1970

— Если не трудно, принеси — кивнул я, сдержав вздох. Ведь я знал эту книгу почти наизусть. Почитай — вырос на ней.

Увы, испохабили ее людишки. Фильм сделали по ней такой, что режиссеру хочется дать в морду. И немного его жаль. В страшном мире он жил, в ужасном мире — вокруг грязь, грязь, грязь...а в грязи копошатся люди-уроды. И только герой — постоянно пьяный, но хороший — возвышается над уродами весь такой в грязно-белом. Я не смог смотреть ЭТО. ЭТО оскорбление, извращение моего любимого романа.

Оленька сдержала слово. Принесла мне кучу газет — здоровенную стопу, видать из "Красного уголка". Что такое "Красный уголок"? Старшее поколение помнит. Это такая комната, где на стенах висели плакаты-призывы к наилучшему социалистическому труду, и лежали пачки-подшивки идеологически выдержанных газет, типа "Правда", "Труд", "Известия" и все такое прочее. Читать их можно было только на последней странице — только там могло проскочить что-то интересное. Да еще — печатали всяческие указы. В остальном — пропагандистские статьи, битва за урожай, и репортажи с полей сражений с мировым капитализмом. Эти газеты, рупоры власти, использовались обычно совсем не по назначению. Например, у родителей в селе в деревянном сортире на гвоздике висела пачка нарезанных на четвертинки этих газет. Тогда как-то не задумывались о том, что в типографской красе содержится свинец, могущий вызвать рак прямой кишки. Возможно, потому у нас и не было рака прямой кишки. А стоит о нем только задуматься...

Я почитал газеты, убеждаясь в том, что не ошибся, и что не являюсь объектом тупого и дорогостоящего розыгрыша. Все верно — я в 1970 году, и сейчас третье июня. Начало лета. Из газет я почерпнул, что вся страна готовится к столетию рождения Ленина, а посему упорно трудится, дабы встретить...обеспечить...превзойти...и так далее. А больше в газетах по большому счету ничего и не было. Ну, вообще — ничего! Даже удивительно, по контрасту с 2018 годом, когда любое новостное СМИ расскажет тебе о чем угодно, по крупинкам собирая новости со всего мира. Здесь этого не было совершенно. Суконный язык, суконные слова, фразы, предложения. Не СМИ, а всего лишь агитационный листок — вот что такое нынешняя газета.

Мда...отвык я уже от такого. Совсем отвык! Заново придется привыкать. "Здесь вам не тут, чтобы — вот!"

Закончил чтение газет поздней ночью. Больница уже спала, вокруг было тихо — и в гулких коридорах, и за окном, где днем шумели деревья, раскачиваемые ветром — небеса вроде как грозились наслать дождь. Сейчас уже все стихло.

Я подошел к окну, уткнулся головой в стекло, и стоял так минут десять, вглядываясь в темноту парка, будто пытаясь прозреть свое ближайшее будущее. И виделось оно мне не шибко хорошим. Да и с чего ему быть хорошим? Как мне, добивающему пятый десяток заработать в этом чужом мне мире? Заработать и деньги, и социальный статус?

Пока что у меня не было ответа на этот непростой вопрос. Ну что вот я умею делать? Кроме как графоманить? Драться. Стрелять. Машину водить. Что еще? Ни-че-го! Мешки только если таскать. Но это все могут. И таскание мешков меня никак не прельщает.

Я не знаю точных мест, где закопаны клады. И даже если бы знал — куда с этим самым кладом пойду? Только если в милицию — сдавать. Хоть 25 процентов дадут. А если начну искать покупателей — меня или попытаются кинуть, или сдадут ментам. А скорее — и первое, и второе сразу. Я ж не наивный мальчик, знаю жизнь.

Тогда что мне остается? Единственный вариант — зацепиться за жизнь, и делать то, что я делал на протяжении нескольких последних лет — писать фантастику! Ей-ей здешний народ еще слыхом не слыхивал о фэнтези! Если не считать Толкиена, конечно. Но я не знаю — кто-то уже его перевел на русский язык? Издали его в СССР? Сомневаюсь. Точно не помню, но впервые его издали у нас по-моему в 90-е...дай Бог память. Но может и раньше. В семидесятые советские фантасты обычно писали или про космос, который бороздят корабли развитого коммунизма, либо про американских шпионов, строящих козни славным советским ученым. А вот сказок для взрослых не было! И если взять сюжет моих прежних книг, обработать его в рамках соцреализма и социалистической морали — можно стать настоящим советским писателем! А это — и деньги, и статус, и бесплатная квартира, и оплаченный творческий отпуск в доме отдыха писателей. Это — все, что нужно для безбедной жизни!

В 2018 году средний писатель зарабатывает меньше ассенизатора. И котируется примерно так же. Ничтожество. Графоман, который (сволочь какая!) — хочет денег за свои литературные высеры, и не желает отдавать свои тексты бесплатно.

В советское время писатель — это Величина. Он обязательно состоит в Союзе писателей, и потому никто не может его законопатить на зону — за банальное тунеядство. Да, помню — в советское время была такая уголовная статья, и если верно помню — судили по ней поэта Бродского. Которого, кстати, я не очень-то и люблю. Есенин — это да! Или Гумилев. А вот Бродский — не очень. Впрочем, это все вкусовщина...наверное. Если только король не голый... Но я вообще отличаюсь дурным вкусом. Например — не люблю Достоевского...

Улегшись спать, еще долго не мог заснуть. Может потому, что выспался днем. А может потому, что у меня уже давно график не такой, как у всех людей — дома я вставал в десять-одиннадцать утра и ложился в три-четыре часа ночи. Ночью хорошо работается. Никто не мешает — не топает, не вопит, не требует странного. Пиши себе, да пиши...

Еще бы платили побольше, а то совсем уж труба дело. Я-то еще как-то выживаю, потому что пишу неплохо, умею интересно писать. А вот коллеги с текстами послабее — те уже совсем в заднице. Неинтересны издательствам их книжки. Вернее — не издательству не интересны, а читателям. Не покупают. А раз книги не продаются — значит, издательству такие писатели не нужны. Закон рынка, однако...

Кстати, а может уже и начать писать? А что — попросить бумагу, авторучку, и писать себе потихоньку! Вот только беда — разучился я писать вручную. Совсем разучился. На компьютере печатал, и только так. Вот если бы на печатной машинке... Это не совсем то, но все-таки похоже.

Или тренироваться в написании авторучкой. Возьму какой-нибудь свой сериал, например — про Найденыша, и попробую его повторить. А может что-то другое напишу — сюжетов море! Тут ведь вот какая штука — если бы я помнил свои книги дословно...переписывал бы как из файла — тогда другое дело. А так получится, что я пишу книгу наново. И какой тогда смысл в тупом повторении сюжета? Даже хуже будет — стану вспоминать, что было написано в изданной книге, и заторможу написание. Нет уж...по-другому сделаю. Так сделаю, чтобы было идеологически выдержано в стиле соцреализма. Покажу разнузданный капитализм, или средневековое зверство иного мира. И все будет отлично! Уверен — будет!

С тем я и уснул.

Спал я хорошо, спокойно. Ничего не снилось, и когда утром меня разбудила Оленька, чтобы отправить на анализы — проснулся бодрым и здоровым, готовым к великим свершениям. Я умный, пока что здоровый и молодой телом — неужели зная будущее, не смогу занять в этом мире достойное положение?! Да не бывать этому!

С этими позитивными мыслями я отнес баночки с отвратительным содержимым туда, куда мне сказали отнести. Затем мной занялась не первой молодости дебелая женщина, безжалостно вонзившая в мой палец острую стальную занозу.

Вот чего я ненавидел всю свою жизнь — так эту пыточную процедуру! Ненавидел, и боялся! Что дама и заметила, отпустив пару шуточек о здоровенных мужчинах, которые боятся крови (я отвернулся).

Дура! Я не боюсь крови! И видел ее столько, сколько тебе и не снилось! Видел раздавленных гусеницами БМП людей в Афгане. Видел в Чечне литовскую снайпершу, кишки которой были разбросаны по кустам! Почему разбросаны? Да был у нас один...Гинеколог его кликуха. Выкупили его из зиндана за два комплекса ПВО "Стрела". Так вот он ненавидел этих снайперш, "белых колготок", прямо-таки лютой ненавистью. Поймали одну "на горяченьком", так он ее подорвал, да так подорвал, что и вспоминать паскудно...Гинекологом его после того и прозвали.

Но никто его не осудил, и никто не донес начальству. Она ведь как делала — подстрелит одного нашего не до смерти, а когда его начинают спасать — валит остальных, спасателей. Тактика такая... Ее спецназ взял, едва успели. Выследили. Жесткая телка была. Только материлась и проклинала перед смертью.

Флюорография — "не дышать!". Рентген не стали делать — а смысл какой? У меня что, сломано что-то? А вот флюорография обязательно — вдруг у меня туберкулез. Перезаражу всех нахрен.

Затем снова отвели в мою комнату, где я и успокоился на кровати, вперив глаза в потолок и обдумывая дальнейшие шаги. С чем и задремал — такое интенсивное обдумывание ввергает в сон, особенно тогда, когда ты знаешь, что у тебя впереди полным-полно времени, которое нужно чем-то заполнить.

Обратно меня вел санитар, Оленьки уже не было. Видать сменилась со службы. Скорее всего, послезавтра появится.

Два дня меня никто не беспокоил. Я спал, а когда надоедало — приседал, отжимался, сохраняя физическую форму. Меня никуда не дергали, не водили, только приносили еду, да водили до туалета с моим здоровенным горшком, в который я делал свои делишки. Отвратительно, конечно — эдакий младенец-переросток на горшке, но что поделаешь? Правила такие, и кто я такой, чтобы против них бунтовать? Да и не дадут мне бунтовать, быстро на место поставят! С такой-то бабищей-врачихой!

Жесткая бабка, да. Но она мне чем-то нравится. Люблю таких жестких, мужеподобных баб. Нет, не лесбиянок каких-нибудь, а баб "с яйцами", которые и мужикам сто очков вперед дадут и не поморщатся. Верю, что всю войну в медсанбате прошла. Насмотрелась небось... Сколько ей тогда было? Если сейчас 1970 год, ей, к примеру, лет шестьдесят-шестьдесят пять...то в 1941 году ей было...тридцать один год?! В самом соку баба! Когда уже и не девочка, знает толк в сексе, не питает никаких иллюзий, но еще сохранила фигуру и находится в самом расцвете красоты. И тут...война! Фронт!

Кстати, она и сейчас сохранила следы былой красоты. Если одеть ее получше, сделать прическу не как у старой комиссарши — получится вполне симпатичная пожилая мадам!

Что это меня...разморило? Я что, герантофилом стал, что ли? Она старше меня лет на десять! А мне всегда нравились молоденькие девочки, а не пожилые метрессы.

Впрочем — сексуального интереса тут совсем никакого. Что значит — вообще. Просто интересный персонаж. Мне, писателю, всегда нравились странные, непохожие на других типажи. Вот и эта женщина — я бы с ней с удовольствием пообщался, поговорил бы за жизнь. И юмор у нее смешной. Может потому смешной, что солдатский? А я привык к такому юмору — соленому, хлесткому. Солдатскому.

Через два дня появилась Оленька. Она забрала у меня "Трудно быть богом", и принесла еще несколько книжек, хотя я и не просил. Принесла Джека Лондона, Казанцева. Оказалось, она довольно-таки романтична, любит фантастику и приключения. А книжки берет в библиотеке — в той самой, областной, что в здании кинотеатра "Ударник". И перечитала много, очень много книжек, что честно говоря, меня порадовало — люблю начитанных девушек! Нет — просто так люблю, без всяких там сексуальных мечт. Но если красивая девушка еще и начитанна...нет ей равных!

Кстати, очень даже отличается от моих современниц. Спросил ее, знает ли она о Рихарде Зорге? Тут мне чуть ли не биографию разведчика выдала! А я ведь только перед тем, как попасть в этот переплет, отправлял документы на книги в издательство, по адресу Зорге-1. Так вот девица на почте меня три раза переспросила, как написать это слово: "Зорги? Зорьга? Зоргив?" Я не выдержал, и спросил — знает ли она, кто такой Рихард Зорге. Девица не знала. Не знала и ее коллега. И только дама постарше, начальница, сказала, что слышала такое слово, но не помнит — где. Мне стало даже немного досадно. Человек-то не рядовой! Не какой-нибудь голубок из попсы! Голубка — они знают. А Зорге — нет. Увы...

Оказалось, что лет Оленьке не так уж и мало. Это выглядела она совсем юной — мордашка, как у школьницы-выпускницы, небольшой рост, аккуратная фигурка спортсменки. А на самом деле ей было уже (Уже, черт подери! Кто бы говорил!) двадцать четыре года. В медицинском учатся долго — шесть лет. А потом — интернатура, пока не позволят работать самостоятельно. Оленька выбрала специализацию — "психиатрия". Почему — сама не знала. Нравится ей это дело, вот и все. Да и свою руководительницу она знала еще с института, где та читала лекции по специальности. Вот и перетянула ее к себе в больницу.

А родом Оленька из райцентра Красный Кут — забытой богом дыры посреди заволжских степей. Отец ее давно умер — сердечный приступ, не спасли — мать учительница русского языка. Кстати — моложе меня. И я мог бы быть отцом этой самой Оленьки, коленки которой сейчас разглядываю... Интересно, может ли это считаться педофилией? Глупости, конечно...лезет в голову всякая чушь!

Кстати, да — она занималась спортом. Легкой атлетикой. Оттуда и ее крепкая спортивная фигурка, так соблазнительно обтянутая халатиком.

Почему не замужем? А когда было невеститься? Учеба, практики... Ну да, встречалась с парнями...но до женитьбы дело не дошло. Но оно и понятно — из глухой провинции, без связей, без денег, без квартиры. Кроме мордашки и фигурки — ничего больше нет. В городе снимает комнату в трехкомнатной квартире у одной старушки — недорого, вот и живет. А на интернатуру только что вышла — учиться еще год, и только потом будет настоящим врачом.

Все-таки открытый народ в 1970 году. Вывалила Оленька мне всю свою подноготную, чуть ли не размер бюстгальтера указала. Впрочем — я и сам вижу, какой у нее размер. Нетрудно прикинуть — не первый год живу на белом свете.

Одно мне было непонятно — ее интерес ко мне. Зачем? Я не ее возраста, не ее круга общения. В принципе — у нее вообще не было никакого круга общения после того, как она перешла в интернатуру. Одногруппники все разбежались кто куда — в терапевты, в хирурги — там престижнее. Психиатры не очень-то в цене.

Хотя...как посмотреть. Выгодная должность для психиатра — где-нибудь в психдиспансере. Справки выдавать. За мзду. А потом удивляемся, когда какой-то придурок расстрелял соседей. Или подавил прхожих машиной. Справка-то куплена! Работа в психиатрической лечебнице только для энтузиастов.

Ну...это уже мои домыслы. Из моего времени. Как у них на самом деле — я не знаю. Спрашивать же об этом Оленьку как-то и неудобно. Потому я оставил это "на потом".

Само собой, мы не сидели с ней непрерывно, весь день. Она уходила, делала свои дела, работала с другими больными. Но каждый раз возвращалась, и мы снова с ней говорили обо всем на свете. Удивительно, но девочка двадцати четырех лет и старый вояка-циник вдруг обнаружили родственность душ. Так бывает. Наверное.

Я попросил Олю принести мне общие тетрадки и авторучку, мол, возникло у меня вдруг желание кое-что написать. Она пообещала, даже не спросив — что именно я собираюсь писать. А я говорить не стал. Потом, как-нибудь. И кстати, Оленька сообщила, что теперь постоянно будет работать только в день — просто подменяла врача, хотя по большому счету это запрещено. Нельзя интернов ставить в ночные дежурства. И вообще нельзя подпускать к больным с тем, чтобы интерны ставили диагнозы и лечили. Но как всегда — врачей не хватает, и приходится идти на нарушения. Хотя тут, в психушке, это не так уж и важно. Не хирургия все-таки, и не терапевты. Жизнь спасать не придется.