Жизнь, между тем, постепенно налаживалась. Вновь отстраивались города, засевались поля, продолжала набирать силу империя. Магические твари постепенно исчезли, хищников, если и не истребили до конца, то заставили отступить в леса.
Но эпоха возмездия продлилась недолго. После смерти Исидора экспансия новой империи, ещё какое-то время, продолжалась. Её границы, на востоке, расширяются до степи, а на юге упираются в срединное море. Предпринимались попытки покорить расположенные за морем срединные княжества, удалось отжать кусок территории у великого Хаканата, набиравшего силу на юго-востоке. Но не прошло и столетия, как империя начала слабнуть. Уже после смерти Исидора, его сын, став императором, не смог сохранить за собой и титул предстоящего. Жрецы Троих, постепенно выходя из-под контроля, превращаются в самостоятельную силу. Получают всё больше самостоятельности и местные короли и князья, склонившие было головы перед великим Предстоящим. Но окончательно потрясло империю восстание "перевёртыша".
Сбежав, после поражения от Хунгара, за кромку этого мира, Лишний не покинул его окончательно. Закрыв за собой дверь, хитрый бог оставил маленькую щёлочку, сквозь которую надеялся, со временем, просочиться обратно.
Легенды гласят, что Лишний не сразу покинул этот мир, после поражения. Сначала, он, с выжившей кучкой асуров, сбежал на юг Гвендалона, где провёл чудовищный, по своей силе и мощи ритуал. Он стёр сами сущности восьми своих бывших учеников со всех планов бытия и полученные таким образом ауры уничтоженных магов заключил в восемь сфер слияния, разбросав их по древним городам асуров. В том, что ритуал был совершён на самом деле, можно было не сомневаться, ибо вопли ещё тридцати двух асуров, принесённых в жертву, во время заклинания, были слышны по всему Гвендалону. И теперь, согласно легендам, любой попавший в одну из магических пустошей, до сих пор, обильно покрывавших собой территорию континента, мог получить там частичку посмертной ауры, одного из погибших колдунов и, затем, неизбежно прийти к одной из сфер слияния. Придти и преобразиться в перевёртыша, тварь одержимую лишь одним желанием — вернуть Лишнего обратно.
Страшная легенда, о которой постепенно стали забывать, всё больше принимая за сказку. Пока не появился первый перевёртыш. Янхель был простым воином, наёмником, охранявшим купеческие караваны. До поры... Пока однажды, в паническом бегстве от двухголового нерюха, с аппетитом дожёвывавшего остатки охраняемого им обоза, не забежал в находившуюся рядом пустошь. Что там с ним случилось, доподлинно никому неизвестно, а только вышел он оттуда уже другим человеком. Ущербным каким-то. Некоторые его жалели, чаще били, а большинство просто смеялось, выслушивая очередную небылицу ополоумевшего калеки. Опять же, до поры... Пока однажды юродивый не исчез, чтобы вновь объявиться возле одного, из лежащих в развалинах, городов асуров.
И всем сразу стало не до смеха. Став перевёртышем, безумец преобразился, получив немыслимую, для мира, уже основательно подзабывшего о магии, мощь.
Его попытались уничтожить, но посланный предстоящим отряд вершителей сгорел, даже толком не увидев своего противника. Посланную местным герцогом армию постигла такая же участь. Но на этом беды страны не закончились.
На восточных границах империи всколыхнулась степь. Кочевники и раньше постоянно вторгались в страну, но делали это небольшими отрядами и дальше приграничных крепостей обычно не заходили. Степняки были слишком свободолюбивы, чтобы признать чью-то власть над собой. Поэтому провозглашение великим иргызом Тукая и вторжение, под его командованием, в страну, огромной орды, стало для имперцев полной неожиданностью. Ещё большей неожиданностью стало присоединение кочевников к армии перевёртыша и провозглашение целью своего вторжения возвращение Лишнего. Царствовавший в то время император Эйрих Злосчастный собрал огромную армию, помиловав, для этого, даже каторжников и приговорённых к смертной казни татей и, самолично возглавив её, двинулся навстречу перевёртышу.
В битве у выжженного озера, Эйрих почти победил, задавив противника числом, но в дело вступил Янхель. Использованное им заклинание было страшно. Горела вокруг земля; горела вода, в, находившемся неподалёку, озере; горел сам воздух, с громким треском выплёвывая во все стороны огненные смерчи. В этом огненном аду, из имперцев, не выжил никто. Даже армия перевёртыша сократилась почти наполовину, попав под краешек заклинания. Страну охватила паника. Из Хураки, во все стороны, хлынули потоки беженцев, по столице, в отчаянии, метался новый император, безуспешно пытавшийся собрать хоть какой-то отряд для защиты города. К перевёртышу потянулась череда посольств от испуганных королей и князей, с признанием его власти над собой. Казалось падение империи неминуемо. Вот только перевёртыш к Хураки не пошёл. Ему не было дела, ни до империи, ни до столицы, ни до покинутого всеми императора. Он искал что-то другое. Искал и никак не мог найти. Армия адепта Лишнего, беспорядочно бродила по опустевшим королевствам, шарахаясь из стороны в сторону и, казалось, этому походу не будет конца.
Но конец всё же наступил. И случилось это, как и бывает в таких случаях, совершенно неожиданно. Янхеля, до этого, уже пытались убить несколько раз. Вот только подобраться у наёмных убийц к нему никак не получалось. Днём к нему кочевники ближе, чем на сотню метров никого не подпускали, ну а ночью... Ночью и кочевники не нужны были. Легче было прорваться через плотный строй, ощетинившихся железом, степняков, чем преодолеть "полог отрицания", что устанавливал перевёртыш перед тем, как лечь спать. Вот только Янхель, даже после перерождения, всё ещё оставался человеком. Стертый, в далёком прошлом, маг просыпался в нём лишь в минуты опасности, в остальное время, оставаясь, где-то на задворках сознания.
Её звали Лейла. Кто она, откуда, как встретилась с Янхелем, Гонда не знал. Легенда сохранила только её имя и то, что она сделала. Она осталась в шатре Янхеля, после того как он установил полог, а на утро кочевники нашли его с перерезанным горлом. Ужасная смерть девушки от рук обезумевших варваров уже ничего не могла изменить. Империя была спасена. Кочевники всё же, прежде чем уйти обратно, в свои степи, сожгли в отместку Хураки, повесив императора на воротах его собственного дворца, но это уже была месть проигравших.
Империя выстояла, но от былого могущества не осталось и следа. Страну ещё несколько лет терзала междоусобная война, императорская корона переходила из рук в руки, брались штурмом города, вытаптывались посевы, уничтожались старые и возникали новые королевства. Власть императора стала чисто номинальной и, фактически, не распространялась дальше крепостных стен Хураки.
Но на этом беды империи не закончились. Янхель, творя свои заклинания, пробудил, уснувшее было, в века хаоса зло. Из, так и оставшихся лежать в руинах, древних городов, вновь начали выходить магические монстры. Пустоши (места былых ожесточённых магических сражений), до этого спокойно лежащие на своих местах и, постепенно исчезавшие, начали местами расширяться, а где то и перемешаться, внезапно возникая в другом месте.
— Был случай, когда пустошь прямо на месте деревни появилась. Люди прямо в её центре оказались. И ничего. Вышли все целыми. Вот ведь повезло, правда? — глаза Гонды сияли неподдельным восторгом. — В панике, правда, пятерых сами нечаянно пришибли, а так все живыми выбрались!
— И что, даже ничего с ними не случилось? — Поинтересовался я, памятуя о своей проблеме.
— Неа, — почесал он за ухом. — Несколько часов прошло, а им ничего и не сделалось.
— А потом? — Не понял я.
— А потом примчалась стража и перебила их всех. Во избежание. Деревня то рядом с городом была. Кому оно надо?
В общем, тревожно стало в новой империи. А тут ещё пошли упорные слухи о скором появлении второго перевёртыша и новом нашествии кочевников.
— Вот тогда, значитса, — продолжал вещать Гонда. — И пришёл предстоящийй Афроний, к императору. И порешили они, чтоб, значитса, магов возродить и к службе государственной приставить. Только чтоб воли им шибко не давать, под надзор тех же жрецов и отдать.
Решить то они решили. Вот только воплотить решение в жизнь оказалось не так уж и легко. Действующих магов не было, знания утеряны, книги сожжены. Да и нелюбовь населения к магам за прошедшее время хоть и притупилась, но совсем не угасла. И желающие на этих самых магов обучатся в очередь не вставали. Не за кем было вставать. Пусто было в этой очереди. Самое смешное, что возрождать магов пришлось тому, кто так старательно их уничтожал — жрецам.
— Среди них, по слухам, даже бунт был, — тихим шёпотом, сузив глаза, поведал мне Гонда.
Ну, был бунт или не был, про то нам достоверно неизвестно. Но любви это обстоятельно у всеблагих отцов к магам не прибавило. В общем, со скрипом, но дело с мёртвой точки удалось сдвинуть. Жрецы объявили такое вознаграждение за любую магическую книгу или кристалл, что нашлись желающие сунуться на их поиски даже в пустоши и древние города. Гибли сотнями, но некоторым везло. Несколько чудом добытых книг был тут же размножены и переданы в будущие магические школы. Осталось набрать учеников.
Афроний объявил, на центральной площади столицы империи, что Трое больше не сердятся на магов и благословил появления мажеских школ. Император издал эдикт об обязательном наборе на мажескую службу, среди всех слоев населения, вплоть до императорской семьи. Каждый мужчина, достигнув зрелости, был обязан тянуть баллот и Трое решали, кому суждено стать магом, а кому нет. Отцы-радетели мягко намекнули королям, герцогам и прочим правителям, давно уже плюющим на эдикты императора, что этот указ им лучше исполнить. Храм Троих, как в те времена, так и сейчас, был силой, мнение которой игнорировать было чревато, так что правители, скрипя сердцем, согласились, но как обычно бывает в таких случаях, нашли способ обойти закон. Так и появился обычай, жертвой которого я стал. Тянуть баллот, обязан был каждый, а вот бросать его на чашу Йоки, самому было совсем не обязательно. Для этого было достаточно найти дурака, который бросит его вместо тебя. Со всеми вытекающими последствиями, разумеется. В данном случае, для меня.
Но беда была даже не в том, что я в маги по чужому жребию попал, а в том, что из себя эти самые маги, на данный момент, представляли. И тут картина совсем печальная вырисовывалась.
Древние знания были утеряны. И то, что всё же удалось восстановить, нельзя было назвать даже жалкими крохами, с барского стола. Очень уж убого всё выглядело. Если древний маг когда-то мог гору в порошок стереть, то нынешний, разве что пыль с неё сможет сдуть. И то, если сильно поднатужится, а потом ещё полдня в себя приходить будет. Мда. Раньше маг щелчком пальцев целые армии выжигал, а теперь и одного человека прибить проблема. Нет. Можно, при большом желании, конечно. Тут главное, чтобы он, за то время, пока ты заклинание готовишь, от скуки раньше не помер или, что вероятнее, тебе кишки не выпустил. Неспешная тут магия, скажем так, неповоротливая. Так что второго Саурона из меня точно не получится. А если учесть, что маги здесь, к тому же, низший социальный класс, занимавший в обществе ступеньку чуть выше рабов на каменоломнях, то перспективы передо мной открывались просто головокружительные. То-то я, в прошлой жизни, с перепугу, в пустошь подался!
В общем, к трапезе я приступил в слегка расстроенных чувствах, хотя оптимизма пока не терял.
— Неужели нет никакого выхода? — Поинтересовался я у Гонды.
— Ну почему же, — возразил тот задумчиво, смачно похрустывая огурцом. — Если повезёт адептом земли стать или хотя бы воды, тогда ещё ничего. Они богато живут. Есть даже надежда в придворные маги, к какому-нибудь князю или графу попасть. — Гонда мечтательно закатил глаза. — А там и дворянство получить можно. Фамилию свою основать!
— Попадёшь ты в придворные маги, как же, — встрял в наш разговор здоровенный парень в драном армяке. Я ещё в начале пути на него внимание обратил, гадая, справился бы с ним Вилим или нет. В итоге, всё же поставил на Вилима. — Там все места давно дворянскими семьями поделены, — здоровяк сплюнул и зло добавил. — Простому люду не пробиться.
— Какими дворянскими семьями? — Не пенял я, подняв глаза на Гонду. — Ты же говорил, что они все откупаются.
— Так-то оно так, — согласился тот, откусывая изрядный кусок от каравая. — Сынки разных там яров да баронов в маги не идут, да и зажиточных крестьян, — покосился он на меня, — уже тоже. Но вот дети придворных магов — совсем другое дело. Прибьётся маг к какому-нибудь герцогу там или князю, получит со временем дворянство, да и обзаведётся семьей. Фамилию ей свою даст. Ну а когда сын возраста достигнет, то добровольно сам в маги учится и идёт. Получит через годик мажий посох, а папенька ему уже и место рядом с собой при дворе приготовил, а тот потом своему. При некоторых правителях уже целые династии мажеские обретаются, — Гонда вздохнул и, собрав со скатерти хлебные крошки, отправил их в рот, вслед за остатками каравая.
— Значит, в придворные маги пробиться нереально, — заключил я.
— В общем-то, да, — согласился со мной Гонда, вольготно растянувшись на зелёной траве. — Хотя мага земли, да и воды тоже, пожалуй, всё же возьмут. Мало их очень. Над ними в каждом городе трясутся.
— Вот именно — мало, — вновь влез верзила, решивший видимо прервать свой обет молчания. — Потому как дар особый иметь надо! Магом земли один из многих тыщ становится.
— А ты откуда знаешь? — Поинтересовался у него Гонда, лениво ковыряясь в зубах. — Я вот ничего такого не слышал.
— Батя у меня каждый год подряжается оброк княжьему управителю в город отвозить. Он и сказывал, — нехотя ответил тот, — что у нас на всё княжество только два водных колдуна и есть. В Виличе, при самом князе, находятся, а остальные либо огневики, либо воздушники. А по земле колдунов, почитай, уже как пару сотен лет ни одного нету!
— А чем огневики то хуже? — Удивился я.
— Откуда я знаю. Вроде послабже они будут, — пожал плечами парень и, чуть помедлив, добавил. — Меня Марком кличут.
— Скоро узнаем, — сладко потянулся Гонта и начал неспешно собирать пожитки в мешок. — Ежели великому Исидору будет угодно, через седмицу в Виличе будем. Скорей бы уж. Обрыдла мне эта дорога!
"Действительно. Скорей бы уж", — мысленно согласился я с ним. — "Там хоть какая-то определённость в моём положении наступит. Если не с прошлым, то хотя бы с настоящим".
Хотя в кое в чём, я для себя уже определился. Мой это мир. Однозначно мой. Полдня в дороге мне для осознания данного факта вполне хватило. Знакомое просто вокруг всё. Я бы даже сказал — родное. И деревья эти хвойные, сплошной стеной обступившие дорогу и слегка увядшая, но всё ещё зелёная трава и даже грязь эта непролазная, с противным чавканьем, хватавшая за ноги.
Еда вон, опять же! Я повертел в руке зелёный огрызок и, закинув его в рот, начал неспешно жевать. Как есть огурец! Я такие, "помнится", в детстве, с грядок таскать любил — похрустеть. И остальной харч, что мы с Гондой на пару умяли, тоже ничем новым меня не озадачил.