Терракотовые дни

Бойко сглотнул и кивнул. Подумалось — было бы проще, если бы он не подошел. Тогда бы он мог вернуться домой. И гордо умереть там с голоду.

— Вы, кажется, работали в советской милиции?.. Какое последние звание носили там?

— Капитан милиции, — ответил Бойко, про себя отметив, что, вероятно, Зотов все же что-то сболтнул про него.

— Какое последнее дело вы закрыли?..

В ответ Бойко задумался — когда это было?.. Четыре месяца?..

— Мошенничество, — сказал, наконец, он, — воры на доверии. Собирали меха, чтобы шить шубы, затем с ними бежали. Верней, пытались бежать...

Немец остался будто бы доволен:

— Замечательно... Я прибыл сюда издалека, для того чтоб нести порядок и законы Рейха на земли Новой Европы. В вашем городе я никогда не был, поэтому мне нужен помощник, проводник по городу. Если хотите — консультант. Я даже не спрашиваю — справитесь ли вы с этой работой. Очевидно, что справитесь. Не спрашиваю, согласны ли вы работать на нас — будь иначе, вы бы не занимали место в моем кабинете. Посему остался один вопрос — вопрос оплаты...

Немец замолчал, вероятно, ожидая, что Бойко назовет свою цену. Но тот молчал: сколько бы не предложил немец — у него было меньше.

Хозяин кабинета кивнул — вероятно, такой ответ его устраивал.

— Для начала я назову вас военнопленным. Не пугайтесь. Это самый быстрый и простой способ поставить вас на довольствие. И хлеб вы получите хоть сегодня. Вас, надеюсь, не смущают деньги? Неужели невозможно служить и своему народу и Рейху?

Мерзавец Зотов, — подумал Бойко. — Встречу — набью морду!

Наверное, что-то промелькнуло на лице Бойко, и немец его успокоил:

— У вас круги вокруг глаз... — он протянул руку. — Ну, стало быть, будем знакомы: гауптштурмфюрер Ланге. Отто Ланге.

Рукопожатие немца оказалось неожиданно крепким. Чтоб не показывать свою слабость, Бойко почти сразу убрал руку:

— Владимир Бойко.

— Отлично, Володя, поработаем вместе...

-//-

Хлеб, действительно, удалось получить в тот же день. Триста грамм хлеба выпечки пористой, на вкус горький, влажный, из муки совсем не высшего сорта. Половину Бойко съел тут же и едва не удержался, чтоб не проглотить оставшееся.

Он и не подозревал, что за обычным хлебом можно так соскучиться.

В тот же день Бойко получил документ, бумагу с фотографией, изготовленной тут же.

Теперь он мог ходить по главным улицам, не таясь.

Утром он явился на работу в комендатуру. Когда он вошел в кабинет Ланге, тот уже сидел за столом, читал газету и пил кофе.

— Доброе утро... — осторожно поздоровался он с новым начальником.

— Утро, действительно, доброе, — согласился немец, взглянув в окно, затем посмотрел на часы, — но вы опоздали на три минуты. Не сочтите меня дотошным, но постарайтесь приходить на работу вовремя...

— Я задержусь после работы...

— Если после работы не задержусь я, то какая в том необходимость?

Бойко пожал плечами: а в самом деле, в чем состоит его работа? Чем займется этот немец? Неужели начнет принимать дела, которые остались после советской власти? Назначит доследствие?..

Но немец был настроен гораздо проще:

— Пойдем сегодня гулять по городу...

— Гулять? — удивился Бойко.

— Ну да. Ногами. Из пункта "А" в иные пункты. Будете моим гидом. У меня есть карта города, но что с нее проку. Город надо узнать, пройти по нему десятки километров. Впитать в себя...

-//-

А в городе было неуютно...

Будто и тот же самый город, те же улицы, дома на все тех же местах, да что-то поменялось. Хотя, отчего "что-то". Изменения были налицо, они нахально лезли в глаза, не давали пройти мимо, требовали документы.

Немецкая, румынская, венгерская, итальянская техника, их подводы двигались по городу, забивали улицы, создавали заторы на перекрестках. В самом центре города, в сотне метров от комендатуры, поставили полдюжины зениток. Разместились они на большой поляне, перед городским драматическим театром. В роще, за театром, стали рыть землю, насыпать ее в мешки, обкладывать ими свои позиции.

Накинули трос на шею и танком сдернули бюст товарища Миронова и статую Сталина. Стали сшибать неугодные вывески с домов. Но неожиданно повезло памятнику Апатову — был он изваян по пояс, в папахе и шинели, без знаков различий. Не долго думая, кто-то из местных ломом сковырнул плитку с подписью и прямо на постаменте нацарапал "Нестор Махно".

По городу колесил грузовик с репродукторами, порой из них играла музыка, но все чаще передавали распоряжения новой власти: о работах, о комендантском часе.

Но было видно: несмотря на сотни, может быть, тысячи городов и сел, немцы тоже чувствовали себя неуютно: солдаты держались группами, мало кто из них носил пилотки — все больше каски.

Но Ланге выглядел уверенным и даже веселым, хотя за версту было видно: человек неместный. Немецкие союзники тоже на признали в нем своего и остановили их на первом же перекрестке — причем дали пройти Бойко, но задержали Ланге. Тот показал удостоверение без малейшего неудовольствия.

Вышли на перекресток, к главпочтампу, в самый центр города.

— Ну что, куда пойдем?

Ланге осмотрелся:

— Если бы я знал... Скажите, Владимир, а вот когда вы были следователем, какой район у вас был самый трудный?..

— А шут его знает... — задумался Бойко. — Везде понемногу. Шанхаи, вокзал... В порт мотался. К Драгоманову мосту часто ездил — там речка поворот делает, и если труп всплывает, то, обычно, там...

— Ну вот, скажите, куда эта дорога ведет? — Ланге махнул на запад.

— Из города она ведет. Вон с того пригорка уже поля видно.

— А эта?

— Эта — на базар.

— Ну вот и отлично. Пойдем на рынок.

— Не хотите узнать, куда остальные две ведут?

— Узнаю пренепременно, но потом...

Базар был совсем рядом — через квартала три. И если его не было видно с того места, откуда Ланге и Бойко начали свой путь, то только потому, что улица делала поворот.

На базаре Бойко почувствовал себя легче, спокойней — все же он ничем не отличался от толкучек, на которых ему приходилось бывать. Такими базары были до революции, меж революциями и после них. И будут еще много десятков лет.

Ланге, напротив, стал серьезным — казалось, что его брюки обязательно запачкают, хотя бы из вредности. Пошли меж рядами. От гама закладывало уши.

— Покупаем, покупаем масло, кто забыл купить!

— Берите тюльку — еще вчера в море плавала!

— Пироги, пироги, пироги!

— А вот арбузы сладкие, астраханские!

— Какие же они астраханские?! Астрахань-то там... За фронтом.

— Мил-человек, проходи — не мешай торговать. Добром прошу!

Народу было много: война войной — а кушать хочется. Все больше не торговали — меняли.

На углу бабка торговала жареными семечками. Товар был плевый, и старушка базарничала все больше из привычки, все больше для собственного удовольствия: продавала семечки на стаканы за рубли, меняла их на папиросы. Если попросить хорошо — могла угостить и забесплатно. Но только раз и только маленький стаканчик.

Бойко поздоровался с ней, остановился, улыбаясь, зачерпнул жменю, обернулся к своему спутнику.

— Господин... — Бойко осекся. Возможно, Ланге не хотел, чтоб все знали про то, что он немец, потому подумав, поправился, — господин хороший. Семечки подсолнечные будете? Угощайтесь.

— Мы не должны пользоваться своим положением в личных целях. Это коррупция.

— Не хотите брать даром — заплатите, сколько не жалко, — ответил Бойко.

Он наклонился поближе к бабушке — та начала что-то говорить быстро и тихо. Бойко стал внимательным, серьезным и кивал ее словам...

— Что она там вам наговорила? — спросил немец, когда они отошли.

— Говорит, Семен Гайтан с войны вернулся. Сколотил банду, теперь сшибает с торгашей вроде местового.

— Как это так?..

— Да просто. Раньше был директор рынка, при нем служба: весы давали под залог, проверяли, чтоб гири без обмана. За это торгующие платили местовые. Теперь директор неизвестно где, ну а пусто место, сами понимаете. Вот Гайтан и сшибает дань, вместо старой власти. Весы, правда, не занимает. Только охраняет...

— От кого? Для охраны базара есть солдаты Новой Европы, полицейские. наконец...

— От себя и охраняет. Недавно продавали забитых кроликов, так кто-то из его бандюков керосин на мясо и шкурки плеснул...

— А отчего патрулю не пожаловались? Смелости не хватает?

— Смелости, может быть, и хватит, а вот немецкий язык никто не знает...

— И что вы собираетесь с ним делать?

Бойко пожал плечами:

— Ничего. А что я могу сделать. Я только ваш гид.

— Вы мой помощник. И мы не можем терпеть, чтобы кто-то занимался подобным. Мы его арестуем. Где он?

— В генделике, у Алика Грека. Только он не один и, вероятно, вооружен.

— Тем более мы должны его дезавуировать — он не имеет никакого права носить оружие.

-//-

Как-то сложилось, что в забегаловке, где главным поваром работал такой себе Алик Грек, всегда ошивался люд подозрительный. Бойко рассказывали, что до революции там держал штаб-квартиру некто Витя Хан, владелец первого автомобиля в этом городишке. Кстати, автомобиль его и погубил — летом, сразу после того, как в город пришли вести о корниловском мятеже, его конкурент, Изя Небельмес, нанял мальчишек, чтобы те давили на клаксон машины Хана. Витя выскочил на шум, желая надрать мальчишкам уши, и тут же был расстрелян людьми Небельмеса, как потом говорили "в четыре руки".

Небельмес забрал себе машину, стал тоже обедать у Алика, но продолжалось это не— долго.

После революции первой операцией начисто сформировананной милиции было то, что в обычный базарный день забегаловку окружили, Небельмеса и его людей вывели на задний двор и расстреляли, исходя из революционной необходимости.

Торговый люд вздохнул с облегчением и сразу жутко стал уважать милицию.

— Господин Ланге?.. — спросил Бойко, когда они были внутри забегаловки.

— Что?

— У вас есть деньги?

— Да? Сколько вам надо?

— Нисколько. Закажите для нас два пива и две отбивные. Я вам потом отдам с зарплаты, сколько надо.

— Вы голодны?

— Не в том дело...

— А, понял: без заказа мы привлекаем внимание...

Бойко кивнул — пусть думает так...

Приняли заказ. Пахло чем-то вкусным, жирным. Недопустимо вкусным для военного времени.

— А вы знаете этого...

— Гайтана?

— Да... Вы его как хорошо знаете?

— Не то, чтобы хорошо. Сталкивались пару раз. Биндюжник средней руки. Пару раз был под следствием, раз будто закрыли в тюрягу...

Дальше, пока не принесли заказанное, молчали. Две кружки, два куска мяса с кусочком хлеба. Две вилки, два ножа, солонка. Соль в солонке слежалась, была одним куском. Переверни ее вверх ногами, вероятно, и крупица не выпадет.

— Пиво лучше не пейте, — посоветовал Бойко. — Хозяин его разбавляет и сыплет всякую гадость вроде транквилизаторов. Они замедляют реакцию.

— А мясо?..

— Мясо можете попробовать.

Ланге так и сделал. Попытался надрезать кусок, но нож был тупой, мясо жестким. Лезвие перелетало через сухожилья и только царапало тарелку.

— Скажите, это конина? — спросил у Владимира Ланге.

— Все может быть... — неопределенно ответил тот.

Бойко поступил совершенно иначе рекомендованному: к мясу он не притронулся, зато сделал маленький глоток из кружки.

— Не пойму вас, славян... Вы говорите, что пиво разбавлено и напичкано наркотиками, но сами его пьете. Warum?

— Водку пьют совсем не потому, что она вкусная — ее пьют из-за эффекта. То же относится и к местному пиву.

— Варвары... — прошептал Ланге.

Бойко сделал вид, что этого не заметил. Будто от нечего делать он ножом долбил в солонке соль.

Открылась дверь, в забегаловку зашли двое.

— Они... — прошептал Бойко и спрятал нож в рукав.

Поднялись на ноги. Бойко деланно громко отодвинул стул. Гайтан обернулся на шум:

— Кого мы видим! Товарищ Бойко! Владимир Андреич! Вас ли я вижу! — крикнул он через зал, и вместе со своим подручным подошел поближе.

Руки никто подавать не стал. Впрочем, если бы кто и подал, то никто бы не пожал.

— Здравствуй, Степа. Тебя же вроде бы призвали в армию.

— А я демобилизовался... Сам себя и демобилизовал. Да и вас, помниться, тоже призвали, товарищ начальник. Или сейчас надо обращаться "господин начальник".

— Меня не призвали. Я сам пошел, — скривив скулу, бросил Бойко, — добровольцем...

— Ну раз так, то дурак! — засмеялся Степа. — На войну и сам...

— Да и какой он начальник теперь, — захохотал в тон его приятель, — кончилась его власть.

— А вы к нам по делу, Владимир Андреич? Или так, языком почесать... Может статься, желаете к нам с приятелем пристать.

— Ходят слухи, Степа, что ты стал бабок щипать на предмет избыточного продукта. А это не есть хорошо.

— А что вы хотите, — идет первичное накопление капитала. Новая Европа все же.

— В Новой Европе гарантируется неприкосновенность собственности, — вдруг заговорил Ланге.

— А это хто? — спросил Гайтан.

— Мой друг, — ответил Бойко.

— Друг, — ухмыльнулся Гайтан, — в твоем возрасте пора бы с подругами ходить...

На шум вышел хозяин: старый грек, то ли смуглый от природы, то ли закопченный на кухне. Грек слишком уж старый, чтобы быть честным.

— Ты отходишь от темы, — напомнил Владимир.

— От какой такой темы?

— Дядя Алик, — спросил Бойко, хотя грек подошел бы к нему в деды, — а скажите, стену, возле которой Небельмеса шлепнули, разве уже заштукатурили?

Дядя Алик не ответил, впрочем, это было лишним — все отлично знали, что к стене со времен революционных бурь никто не прикасался. К этому месту относились почти с мистическим трепетом, разве что мальчишки раскрошили кирпич в одном месте и выковыряли пулю. Об этом из присутствующих не знал только Ланге. Впрочем, чем был знаменит Изя Небельмес, он тоже не знал.

— Ах, вот о чем ты... Только что я тебе хочу сказать — смотри, чтоб к этой стенке тебя не прислонили. Власть поменялась!

— Это не ваша власть! — крикнул Ланге. — Это власть фюрера и арийской нации!

— Пошел в задницу со своим фюрером... — не глядя на него, ответил Гайтан.

Этого Ланге не стерпел, попытался выхватить пистолет.

Но рука, вместо того, чтоб скользнуть к кобуре под пиджаком, пошла под жилет, затем запуталась в ремнях. И к тому времени, как он рука схватилась за рукоять пистолета, на Ланге уже смотрел вороненый ствол обреза.

— Руку медленно вытаскивай. И смотри мне без фокусов, я с войны контуженный... Руки за голову...

Отто так и сделал.

— Петь... — бросил Гайтан подручному, — метнись кабанчиком, обыщи фраера.

Попробовать его скрутить, — подумал Ланге, когда его стали обыскивать. Нет, этот выстрелит и через свою маму.

На стол лег "Вальтер". Подручный вернулся на свое место, стал, облокотившись, рукой на столешницу.

— А тебе, — просил Гайтан Владимира, — так понимаю, новые хозяева оружия не дали.

— Степа, — сказал Бойко, — ну ведь не кончится это добром. Брось ты это занятие. Иди хоть колодцы рыть, вон какую рожу отъел...