Почему и нет? Часть первая.

Название этого знамени и начало его, объясняются прибытием в Польшу в конце X века трёх прусских князей, искавших спасения от меченосцев. Герб пруссаков (prus) впоследствии перешёл ко многим польским, украинским и белорусским фамилиям.

Один из потомков польских Прусов — Николай, получил во владение селение Горское в Литве в XVI столетии, а с ним и фамилию под коей и внесен в родословные книги.

Были в роду сановники, епископы и воины. Были богатые и совсем бедные. Вот я скорее из последних, небогатых, а вернее обедневших.

Все надежды на устройство и адаптацию в изменившейся действительности я связывал с аудиенцией в канцелярии Смоленского губернатора, на предмет соискания вакансии на государственную либо военную службу.

Но это потом.

А на сегодня необходим визит к предводителю местного дворянства, Лесли Сергею Ивановичу. Там, предъявив бумаги, и рассказав о своих затруднениях, испросить рекомендации.

Оказывается, была такая обязанность у предводителя дворянства, проверять подлинность прибывающих на постоянное место жительства дворян, а за самозванство карали сурово. Кроме того, вносить изменения в родословные книги, а также, оказание помощи, ежели будет нужда, в устройстве судьбы представителей дворянских фамилий.

По-простому — паспортный стол, бюро трудоустройства, брачная контора и касса взаимопомощи для избранных.

Ой, чтой-то меня мандражит. Тут тебе не театр Вахтангова, играть надо по системе Станиславского. 'Не верю!' быть не должно.

Стараниями Ильи и его соплеменников упакован вполне. Я одет в темно-синий сюртук, сшитый по моде. Дорожный баул с вещами, книгами на немецком и английском языках, одеждой, а также саквояж с бумагами и самым необходимым выглядят весьма представительно. В гостинице приняли радушно и без проблем. Барин из-за границы прибыли. Но сейчас, откровенно трушу. Первый визит, самый сложный.

Настроился. Выдохнул. Шагнул на порог.

... Шагнул на порог... и проснулся. В холодном поту. Буквально. Хорошо, что это только сон. Пробил нервный смешок:

— Штирлиц никогда не был так близок к провалу.

Интересно, что бы я говорил о себе, о своем пребывании за границей, как бы общался вообще. Ведь от людей начала девятнадцатого века отличаюсь, как сенегалец от японца.

Двигаюсь не так, говорю иначе. Грамматика другая, двух слов не напишу нормально. Да какая грамматика ..., я и перьями пользоваться не умею, ни писать, ни очинить. Опасную бритву только осваиваю, одежду, будь она проклята, французского образца, носить не умею.

Научусь, конечно, а что делать? Эх, я — попаданец, прогрессор, супермен. Тут бы выжить, да не загреметь на каторгу или в желтый дом. Дворянских бумаг захотелось — имеешь. А толку...?

Какой ты дворянин, если при входе в комнату выключатель на стене ищешь, разницу между сиятельством и светлостью представляешь с трудом, французским не владеешь. Неделя жизни в таборе и два дня в гостинице показали — чужой ты здесь, Серега. И эта чужеродность может вылезти в любой момент.

Дурак ты, парень, нужно было в таборе остаться, там уже освоился, вроде как. Нет, задумал Отчизне послужить, романтик. Только как к этому служению подобраться — без понятия. Всегда у меня так, сперва делаю, потом думаю. Дурной характер. Карма. И девизом на моем дворянском гербе можно смело начертать. 'Война план покажет'.

Утро только занималось, когда я покидал Смоленск.

Всегда, если возникала сложная проблема, я отправлялся в дорогу. Решение, как правило, приходило в пути.

Что бы сделал настоящий Горский после возвращения из-за границы? Да на могилу к родителям он бы поехал! Поклониться, прощения попросить. Вот и мне следует поступить так же, ведь теперь я и есть тот потеряшка. Риск? Да плевать. Так надо, и все тут. А дорога поможет вжиться в этот мир.

Вот в Смоленск вернусь обязательно. Да и нравится мне мой город, приветлив он ко мне. Подарил первые знакомства, возможность легализации, средства на первое время. А пока конечная точка моего маршрута — Витебская губерния, деревня Горки, имение Горских.

— Ты, российская дорога, семь загибов на версту...

Песенка привязалась ко мне прочно. Во-первых, по теме. Дорога — песня. Именно эта. А, во-вторых, моего возницу зовут Гаврила, как в фильме про гардемаринов.

Невзрачный с виду крепенький мужичок с хитринкой в глазах, но возница отменный. Коляска, нанятая в Смоленске сроком на месяц вместе с кучером, содержится в порядке, лошадки ухожены. Мужик услужлив и не болтлив. Отличный спутник в путешествии. Все окрестные дороги знает, а за дополнительную денежку исполняет роль личного слуги.

Здорово меня выручал на первых порах. Как себя вести на постоялых дворах, сам-то я был без понятия. Пришлось поглядывать на других, а в особо непонятной ситуации глубокомысленно говорить, надувая щеки:

— Гаврила, ты уж расстарайся, братец.

Явно, иногда говорил не по делу, но мужик относился к этому философски.

Блажит барин, так это дело барское.

Далекие предки таксистов уже тогда имели все черты своих современных коллег.

Неделя дороги и встречи, встречи, встречи. Каждый день с другими людьми, каждый день общение, беседы иногда партия в карты или шахматы с попутчиками на постоялых дворах.

Пьянка с офицерами смоленского гарнизона, возвращающимися к месту службы. Они, как и мы, пережидали дождь, зарядивший на целый день.

А еще были монахи и послушники, идущие пешком из Иерусалима к Белому морю, посещая по пути все значимые православные храмы. Годами идут.

Барышни в сопровождении компаньонок и старших родственниц. Купцы и вездесущие приказчики. Крестьяне. Казаки с пакетом. Этап арестантов. Семья помещика, переезжающая в имение из города. Студенты. Да упомнишь ли всех?

Больше слушал и смотрел, меньше говорил. И поражался людям. Насколько они другие, непохожие на нас, и в тоже время такие же.

Удивляла неторопливость и обстоятельность в движениях и словах, аккуратность в одежде крестьян. Как я понял, тех самых, угнетаемых крепостных. И их чувство собственного достоинства. Вот неожиданность!

Не лохи, не лузеры. Пусть крестьяне, пусть крепостные, но люди ПРАВОСЛАВНЫЕ. Да, их могут продать, или забрить в солдаты, но к этому относятся спокойно.

Они живут по законам, заведенными исстари, установленными не ими. Но законы эти, оказывается, соблюдаются всеми. И крестьянами и их хозяевами.

Я слушал их разговоры и узнавал, что бывает всяко. Голодают, не без того, но голодают в неурожай, и беду эту Миръ разделяет на всех. А барин обязан заботиться о них, а вот если не хочет, то имение вполне может сменить хозяина на наследника. За этим оказывается, следят.

Конечно, есть и изверги, есть и моральные уроды среди помещиков и управляющих, но это не правило, а исключение. Просто невыгодно гнобить без нужды свое добро.

Проще было с военными. Вот уж кто во все времена остается неизменным. Бабы, карты, водка и война. Вечные темы, но отличия, все же, были. Стоило разговору зайти об исполнении службы, тут — шутки в сторону. К этим вещам относились серьезно. Профессионалы, хоть и поругивающие свою работу, но глубоко уважающие свою профессию. Эти, пожалуй, были мне ближе всех.

Торговая братия тоже не слишком отличалась от знакомой мне по своему времени. Внутренне.

Деловая хватка, предприимчивость, некоторая наглость, любовь к атрибутам и знакам статуса у них присутствовали. Все как у нас. Зато внешне абсолютно не похожи на офисных работников или загнанных челноков. Все как на подбор — жилистые, загорелые крепыши. Да, и еще. Бумаг при заключении сделок не пишут. Ударили по рукам при свидетелях и все. Кидалово, наверное, есть, без этого в их деле нельзя, но слову здесь верят.

Труднее всего было сойтись с людьми, теперь уже своего круга. Но именно встреча с двумя очаровательными сестрами Авиловыми, которым помог выйти из их коляски и расположиться на постоялом дворе, дала возможность почувствовать себя жителем той эпохи. Просто случай.

После того как я представился и начал путано рассказывать о себе, инициативу в разговоре перехватили сестры. И рассказали обо мне все ...

Вот ведь свойство молодых, красивых женщин. Они всему найдут объяснение, главное им не мешать. В моем лице они получили благодарного слушателя истории обо мне самом.

Оказывается, случай с моим покойным отцом широко известен. Все жалели старого Горского, который, из-за козней молодой жены выгнал своего сына без гроша. А когда понял что натворил, бросился искать свое чадо. Шесть лет, до самой смерти искал.

Пил сильно, каялся. Жену в монастырь заставил уйти. Имение по ветру пустил. Заложено нынче на значительную сумму, которая вся ушла на поиски сына. И меня жалели. Я, по народной молве, оказывается, попал за границей в руки контрабандистов, был вывезен в Альпы, жил в плену, бежал. Роман в трех частях.

— Но это же все знают, Серж. Вы несколько лет провели в горах, среди диких пастухов и контрабандистов, пока не бежали. Ах, как это романтично. Конечно, все это превратности судьбы, но вы достойно их преодолели. Ваша седина при столь молодом возрасте говорит о тех лишениях, что выпали на вашу долю ...

Под конец беседы, вернее уже сплошного монолога на два голоса сестер, голова готова была треснуть от обилия подробностей о моей же жизни. Но все имеет конец, и мы распрощались. Но...

Есть такие слова, провинция и слухи. Соедините их и получите Интернет начала девятнадцатого века. Форум "Сергей Горский и его приключения" работал отлично, опережая мое продвижение к Горкам. И результат сказался, когда неожиданно для меня на одном из постоялых дворов прозвучало приветствие, обращенное ко мне лично.

— Сергей Александрович, Вы не узнаете меня? Я Дмитриев Олег Степанович, бывал у Вас в имении.

— Да конечно. Рад. — Только и смог проговорить я, удивленно рассматривая представительного седого помещика в коричневом сюртуке и с военной выправкой.

— Я с трудом узнал вас, Сергей Александрович. Немудрено. Видел Вас девять лет тому. Нда-с ..., слышал о Ваших бедах. Не поверил вначале. Авиловы, знаете ли, болтушки знатные. Не думал уже увидеть сына моего доброго приятеля живым. Да вот, Господь сподобил. Возмужал. Видно многое пережил, ну да главное — живой. Сейчас в Горки?

— Да. Думаю поклониться могиле батюшки.

— В дальнейшем, не сочтите за назойливость, как думаете поступить? О ваших приключениях весь уезд гудит, народ у нас в провинции сами знаете...

— Сейчас только заеду долг сыновний отдать. В пределах России еще и месяца нет, как обретаюсь. После — обратно в Смоленск, есть некоторые прожекты как Горки выкупить. Но требуют моего присутствия там.

— Будете просить вспомоществования? Тогда лучше в родной губернии. Да и родня...

— На Отчину вернусь только полноправным Горским, никак иначе. И это твердо...

— Что ж, узнаю Сашину кровь. Бог тебе в помощь, сынок.

А помещик растрогался под конец. Глаза увлажнились, мелко крестит.

— Ты уж заезжай к нам в Липовку. Вероника Андреевна рада будет, да и мне отрада. Расскажешь о жизни своей, а мы, старики, порадуемся.

— Заеду, Олег Степанович, непременно заеду. Только о прошлом своем рассказывать — увольте. Тяжело, а иногда и стыдно за свои поступки прошлые бывает. Забыть хочу. Вы поклон Веронике Андреевне передавайте. Как выкуплю имение, буду наведываться с визитами.

После этой встречи меня стали "узнавать". Видимо мой отказ рассказать о своих похождениях подстегивал людскую фантазию и интерес. Все додумывали сами. Но благодаря существующему интересу, "возобновил" знакомство с несколькими помещиками, причем из старой Витебской шляхты. Все выказывали свое расположение и приглашали с визитами.

Наверное, я действительно был похож на пропавшего семь лет тому паренька. Хотя, ему должно быть только двадцать три, против моих тридцати шести, но сейчас люди выглядят постарше, чем аналогичный возраст в наше время. Да и перенос меня здорово омолодил.

Наконец подъехали к Горкам. Небольшое поселение дворов на тридцать, не богатое и не бедное. Обычное.

Встречало все наличное население. Слухи опередили и здесь. Крестьяне кланялись. Бабы платочком слезы утирали, дети глазели с деревьев и из-за плетней.

Вышел из коляски и остановился, не доходя до толпы пару шагов. Навстречу мне бросился рослый мужик, упал в ноги.

— Прости, барин, не уберегли мы батюшку твоего. От кручины по тебе, милостивец наш, помер. Схоронили возле матушки вашей. Всем миром за могилками приглядываем. Имение ныне в казну заложено. Усадьбу заколотили, все мебеля повывезли. Бумаги что были в доме опечатали да и отправили в уезд.

— Встань...

— Тимоха я, барин, на конюшне служил, а ныне старостой в Горках.

— Встань, Тимоха. Отведи к батюшке.

Постоял у могилки. Крестьяне не приближались, давая побыть в одиночестве. И что странно, чужие люди похоронены, а сердце щемит. Да еще и имение это...

Любили люди старого барина, видно сразу. И Сережу пропавшего любили. Если буду в состоянии, помогу этим людям, чем смогу. Да только мне бы кто помог.

Спускаясь с кладбищенского холма, встретил депутацию, состоящую из мужиков во главе с Тимохой, которые терпеливо меня поджидали.

— Барин, отобедай, чем Бог послал, не побрезгуй. Надо батюшку твоего помянуть.

Не отказал. Люди от души предлагали. Сидели недолго, сразу и в обратный путь.

— Может, заночуешь, барин? Мы тебе перины постелем. Оставайся. — Начал по-новой староста.

— Нет, Тимоха. Тяжело мне. Поеду. Горки выкуплю, не сомневайся. Пока я беден, но деньги будут. Имение сберегите. Вот, возьми пока.

Отдал два четвертных, половину оставшейся у меня наличности.

Провожали тоже всем народом. Ехал и слышал, как затихал крик пацаненка, вылезшего на крышу последней избы.

— Вертайся, барин, у меня братик скоро родится, крестным будешь!

Вот сорванец.

Лошадки бодро рысили, неся меня обратно на встречу с кирпичными стенами Смоленска. А Гаврила с облучка распевал:

— Ты, российская дорога, семь загибов на версту...,— безбожно коверкая мотив.

ГЛАВА 4

Хорошее выдалось путешествие. И себя показал, и людей посмотрел, и французский язык с этикетом потихоньку осваивать начал.

А как вы думали? Дорога длинная, а на перегонах занять себя чем-то надо. Да и проблема информационного голода, увы, существует. Вот и штудирую то словарь, то 'Наставление знатному молодому господину, или Воображение о светском человеке', изданное в 1778 году. Это на постоялых дворах, как в аэропорту, все более или менее равны между собой. Дворянин в жизни буквально опутан писаными и неписаными правилами. И все их надо знать. Взялся за гуж — полезай в кузов.

Кроме информационного голода есть еще одна проблема. Конечно, все вокруг новое, но до чего же медленно одно событие сменяется другим. Люди живут неторопливо, даже весьма неторопливо по сравнению с нашим сумасшедшим временем.

Что, впрочем, не мешает им быть весьма шустрыми, когда дело касается обдирания ближнего. Жуликов хватает и в это время.