Вьюга

С такими мыслями мы и дошли до деревни — и вправду, близко оказалось, может и не пять молитв, но не дольше шести. Деревня как деревня, Тыновка называется, по словам цверга. Изба к избе, крепкие еще пятистенки — только вот людей нет, и ощущение полное, что давно уже — ни тебе дыма над трубами, ни шума хоть какого, мертво совсем. Спутники наши, впрочем, не смутились — судя по всему, не в первый раз сюда заглядывают. Cразу свернули к избе побольше, распрягли лошадь, сняли мешки с саней, а я аккуратно в ту избу Милу занес — кажется мне, или у нее вправду температура скакнула? Плохо дело, если так. Уложил альву на лавку, что вдоль стен имелись в количестве, тулуп туда же бросил, а там уже и огонь в печке распалили — жить можно. Потом Киру всех выставила на двор, сказав, что будет повязки менять и без нас в этом точно обойдется.

Едва вышли, как Подбийпята, словно того и ждал, ко мне повернулся и заявил:

— Пан Сергий, может мы с вами и не по-рыцарски поступаем, да так уж вышло…

Ох, как мне это не понравилось — и тон, и вид его виноватый тоже.

— Жрать нас будут, — Хевдар, порылся в поясной сумке, выуживая трубку, — нынче ночью. И вас, пан, стало быть, тоже.

Вот тебе и новости. Понятно, что ничего не понятно.

— Это как — жрать?

— Да зубами, — цверг утрамбовал табак большим пальцем, поднес сбереженный из печки уголек, пыхнул дымом, — болотные люди. Вот ведь, пан, а думали — последний раз сходим — и все, табань. Эх, до Тунава не дотянули, теперь что уж… С вами вот только нехорошо вышло, ты уж извиняй нас. Я говорил — опасно оно.

А дело оказалось вот в чем — крупно мои спутники против местных обычаев нагрешили. И главное, грешили систематически — раздобыл где-то цверг карту, на которой все поселения на топях отмечены. Причем, не людские — а с тех еще времен, когда и топи никакой, может, не было. Вот, Тыновка эта, например, на той карте отсутствует, да и никому не нужна, если уж честно — в отличии от старых городищ. Многие из них, правда, болотом пожраны начисто — приходишь, а там только два камня друг на друге стоят, а то и вообще ничего нет. И карта совсем уж древняя, поди по ней чего найди — иные речки по десять раз русло сменить успели. Или, скажем, лес какой — на карте он лес, а на деле — топь без единого дерева. Но случается, случается и диковины разные найти, и золото бывает.

— Только, вишь, брать это нельзя, пан. Потому, что если возьмешь да с топей до ночи не выйдешь — амба, — продолжал цверг, попыхивая трубкой, а Подбийпята помотал могучей головой — мол, есть такое дело, — А даже если и выйдешь — то потом дома посиди, пока луна не сменится, а на болота не суйся, потому как смерть там тебе.

— Болотные люди, пан. — рыцарь из Тунава отряхнул налипший на кольчугу снег, — ты только не спрашивай, кто это. Это, спаси великая Мать, может и не «кто» совсем, а вовсе даже «что».

— Мы видели, — кивнул Хевдар, — этакие черные образины, как люди, только такие люди, что в болоте изрядно полежать успели. И страх от них, пан Сергий, такой идет, что я чуть в портки не навалил, а потом сливовкой отпивался до светлых праздников.

— Страх идет? — поневоле теперь в снежную круговерть вглядываюсь — гуще стало валить, кстати, и стемнело уже совсем.

— Страх лютый, тут Хевдар верно сказал, хоть и не по-рыцарски. — пробасил Подбийпята, — словно смердит от них, только это и не запах никакой, а точно страх.

Помолчали чуть, словно придавило нас этим разговором.

Влип я, похоже, и девчонок с собой втянул, дурак. Сам же за санями пошел, кого тут винить? Как лучше же думал. Вот тебе и «легенды о нечисти», вот тебе и «обычное болото», мать его ети, панове. Это я тоже выразился не по-рыцарски и вслух.

— Да, верно, пан Сергий, — согласился цверг, — но можете вон… В соседней избе пересидеть — глядишь, вас и не тронут.

Прозвучало так, словно он и сам в такое не верил. Выходит, еще когда в ельнике нас встретили — уже знали, чего ночью ждать. То-то оба стоят да в землю смотрят — пересидишь там в соседней избе, как же.

— А может и тронут, уважаемый Хевдар, — я сплюнул в снежную кашу, — и если тронут, что очень даже вероятно, то лучше кучей отбиваться, чем по одному. Вместе и батьку бить сподручнее — глядишь, и отобьемся. Да и раненый у меня, как его с одной саблей прикроешь?

Когда в избу вернулись, я к Киру подсел, да пока спутники наши с ужином возились, все и пересказал. Что тут, собственно, скрыть можно? Альва слушала молча, только зыркала своими пурпурными фонарями, да скалилась недобро, глядя время от времени на двух кладоискателей. Когда я закончил, Киру уже ощутимо потряхивало.

— Вот оно как, — прошипела она вроде и негромко, но и цверг, и великан замерли, уставившись во все глаза. — Вот оно как. Знаешь, что это?

Альва медленно поднялась, обвела нас невидящим взглядом, остановилась на мне — Болотные люди, да? Щэни деа, люди? То, что идет за этими гробокопателями — это иллахем-ти, вот что это!

Подбийпята охнул и упал на колени, что-то бормоча, а цверг так треснул кулачищем в стену, что посыпала пыль со стропил, зарычал:

— А, м-мать, да кто ж знал, панна!?

Натопленную избу как выстудило. И похоже, один я не понял, чего нам ждать.

— Иллахем… ти? Это что, Киру?

— Это конец, зверь.

Глава шестая, где герой дает бой нежити, устраивает попойку и завершает вечер совсем не так, как рассчитывал

— Вы все такая же красивая, сати. Кому из магов мы должны сказать спасибо за это?

— Их зовут «дневной сон» и «отсутствие тревог». Может быть, сразу к делу?

— В вас совсем нет восточной галантности, сати?

— У меня нет на нее времени, пан. Ну, и кого вам надо убить?

— О, нет, сати. Наша просьба другого порядка…

Стало так тихо, что можно было услышать, как снег с шуршанием сползает по крыше.

— Столько людей погибло — Киру уткнулась лицом в колени, дернула плечами, — сколько людей… Замученные, разорванные лошадьми… прятали нас. Они были все хорошие люди, знаешь? И все зря! Мы останемся тут! Из-за этих вот!

— Э, нет, отставить. Я тут оставаться не собираюсь, — сказать честно, устал я так, что отупение переросло в какую-то веселую злобу, — И тебе не дам, имей в виду. Не для того вас через болота пер.

Альва подняла голову, глянула этак зло:

— Да что ты такое несешь, зверь?! Что ты об этом знаешь, самоуверенный ты дурак?!

— Великая Мать, спаси нас, — Подбийпята бухнул головой в пол, — Жизнь дарующая, на тебя уповаем…

— Да, дурак. Не осознал всей драмы ситуации, — я схватил ее за плечо, вздернул на ноги так, что альва зашипела от боли, скаля клыки, — Но и ты не много-то сделала для этого. Чего нам бояться? Ну?

— Не смей говорить со мной так! — Киру выдернула руку из моей ладони, и на миг я подумал — все, сейчас бросится. Нет, отступила, зыркнула исподлобья, — Иллахем-ти, это вроде как жертвы… жертвы древним богам, безмозглым, жадным.

— А у нас говорят — это души да тела, пан Сергий, — цверг сплюнул в угол, оскалился зло — тех первых людей, что альвы жрали.

— Следи за языком, цверг…!

— Да что там, панна, дело прошлое, жрали и жрали, я ж вас не виню? И в ритуалах своих тоже пользовали, не стеснялись. А в могильники по своим городищам, значит, что осталось — складывали, потому как просто в поганую яму кинуть вроде нельзя было по их обычаям.

— Послушай, ты!

— Так у нас говорят старики, панна. Вы, если желание будет — потом красивше расскажете, только сперва уж я закончу. — цверг упер руки в бока и с вызовом глянул на Киру, — Так вот, как альвы хиреть стали — заговоры их мерзкие, значит, тоже того, на убыль пошли. И что от пожранных осталось — из могильников заколдованных повылезло. Только времени с тех пор великая Мать, сколько прошло — нечисть, стало быть, к нашим дням повывелась. И сама развалилась, и альвы помогли — те, что еще в силах были, да и все понемногу в том поучаствовали. Может статься, тут последняя такая и осталась — я вот нигде больше не видал, потому и не домыслил сразу. Как тут поймешь?

— Ты хоть объясни, пан цверг, что страшного в них? — я оглядел компанию, — Альвы, говоришь, справлялись, да и остальные тоже?

— Эх, пан Сергий, — Хевдар аж рукой махнул, — Да то когда было? Оно, вроде, все так — можно с ними саблей сладить, да и пулей — только от страха как спрятаться? Слова надо знать особые, а кто ж их знает? Колдунов среди нас нет, да и вместо священницы вон, пан рыцарь разве…

— Великая Мать, оборони грешных чад твоих, — пробасил с пола пан рыцарь.

— Так, а если вон, дверь лавкой подпереть да до утра тут? — думай, Серега, думай, нечисть эта шутить не будет, тут тебе не сказочка, — Такую сразу не выставишь, до рассвета дотянуть можно. Избу же они не подожгут?

— Да далась им эта дверь, пан! — Хевдар глянул на меня, как на дурака, — нешто они тес на крыше не раскидают?

— Ну, в сабли возьмем? — неуверенно брякнул я, уже просто абы что сказать.

— Эх, в сабли-то… — цверг отвернулся, зарылся в мешок. Звякнуло стеклом.

— Давайте-ка лучше горилки сливовой… Оно голову хорошо прочищает.

— Не выйдет в сабли, зверь — Киру снова опустилась на лавку, погладила рыжую по спутанным, слипшимся от пота волосам. Ах ты ж черт, той, похоже, совсем плохо — лицо белое, как простыня. Белобрысая перехватила мой взгляд, кивнула — Она ближе к завесе, оттуда иллахем-ти уже различимы. Скоро и мы… учуем.

— Что учуем? — я принял чарку наливки, кивнул с благодарностью, — Скажешь толком?

— Так страх, пан, — цверг стукнул своей чаркой о мою, бросил сливовку куда-то в бороду, крякнул, — Какие тут сабли, если с пола не поднимешься? Зайдут да сожрут, а мы будем разве что выть да в стены скрестись…

— Страх отцов, — альва потянулась, разминая шею, — ужас наших предков, сила старых богов, зверь, не знаю я, как еще объяснить! И моих, и твоих, и этих вот… охотничков за удачей.

— Постой-ка, чудо — толи горилка мозги расшевелила, толи само оно, — мой отец уж точно тех богов не боялся.

— Так оно ж иносказательно, пан, — начал было цверг, а альва вдруг взметнулась с лавки, чисто пружина, уставилась мне в глаза своими черными провалами — аж не по себе стало.

— А может, зверь — ткнула меня в грудь острым кулачком, — может получится, точно! Ты ведь попробуешь, да?

Хевдар на нас глядел так, словно мы оба спятили. Даже пан рыцарь из Тунава бормотать перестал и в пол головой тыкать, уставился на меня.

Мысли в голове галопом неслись. Так, в избе не высидишь — у меня одно только и преимущество, что в оружии. А тут что — ну барабан высажу, а потом только на звук если, все в дыму будет.

— Так ты, сталбыть, пан… — неуверенно протянул цверг, переглядываясь с Подбийпятой, — ты, сталбыть, того… совсем не местный будешь, да?

— Хевдар, карабин давай, — рявкнул я, оживляясь — может, может сработать, права альва.

— Два бери, пан Сергий, — здоровяк, едва понял, что дело у нас не пропащее, поклоны стучать перестал, зашагал по комнате, — когда тебе их снаряжать будет? Вот, держи, и сейчас еще…

Он всучил мне оба ружья, берендейку с патронами, тулуп свой безразмерный, фонарь еще второй запалил — а потом я кивнул компании и вышел на улицу, где уже кроме снега и не было ничего.

Услышал, как лавку за дверью задвигают — молодцы, что тут у меня выйдет — еще вилами на воде писано, но всяко отвлеку нечисть на сколько-то, глядишь, и продержатся. Огляделся, поеживаясь. Что бы я делал, будь я древним чудищем? Отличный вопрос. Ну, не стену бы ломал, точно — в дверь бы пошел, наверное. Откуда дверь видна по такой метели?

Зашел в соседнюю хату — все тоже самое, чисто и пусто, только лавки, лари — хоть шаром покати — да печь посередине холодная. Интересно, что ж с этой Тыновкой случилось? По всему видно — люди собранно ушли, вон, как метлой подметено, — не в панике разбегались. Надо будет потом у наших кладоискателей поспрашивать.

— Эвона как смело планирую, — пробурчал я вслух, пробуя доски стволом карабина, — будет оно, то «потом» — вопро-о-о-с…

Ага, тут сдвигаются. Подтянул лавку, встал на нее, доски аккуратно сдвинул вверх и в сторону. Хорошо, что не накатом сделано — где бы я лестницу искал? Черт, пылищи! Проморгался, сунул вверх оба ружья, тулуп, фонарь поставил — да и сам влез, подтянувшись. М-да, вот тут точно никто никогда не бывал — мусор какой-то, остатки сена, пыль и труба от печки едва не в половину чердака. Доски обратно складывать не стал — они нечисть вряд ли удержат, а вот мне помешать могут вполне, если срочно бежать придется. Где тут оконце было? Ага, вот оно, родимое. Подполз, закашлявшись — пыль столбом просто — двинул прикладом в ставни.

Так, видно нашу избу, хоть и хреново — метель совсем разгулялась. Фонарь потушил, расстелил тулуп, чтобы не отморозить чего, прикинул, как из окошка высунуться можно — тут не крепость с бойницами продуманными, стрелять изнутри не выйдет — задохнусь, на хрен, в дыму. Теперь что, ждать только. Ждать вообще дело хорошее — сильно лучше, чем по холмам в снегу бегать, это я точно сказать могу. Жаль, в этот раз ждать долго не пришлось — даже замерзнуть толком не успел.

Как там альва сказала? Ужас безумных богов или что?

В общем, угадали мы. Ничего я не почувствовал, даже не испугался особо — услышал только, как кто-то заорал в избе — голоса не узнать, а потом и это выбралось на крышу. Не знаю, мне вот человека оно не напомнило, что-то паучье скорее. Выбралось, как здоровенный тарантул поползло по тесу, словно принюхиваясь. Нет, все же есть какое-то чувство мерзкое, когда прямо на эту образину смотришь — и сердце заколотило, и все время глаза отвести хочется.

Ничего, сейчас мы это поправим. Я высунулся из окошка едва не по пояс, в глаза сразу снег полез. Проводил тварь граненым стволом, потянул спуск — бам! Пуля почти в полторы унции буквально сдернула нечисть с крыши, закрутила, брызгая черной жижей и отбросила куда-то за избу. Некогда смотреть, я уже карабин назад кинул и второй вытянул, повел стволом, смаргивая снег — ага, а вот и твой приятель, этот к двери подполз. Хотя может и подползла — хрен их разберешь. Не часто их расстреливают, похоже — вон, и не прячутся совсем. Аккуратно поправил прицел, вытянул свободный ход — бахнуло оглушительно, дымом заволокло, но попал, как тут не попасть с двадцати шагов. Только черным на дверь брызнуло, да туша со стуком по крыльцу покатилась.