Пятое колесо в телеге

— А то!

— Вот и хорошо. Завтра на месте и пройдем инструктаж. Есть вопросы?

— Гитару можно взять?

— Нужно! Ну, ладно, до завтра!

— До свидания.

Я развернулся и побежал через ворота на выход. Осенило кое-что.

Дело в том, что тут рядом с техникумом — морской причал, откуда рейсовые катера каждые пятнадцать минут отходят на Северную сторону. И туда сейчас двигает мой будущий технарский дружок Вовка Микоян, который сегодня как-то на глаза мне ни разу и не попался. А то бы я вспомнил о нем раньше — он тоже музыкант-любитель, правда, в отличие от меня, очень скромный и незаметный. Играет "для себя". Кстати, философию в технаре мы тоже будем проходить (ничего себе, так, да?), и Кантовская "вещь в себе" у меня всегда ассоциировалась с образом моего музыкального друга.

— Вовка! Эй, постой!

Господи, худенький какой! Выглядит лет на тринадцать, несмотря на черный пушок под носом. И... веснушки около глаз. А у армян разве бывают веснушки? А! У него же мама — русская, из-под Волгограда, кажется.

— Ты меня?

— Угу. Стой. Тебя. Я... староста, Виктор зовут. Ты меня, кстати, не помнишь?

— Нет.

— Ну и ладно. Поручение у меня к тебе. Маленькое, но очень ответственное. Гитару возьмешь в стройотряд?

— А ты откуда знаешь, что я играю?

— Из... личного дела, блин. Знаю и все! Так, возьмешь или нет?

— Ну... возьму.

— И Ромыч пускай берет!

Я махнул рукой в сторону симпатичного парня, который топтался рядом и прислушивался к нашему разговору, непроизвольно приоткрыв рот от избыточного интереса. Ромыч тоже живет на Северной стороне и тоже любит помучить инструмент на досуге, правда, не так вдумчиво и фанатично, как Вова Микоян. А еще в прошлой жизни Роман играл в нашем музыкальном ансамбле на ритм-гитаре. И в этом варианте действительности будет играть... я уверен.

— Я?

— Есть возражения?

— Э-э... нет. Только я плохо играю.

— Вот и подучишься. Лады?

— Ну... хорошо.

— О-кей. До завтра тогда. Не опаздывайте... будущая рок-группа "Встреча".

Да, именно так мы когда-то и назывались. О Боже! Опять путаница. Да будем, будем называться! Сам себя постоянно одергиваю. И почему-то с какой-то необъяснимой страстью пытаюсь ускорить естественным ходом идущие процессы. Ведь наша музыкальная банда созреет только через полгода! Я сейчас, образно говоря, стимулирую рост моркови путем хаотичного подергивания вверх за ботву.

Зачем? Не могу объяснить. Потому как, не моя это забота — рассуждать. Курс моей теперешней жизни прокладывает сейчас... ПЯТОЕ КОЛЕСО В ТЕЛЕГЕ.

Рулевое, как я раньше успел заметить.

Будем считать... отмазался.

Глава 5

НУ Я И ДЕБИЛ

Не получается.

Ну, хоть ты тресни, не выходит!

Я сидел дома в кромешной тьме за собственным письменным столом и пытался "научно экспериментировать". Объект наблюдения — я сам. С целью проведения многообещающих опытов брат Василий изгнан на улицу гулять, а мать... сама себя отправила в ссылку на кухню. И бати нет, он из командировки приедет только дня через три. Короче, дома практически никого. Следовательно, условия для эмпирических исследований подопытного организма созданы в достаточном объеме.

Надо еще раз попробовать.

Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на собственном внутреннем мире. Медитация по системе цигун. Нужно все лишние мысли выкинуть из головы и представить себе сгусток жизненной силы в энергетической точке "дань-тянь", это на два пальца ниже пупка, ну и... внутрь кишечника приблизительно на такое же расстояние.

Не верю, конечно, во все эти восточные малопонятные навороты, но... по крайней мере, мысли помогают собрать в кучу, что и требуется для моих опытов. Так, сейчас без пятнадцати девять. Если смогу вместе со своим "дань-тянем" двинуть себя усилием воли назад по времени, по итогам опыта должно быть где-то полдевятого...

А попробую-ка я на этот раз вообще не дышать! Для усиления, так сказать, уровня собственной концентрации.

И надо представить себе, как паровоз-время, исходя паром и скрежеща колесами, постепенно начинает пробуксовывать на реверсе. Еще! Еще немного назад, по граммульке, по миллиметру! Металл визжит, давление зашкаливает... Давай, давай, черепаха твердолобая...

Бзынь! Бзынь-бзынь-бзынь!

Что это? Это в паровозе что-то звякнуло?

Неужели получилось?

— Але? Здрасте. Да, проживает. Сейчас позову...

Я тупо рассматривал цифры на электронных часах, мерцающие в темноте тревожной зеленью: "20:48". Хрена лысого тебе, а не "получилось".

— Витя! Ты чего в потьмах сидишь? Подойди к телефону! Девочка какая-то спрашивает.

— Чего? — я беспомощно щурился на внезапно вспыхнувший свет.

— Не "чевокай", а возьми трубку!

— Ой, не надо только делать такое многозначительное выражение лица!

— Иди уж, Казанова.

Я пошлепал в прихожую.

— Але!

— Привет! Узнаешь? Это я...

— Хэй, бейби! Узнаю.

Ленка.

Спасенная мною по случаю симпатичная студенточка рыжего окраса. Будущий прораб великих строек, обреченный на трезвый образ жизни. Вот ведь не свезло подруге!

— Ты сказал — "звони", вот я и звоню...

— Класс! Как дела?

— Пока не родила. А вообще... нормуль.

— Это хорошо.

— А у тебя?

— И у меня... нормуль. Я бы сказал — нормулистей даже, чем у тебя!

— Скажешь тоже...

Я обреченно облокотился о стенку в прихожей и закатил глаза.

Похоже, это надолго. Плавали, знаем.

Вот, откуда у этих неискушенных предтечей отечественного гламура такая необъяснимая страсть к изнурительно долгому трепу по телефону? Ни о чем! Я даже помню типовые связки между смысловыми (точнее, мало смысловыми) блоками в диалоге: "Ну, что еще хорошенького расскажешь?" — и проклятое воспитание в панике ищет новую тему для продолжения светского общения. Это вместо того, чтобы просто хлопнуть трубкой по рычагам и гуд-бай!

Впрочем... проходили и это: "Ой, а я решила перезвонить. Кажется... связь оборвалась".

— ...ничего интересного. Завтра занятия начнутся.

— Понятненько. Что еще хорошего расскажешь?

— Э-э...

Сразу оговорюсь, юная леди явно не в моем вкусе.

Она, конечно, милашка, да и фигуристая не по годам — все равно мимо! Между прочим, ей подобные очаровашки с годами в большинстве своем непременно отправляются путешествовать в безнадежную "долину пухлых", это как правило. Сейчас, разумеется, ее склонность к полноте по молодости лет выглядит достаточно привлекательно, только вот потом... без фитнес-коррекции — беда! А какой, к чертям, фитнес во второй половине восьмидесятых? Безнадега, одним словом.

Так что — не героиня она моего романа.

— ... напились, как дети малые!

— Э-э... дети, ты сказала? Я правильно понял?

— Я сказала "как"! Какой взрослый окосеет со стакана игристого?

— Действительно. Я и не подумал. Ну... продолжай.

— Так вот, напились, значит, а Артем и давай мне в любви признаваться. Говорит такой...

Кстати, а высоком.

Мне, между прочим, рано еще думать о романтических глупостях! По версии моей прежней жизни персональное грехопадение должно наступить где-то года через два, как раз перед моим счастливым семнадцатилетием. И то, что сейчас я проживаю свою жизнь повторно, да еще и под контролем взрослого рассудка, не дает мне права...

М-да... Во, блин, занесло!

Какие, на хрен, права в этом деле? Опять отмазки? Неужели трудно честно признаться? Так и скажи — глядя пятнадцатилетними глазами на своих сверстниц, я вижу в них... одногодок собственного сына. Детей своих вижу... потенциальных! Спасибо вам, пятидесятилетние мозги! Удружили.

— ... вообще нельзя! Странно, что тебя так легко наши пацаны пропустили.

Я насторожился.

— Это почему это?

— Так я же рассказываю! Ты меня вообще слушаешь?

— Слушаю.

— Я и говорю, всех девчонок в общаге комендантша предупредила строго-настрого — незнакомцев в комнаты не пускать. И вообще — о любых подозрительных связях рассказывать ей сразу.

— Это чегой-то?

— Ты где вообще был, когда я тебе про кладбище рассказывала?

— Какое кладбище? Это... которое рядом с вами? Про старое? Или про еврейское?

— И про старое и про еврейское!

— Вот видишь, все помню. Так что... тут я был.

— Вот там эту девушку и нашли! Представляешь? В склепе! А сверху площадка, там крест большой и скульптура распятого Христа. И там, где у него руки пробиты, как раз и заметили свежую кровь. Человеческую! Нет, ты можешь себе такое представить?

— Да уж...

Очередная городская байка.

За годы буйного послевоенного роста городское кладбище из пригорода превратилось в самый что ни на есть центр города. А могилы там, на секундочку, с позапрошлого века! Заросшие аллеи, старинные склепы, какие-то полуразрушенные часовенки — экзотика, словом. А по совместительству — место традиционного сборища всяких темных личностей — от игровых "катал" до банальных соображальщиков на троих, которых очередной раз выгнали из детской песочницы.

Молва людская постоянно генерирует самые разнообразные мифы про это хоть и темное, но все же на редкость живописное местечко.

— ... такие мелкие-мелкие надрезы, как лапка куриная. И по всему телу!

— Постой-постой! Так эта девушка она что, жива?

— Конечно. Я и не говорила, что ее убили. Я же сказала — нашли без сознания. Ты будешь меня слушать или нет?

Ни хрена она, если честно, не говорила про "без сознания". Впрочем...

— Да-да, точно. Извини. Я вспомнил. Так... и что?

— Вот, порезали, значит, ей кожу на груди как лезвием, кровь взяли и скульптуру наверху всю измазали.

— Так, "на груди" или "по всему телу"?

— А грудь что, не тело?

— Э-э... ну да. И не поспоришь. А зачем это все кому-то?

— А я откуда знаю? Может, сектанты какие. Фанатики. Знаешь, кто такие баптисты?..

— Ну-у... племя африканское?

— Дурак что ли? Племя! На двойки что ли учился в школе? Это же мракобесы религиозные. Они женщинам грудь отрезают, а мужчинам... ну сам знаешь чего.

— Вообще-то... такие обряды были у скопцов. В прошлом веке. А баптисты...

— Много ты понимаешь! Кто тогда Таньке всю грудь изрезал?

— Стой-стой! Так ты что, знаешь ту девчонку?

— А чего бы мне ее не знать? Она на параллельном потоке учится.

— У вас?

— Ну ты и бестолочь! Конечно, у нас! Не у вас же.

И снова... логично.

— Слушай, а ты говорила у нее порезы "куриной лапкой"?

— Да. Маленькие такие...

— А она сказала, кто это сделал?

Вздох на том конце провода олицетворяющий всю Боль мира. Я аж проникся.

— Понимаешь... я ведь не успела у нее спросить. Родители ее просто приехали из Джанкоя и сразу же увезли домой. До сих пор не возвращалась!

— Так... это не вчера было?

— С чего ты взял, что вчера? Я вообще тебе поражаюсь! Это неделю назад было. У меня язык уже болит тебе одно и то же рассказывать, а до тебя доходит все вообще через раз.

Ну, на счет языка сомневаюсь, конечно, а то, что слушал я свою новую подругу недостаточно внимательно — это факт. Есть такой грех.

— А кто ее нашел на кладбище? А... стой-стой, ты же говорила... наверное. Сторож?

— Да какой сторож! — Боль мира сменилась на Обиду вселенной. — Поп местный ее нашел, священник! Кровь свежую заметил на памятнике и вызвал милицию. Те приехали вместе со Скорой, привели девку в чувство и увезли. А вечером за Танькой уже родители приехали. И все... больше я ее не видела.

Дела.

— А ее... это — не изнасиловали?

— Не знаю!

Прозвучало очень многозначительно.

Боюсь даже разбирать весь спектр зашифрованных подсмыслов — напрасный труд. Не знает, так не знает. А вообще... странное какое-то событие. Вырубили девчонку, лапки какие-то на теле повырезали, кровь, распятье. И правда, на сектантов каких-то похоже. Или кто-то под них косит.

— Слушай, Лен, — пришла в голову мне одна мысль, — а давай как-нибудь сходим к тому склепу, посмотрим на это кровавое распятье. А? Как ты на это смотришь?

Пауза.

Чего она молчит-то?

— Лен! Ты здесь?

Короткие гудки в трубке.

Э-э...

Блин, ну я и дебил!