеть верхушки придорожных деревьев, по которым было совершенно не разобрать маршрут.

Мария выглядела просто чудесно, вроде бы даже похорошела со вчерашнего дня, много болтала, рассказывала какую-то путаную историю о том, как получала водительские права и какой крови ей это достижение стоило.

Хлебосолов что-то изредка буркал в ответ, сосредоточенный и нелюдимый.

Кроме них троих в салоне нашелся и четвертый пассажир — неопределенного возраста мужик в недельной седоватой щетине, назвавшийся Ярославом.

— Вы не обращайте на меня внимания. Я вроде как сопровождающий, — отрекомендовался он, завалился на задний диван и закрыл глаза. — Высплюсь хоть.

— Долго ехать? — спросил Аскольд у Маши, как только она закончила свое повествование.

— А я доктор? — искренне удивилась девица. — Пока только людей подбираем.

Карпухин не сразу сообразил — при чем здесь доктор, а когда догадался, и придумал как пошутить в ответ, Машечка уже воткнула в уши наушники своего айфона и смотрела что-то на маленьком экране, шевеля губами.

— Виталь? — обратился Карпухин к Хлебосолову. — Долго ехать?

— Не знаю, — тот задумчиво чесал пятерней подбородок. — Слава ничего определенного не сказал. Сказал — "сегодня приедем".

— А в какую хоть сторону?

— Не знаю. И мне показалось, что он сам не знает.

Карпухин тоже поскреб пальцами затылок.

— Чего, прям тайна?

— Не парься, — хмыкнул Виталий. — Мы же согласились на все. Деньги приняли. Какая теперь разница? Раньше-позже, ближе-дальше. Наше дело с этого дня телячье. — Он наклонился к Аскольду и добавил: — Мария пробовала по GPS отследить перемещения, но, видимо, здесь какая-то глушилка стоит. Не работает связь.

— Ясненько. Попали в шпионский детектив, да? Джеймс Бонд, елки. А ты карточку проверил?

— Первым делом! Все точно — двадцаточка. Даже прикидывал, как ноги нарисовать, но потом подумал чуть.

Хлебосолов сделал вид, что наткнулся на неразрешимую загадку.

— И что надумал?

— Да бесполезно это. Если они о нас все знают, то найдут в три дня. И вот тогда почувствуешь себя настоящим неудачником. Только шансов это изменить уже не будет.

Карпухин тяжело вздохнул и посмотрел на Машечку, которая что-то шепотом напевала. Весь ее вид недвусмысленно говорил, что она чрезвычайно занята и беспокоить ее не стоит.

— Давай хоть в шахматы сыграем? — предложил Аскольд, вытаскивая из кармана купленный вчера телефон.

— Я не умею, — пожал плечами Хлебосолов и достал из кармашка на спинке кресла журнал "Men's Health". — Правила знаю, а играть не умею. Всегда проигрываю, это неинтересно. Поиграй один.

Ехали долго, почти четыре часа. Карпухин пять раз выиграл в шахматы у телефона и семь раз проиграл. Потом закончился заряд и пришлось выключить телефон. Но как раз в это время машина остановилась, дверь отъехала в сторону и водитель скомандовал:

— Выходим, выходим. Телефоны мне сдаем.

— Чего это вдруг? — Машечке совсем не хотелось расставаться с золотистым айфоном.

— Не положено, — сзади произнес проснувшийся Ярослав. — Позвонить близким можно будет с поста, там есть нормальный спутниковый аппарат. А все ваши электронные штучки сдайте Тимуру.

Их привезли на обычную базу отдыха: деревянные щитовые домишки, единственный трехэтажный кирпичный корпус администрации, у которого остановился микроавтобус, протоптанные между зданиями тропинки, по случаю быстрой весны представлявшие собой размытые глиняные колдобины, и разбитый асфальт подъездной дороги. Подобные места Карпухин видел тысячу раз, а Хлебосолов однажды недолго был даже директором такой базы. И только Марии, привыкшей отдыхать на приличных курортах, такое было в новинку.

— Это какая-то деревня, да? — Она стояла посреди весенней распутицы в белом кашемировом пальто, и на глаза помимо воли наворачивались слезы. — Как здесь грязно!

— Идемте, — распорядился Ярослав, спрыгнувший на землю.

Он глянул на небо:

— Дождь пойдет скоро. Идемте, пока не намокли.

Внутри кирпичного строения оказалось совсем не так уныло, как того ожидали все трое.

— Там, в левом крыле, женские комнаты, — объяснял Ярослав, проводя стажеров по коридору. — В правом — мужские. На втором этаже столовая, кабинеты администрации и медицина. На третьем — учебные классы, библиотека, архив и тренажерка. Мы с вами сейчас к командору пойдем. А сумки с вещами пока здесь оставьте, к ним без спроса никто не притронется.

— Странно как-то, — заметил Карпухин. — Разве всегда не наоборот? Жилые помещения повыше, общественные — пониже.

— А если приспичит из окна прыгать?

— Зачем из окна прыгать?

— Иногда приходится, — недобро усмехнулся Ярослав.

Стажеры переглянулись, но промолчали.

Пройдя лестничный пролет, Карпухин не выдержал:

— А почему так пустынно? Мне казалось, что здесь должно быть побольше людей?

— А ты любознательный, да? — остановился проводник.

— Ну, — неопределенно отозвался Карпухин. — Наверное.

— Все узнаете в свое время. Идем дальше.

Кабинет командора Гвардии Клуба больше всего напоминал забитую хламом кладовку, в которой хитрый завхоз решил сделать себе нору-убежище от ока свирепого начальства. На нескольких столах лежали пыльные завалы рулонов ватмана, из шкафов выглядывали какие-то журналы, длинные распечатки факсовых отправлений, а на каждой вертикальной поверхности были наклеены разноцветные — желтые, фиолетовые, зеленые, белые — листочки с непонятными надписями, символами и рисунками.

Пол, впрочем, был чист, на подоконниках стоял ряд японских карликовых деревьев "бонсай", а на стене висел ростовой портрет Савелия Мамонтова, опирающегося обеими руками на обломок какой-то колонны с завитушками в основании.

На замечательном диване, более уместном в приличном музее, чем здесь, лежал человек под фуфайкой. Вернее, фуфайкой была накрыта только его голова, а волосатая грудь, проглядывающая в расстегнутую до пупа рубаху, мерно поднималась-опускалась, выдавая присутствие жизни в теле.

— Василий Владимирович! Мы приехали! — Ярослав потряс человека за руку.

— Я знаю, — глухо послышалось из-под фуфайки. — Подождите минуту. Группа Янкеля только что ушла в поиск, нужно приглядеть за переходом, там два первохода.

Стажеры переглянулись. На всех лицах было написано узнавание и понимание ситуации: после вчерашнего бывает, что и не так колбасит. Иногда с похмелья такую ахинею несешь, самому потом не разобраться.

Ярослав, впрочем, отступив на шаг, замер в ожидании.

Прошла минута и фуфайка полетела на пол.

— Новенькие! — командор поднялся на ноги.

Был он высок, но при этом коренаст. Весом больше сотни килограммов, с крепкими руками и ногами, командор производил впечатление опасного человека. Нос картошкой, короткий ежик темных волос, тонкие губы, рассеченная чем-то и криво сросшаяся левая бровь, ставшая похожей на изломанную молнию — такое лицо забыть трудно.

— Стажеры, значит. Понятно. Меня зовут Василий Владимирович Мезенцев, я ваше все на ближайшие полгода. Да и потом тоже, если живы будем. Слав, ты определи людей по комнатам, подбери с Семеном для них экипировку. Два мальчика и девочка... Думаю, в группу Рыжего пойдут. По крайней мере, на то время, пока стажируются. Там посмотрим.

— А кто с Янкелем пошел, Василий Владимирович? У него же двоих не хватало?

— Рыжий и пошел с Гошем.

— Справятся? В прошлый раз двоих потеряли и ничего не принесли.

— Должны. Парни опытные. Да и некого с ними отправить. Все заняты. Ты, Слав, людьми лучше займись, потом поговорим. Янкель часа через четыре будет возвращаться — может быть, понадобится помощь. А с вами, ребятки, я вечером подробно побеседую, когда устроитесь.

Аскольд вдруг со всей ясностью понял, что здесь все не так просто, как ему казалось вначале. Куда отсюда можно сходить туда и обратно за четыре часа? В лес, к медведю? Что за дела здесь происходят, если "двоих потеряли и ничего не принесли"? Что за переходы?

Карпухин посмотрел на Машечку, потом на Хлебосолова — кажется, что до них ничего не дошло.

— Идемте, — Ярослав первым повернулся к двери.

Он повел их на третий этаж, и по пути они увидели на стене доску с портретами десятка человек. Над доской не было никакой надписи, а под фотографиями не нашлось ни имен, ни фамилий, и любознательный Аскольд поинтересовался:

— Что это за перцы? Передовики?

— Это те, кто не вернулся с заданий, — грустно ответил Ярослав. — Двенадцать человек за двадцать лет существования гвардии. Командор знал почти всех. А я только этих двоих. Вот это Марат, а это — его напарница Женька. Хорошие были парни.

Машечка задумалась, почему девочку Женьку Слава назвал "парнем", но спросить не успела — Карпухин принялся расспрашивать о тренажерке и библиотеке.

Вечером их снова собрали в кабинете Мезенцева.

— Освоились, новобранцы? — командор выглядел уставшим, но довольным.

— Да, почти, угу, — вразнобой ответили стажеры.

— Ну тогда перед завтрашними занятиями стоит прочитать вам небольшую лекцию. А после нее я вам кое-что покажу и отвечу на вопросы, если они появятся. — Василий Владимирович налил себе воды в граненый стакан и выпил половину одним молодецким глотком. Прокашлялся и заговорил: — Как вам, наверное, уже сказали, мы — элита Клуба. Пусть многие считают иначе, но именно мы охраняем его секреты, именно мы обеспечиваем выполнение его правил, именно мы проводим основную работу по финансированию его деятельности. Если кто-то вам скажет другое — он просто солжет. Если вы здесь, то о Клубе вам уже все рассказали и возвращаться к этому не будем, за небольшим дополнением: всего членов Клуба насчитывается пять тысяч человек по всей стране. Но полностью все его тайны знают только члены Правления и мы — его гвардия. Всего меньше ста человек. Даже те, кто занимается организационной работой Клуба, а таких больше трех сотен, не имеют понятия о всех сторонах его деятельности. Цените оказанное доверие!

— Мы ценим, — пискнула Машечка.

А Карпухин успел подумать, что дело пахнет политикой. К такому же мнению пришел и Хлебосолов. В конце концов, чего могла желать сплоченная группа обеспеченных людей? Только власти. А власть — это всегда политика. Пять тысяч сплоченных человек, объединенных одной идеей — это много! Это серьезная сила.