Сказания земли Ингесольской

Вошла в дом, перелила молоко из ведерка в кувшин.

Хелена зашевелилась, приподнялась на локте.

— Орей, Ирена, — сказала слабым голосом. — Ты и с козой управилась?

— Сама не пойму как, — смутилась Ирена. — Первый раз дою, и надо же — вышло...

— Первый раз? — удивилась Хелена. — А вчера?

— Вчера шаман доил.

— Ой нэ! — Хелена села на постели и всплеснула руками. — Ланеге? Сам? Что делается, ой, что делается... Девочка, дай-ка мне молока. Не сейчасошнего. Того.

— —

Шельпа исчезла внезапно. Еще вчера вынимали полные сетки, а сегодня — склизкая водяная трава да несколько случайных рыбешек. Осенний лов закончился.

Вышедшие на рассвете рыбаки вернулись в поселок. Началась общая суета, люди перекликались, хлопали калитки, гремели ведра, взвизгивали на точилах ножи. Одинокий женский голос завел протяжную песню, подхватили соседки, вступили грубые мужские голоса. Ирена вышла на крыльцо. Над Таурканом плыла осенняя песня, и подчиняясь ей, с торжественными лицами выходили со своих дворов оннегиры. На ком — кожаная куртка, отороченная мехом дикого зверя, на ком — меховая шапка, у кого — яркий пояс, вышитый красным и черным. Женщины достали из сундуков праздничные рубахи, вплели в волосы яркие ленты и витые шнурки, на концах кос болтались, брякая, деревянные и костяные фигурки, бубенцы и меховые помпоны. Бегали дети в обычных штанах и свитерах, но в вышитых поясках.

Ирена остро ощутила свою чуждость. Одета не так, ничего не понимаю, куда все идут... К ее калитке подбежала, слегка подпрыгивая, десятилетняя Лехта, позвала:

— Ире, Ире, надо идти! У тебя рыба есть? А, откуда рыба... Соль есть? Мука, крупа?

— Погоди, не тараторь, — взмолилась Ирена. — Зайди, объясни толком, куда идти и зачем рыба.

— Шельпу благодарить, общую уху варить, — сказала Лехта. — Нарядись, возьми для супа что-нибудь, и идем!

Ирена вернулась в дом, перетряхнула вещи. Легко сказать — принарядись... Потом осенило. Вытащила свою серую матерчатую сумку, с которой когда-то дома, в столице, бегала на занятия. Перецепила зверушек и значки на свитер. Повязала вокруг головы пестрый шарфик. Ну и пусть все это — поделки бессмысленных вараков! Очевидно, что я украсила свою персону, как уж сумела, на свой варачий лад. Так, теперь моя доля в ухе... Рисовой крупой ее точно не испортишь, и соли захватить... и у меня есть немного перца и лаврушки. Сгодится!

Натянула толстые носки, влезла в резиновые сапоги, вышла — Лехта переминалась с ноги на ногу, готовая сорваться с места. Увидела Ирену, окинула взглядом, кивнула одобрительно:

— Хорошо. Идем же!

Собрались на мысу к западу от поселка. Здесь из валунов был сложен очаг, и сейчас на камнях стоял здоровенный котел, под ним уже разведен был огонь. Под ту же нескончаемую песню собрали уху — каждый внес свой вклад, кто рыбешкой, кто, как Ирена, горстью крупы, кто приправами. И каждый подбросил в костер по веточке. Ирена спросила, о чем поют, ей охотно ответили, но версии разнились, люди даже поспорили немного — похоже, они сами не понимали всех слов. Ясно было только — благодарят Хозяина вод, охон-та Кулайсу, радуются, что шельпа хорошо ловилась, и надеются, что в зимние морозы будут клевать хойла и сичега.

Бурлила вода в котле, пели, хлопая себя по коленям, оннегиры, вскрикивали хором: "ойя!", и Ирена хлопала и вскрикивала вместе со всеми, потом оказалось, что в общую музыку уже некоторое время вступил шаманский бубен — она не заметила, когда именно, просто услышала вдруг, что он тоже тут. Шаман плясал вместе со всеми, не вел за собой, просто участвовал, но появилось четкое удовлетворенное осознание: вот теперь совсем правильно, вот теперь охон-та Кулайсу слышит нас и доволен нами, и, вероятно, будет к нам благосклонен в эту зиму.

Потом ели уху, брали куски рыбы прямо руками — здесь и сейчас не полагалось ложек. Перемазанный жиром общей ухи будет жировать. Собаки отирались поблизости в надежде на поживу, и их не обидели. Жадничать нельзя. Милость духов переменчива.

Далеко заполночь Ирена тихо отступила в темноту. После долгой пляски и сытной еды отчаянно хотелось спать. Она заметила, что сельчане по одному-двое уходят от праздничного костра, уносят задремавших детей. Значит, никто не обидится, если и она отправится домой.

Отошла шагов на двадцать. За спиной мерцал постепенно угасающий костер, все еще звучал, понемногу затихая, поредевший хор, впереди едва угадывалась тропа, чуть более светлая, чем окружающий мрак. Из ночи бесшумно выступила плотная тень. Ирена вздрогнула от неожиданности, споткнулась, едва не выронила в траву рыбий хвост, прихваченный для кота.

— Я думал, ты храбрая.

Узнала голос, остановилась, передернула плечами — по спине пробежал озноб, казалось, будто на загривке встала дыбом несуществующая шерсть.

— Что тебе надо от меня, охон-та Ланеге? И где твоя волчья голова?

Тихий смешок.

— Я любопытен, а тебя пока не совсем рассмотрел, охо-дай Ире. Но моей волчьей сути ни к чему знать все о человечьей. Так что волка я несу в мешке, вот.

И действительно, на плече его угадывались очертания поклажи. В мешке тихо брякнуло.

— Что значит "охо-дай"? — спросила Ирена первое, что в голову пришло.

— Большая хозяйка. Госпожа.

— Какая я госпожа, скажешь тоже...

— Ну ты же назвала меня "охон-та". Так величают Хозяина вод да Хозяина леса. Я просто ответил тебе тем же.

— Ты и есть Хозяин, — вдруг уверенно заявила Ирена, сама себе удивляясь. — Хозяин здешних людей.

— С ума сошла, — в его голосе прозвучала злость. — Не говори того, в чем не смыслишь.

— Я вижу, — возразила Ирена. — Ты. Или тот, за твоей спиной, но он тоже ты.

Как за язык кто дернул.

— Варак, — бросил шаман.

— Варак, — согласилась Ирена. — Тебе ли не знать, охон-та?

— Тьфу, — сказал шаман.

И шагнул в сторону. Растворился в тени.

Ирена передернула плечами. Что на меня нашло? Вот же глупая, кого вздумала дразнить, ойя... Откуда я вообще взяла эту чушь...

Брела до дому почти наощупь, а сердце колотилось, и внутри неприятно возилось смутное ощущение — кажется, эти слова ляпнула не совсем я, но кто же тогда? Тот, кто стоит за ним... так я сказала?

Ойя, варак, кто же за мной-то стоял сегодня ночью?

Невольно ускорила шаг, на крыльцо уже и вовсе взбежала, и только захлопнув за собой дверь, перевела дух.

— Кош, — жалобно сказала она, — что со мной такое?

Кош недовольно мявкнул из темноты, напоминая о своей доле праздничной рыбы.

— —

Выпал снег. У берега крошился, подтаивал и снова нарастал тонкий ледок. С крыльца весь мир казался черно-белым, — белый берег, черная вода, серое небо, — и только оглянувшись на жилье и лес, Ирена вспоминала, что бывают и другие цвета.

Соседи качали головой, глядя на ее куртку и ботинки.

— Пока сгодится, но зимой замерзнешь, — сказала Велке. — Меховое надо. И унты. Погоди-ка...

И как Ирена ни отпиралась, были найдены по сундукам и полушубок, и унты. И шапка с ушами. И меховые рукавицы.

Девушка было заикнулась, что надо же заплатить, но Велке всерьез рассердилась и прикрикнула на нее:

— Молчи, варак, и бери!

Что делать, взяла. И правильно сделала, конечно: назавтра ударил нешуточный мороз. По крайней мере Ирене он таким показался.

Оннегирский полушубок мехом внутрь, но под влиянием цивилизации — с застежкой на четырех крючках, два изнутри, два снаружи, — по сравнению с синтетической курткой был тяжел, как средневековый доспех. Зато грел, как печка. Собственно, теперь могли замерзнуть только коленки. Велке объяснила, что на ноги надо бы меховые чулки, но у нее нету. Сойдут, впрочем, и вязаные рейтузы... у тебя есть рейтузы? Так, девочка, вот шерсть, вот спицы, садишься и вяжешь. Невелика наука. Это тебе не шубу тачать... хотя тоже не вредно было бы научиться. Такие, как здесь, меховые одежки нигде не купишь, люди сами шьют.

И действительно, вязание далось ей легко — лед на Ингелиме захватил лишь самое мелководье, метра на три от берега, а рейтузы были почти совсем готовы. Полосатые, белые с рыжим. Белая коза и рыжая собака. Теплые.

Сидела в библиотеке, довязывала пояс. У полок задумчиво зависли двое — Лехта колебалась между сборником сказок народов мира и "Историей авиации для детей", а дед Ыкунча выбирал себе детектив. Чтобы поневероятнее. Ирена подумала про себя, что и девочка, и старик ищут в библиотеке именно того, чего в окружающей их жизни нету вовсе. Наверняка Лехта выберет самолеты, а дед — переводную книжку со стрельбой из револьверов, беготней по крышам небоскребов и завыванием полицейских сирен на усаженных пальмами бульварах огромного города, где всегда лето. Старик будет мусолить книжку ползимы, иногда заходить в библиотеку и задавать вопросы, тыча в страницу заскорузлым пальцем. Вот установится какая-никакая связь с внешним миром — озабочусь видеоплеером и фильмами, чтобы не объяснять, сколько этажей в небоскребе, как выглядит пальма и что такое лифт, а просто показать — и все. Вертолет появится не раньше, чем уймутся метели, пока список составить, что ли — чего мне не хватает в моей просветительской работе...

Заскрипели ступени на крыльце, шваркнул веник, сметая снег с унтов, бухнула входная дверь.

— Орей, — сказал вошедший.

Лехта уронила "Историю авиации".

Ирена подняла голову от вязания и выпустила спицы из рук. Медленно встала, неизвестно зачем.

— Орей, шаман. Что тебя привело?

— Я не по работе, ты же видишь, — засмеялся шаман. — Спецодежду оставил дома. Зачем ходят в библиотеку, охо-дай? За книгами. Я тоже.

— Ире, запиши мне книжку, и я пойду, — пискнула Лехта, осторожно косясь на нового посетителя.

— И мне, — сказал дед Ыкунча.

— Занимайся своими делами, я пока пошарю по полкам, — шаман отошел к стеллажам.

— Спасибо за разрешение, — проворчала Ирена.

— —

Дробью прокатились по ступенькам шаги Лехты, неторопливо прокряхтели доски под ногами старика. Повисло молчание. Потом зашуршала страница — шаман листал толстый том возле полки с книгами по искусству.

Ирена подумала немного и снова взялась за спицы. Две лицевых, две изнаночных. Две лицевых, две изнаночных. Пальцы немного дрожали, и петли соскальзывали.

— Ты вызвала настоящий переполох в Нижнем мире, — сказал шаман. — Не чувствуешь?

С левой спицы слетели сразу четыре петли.

— Какое дело до меня Нижнему миру, что ты несешь...

— Если хочешь, вкратце объясню, — взял табурет, сел у торца Ирениного стола, отодвинув локтями каталожные ящики. — Ты — соблазн для малых сих.

— Я?!

— А кто ж еще... Будто ты только что не размышляла о фильмах про дальние страны.

Ирена не стала спрашивать, откуда он знает.

— Людям известно, что мир куда шире, чем наш лесной район, но они не думают об этом, пока им не напомнят. Ты — напоминание. Духи беспокоятся.

— И... что? — девушка оставила попытки подобрать петли и бросила вязание на стол. — Разве я одна — напоминание? Будто дети не учатся в интернате, будто парни не уходят служить в армию...

— Конечно. И многие больше не возвращаются. Да я сам, скорее всего, не вернулся бы, если бы не сошел с ума. У них там сейчас такие дрязги, у духов наших, что просто ой. Я не все понял, честно. Но охон-та Кулайсу ссорится с охон-та Тонереем, а предмет ссоры — ты.

— Хозяин вод с Хозяином леса? Из-за меня? Ланеге, ты смеешься надо мной.

— Если бы. Можешь мне не верить, охо-дай, но... знаешь, будь осторожна. Внимательно смотри под ноги, не ходи в лес по темноте... И еще — вот, держи.

Потянул через голову кожаный шнурок. Из-за ворота вынырнула округлая деревяшка со сквозными прорезями.

— Защита сомнительная, но лучше, чем ничего. Голову наклони, сам надену... Я эту штуку чувствую, так что, может, даже услышу, если понадобится... В конце концов, я сам тебя сюда заманил, я за тебя отвечаю... Ну все. Я возьму книжку, вот эту.

Ирена передернула плечами и встряхнула головой, отгоняя ощущение его пальцев на своих волосах. В голове гудело. "Пока не сошел с ума"... "сам заманил"... Я свихнусь тут с тобой, шаман, и даже не замечу. Но сказала только:

— Почему-то мне кажется, что ты не записан в библиотеку.

— О, ты прозорлива, охо-дай... Что нужно заполнить?

— Вот, держи читательскую карточку. Имя-фамилия, если у тебя есть фамилия, конечно, профессию можешь не указывать, да и адрес тоже, но должна же я куда-то вложить формуляр.

Только когда он вышел, запахивая на ходу обычную оннегирскую куртку, "не спецодежду", Ирена взяла в руки заполненную карточку. Строчки прыгали перед глазами.

Имя, фамилия, образование, профессия, адрес.

Петер Алеенге, неоконченное высшее, шаман. Ингесольский район, Тауркан, о. Чигир.

Бессмысленно упоминать, что именно тебе я ни словом не обмолвилась о "Сказаниях земли Ингесольской". Повода не было.

О да, ты заманил меня сюда сам.

— —

Легко сказать — не ходи в лес по темноте, когда на дворе уже декабрь и темнеет рано? Ирена честно собиралась за хворостом с утра, но провозилась и только около полудня забежала к Хелене за санками и ножовкой. Немного потеплело, небо было пасмурно. Надо успеть до снегопада — похоже, без него не обойдется.

Пошла на старую просеку, заросшую кустарником и тонкими деревцами, едва ли старше двух десятков лет. Ноги проваливались в рыхлый снег по колено, хорошо — унты сверху плотно завязаны, а то бы уже набрала полные голенища. Пока забралась поглубже в заросли, пока высмотрела подходящие сухие стволы, пока спилила несколько сучьев — воздух помутнел, сверху посыпались, кружа, редкие белые хлопья. Заторопилась. Еще вон ту сосенку обкорнаю — и пойду домой.

Нога зацепилась за что-то невидимое, Ирену дернуло, повело — и она с размаху нырнула в сугроб с головой, хорошо, не напоролась лицом на острую ветку, вон какая торчит возле самой щеки. А щиколотку больно... за что ж я запнулась-то? И не разглядишь под снегом, сесть бы, да лежу неловко... Завозилась, пытаясь перевернуться — зажатую ногу прострелила резкая боль. В глазах потемнело, в ушах повис противный зудящий звон. Вот же глупо-то...

Когда в голове прояснилось, снега вокруг не было, только сухие иголки да старые растрепанные шишки. И, видимо, корни — что-то твердое чувствительно впивалось в правый бок. Вздымались ввысь непроглядно-темные очертания деревьев, совершенно неподвижные в неподвижном душном воздухе. Где-то далеко в черно-фиолетовом ясном небе висела круглая луна. Возле самого уха разговаривали.

— Съесть, съесть, — предвкушающе присвистывал неприятный шепоток. — Съесть!

— Не спеши, нельзя без спросу, — цыкал сиплый, низкий голос.

— Съесть! Варак в лесу, вкусное мясо, свежатинка... Съесть!

Невидимые холодные пальцы легко пробежались по Ирениной щеке.

— Свежатинка, — согласился низкий. — Но нельзя спешить. Пусть Хозяин скажет.

— Меня нельзя есть, — испуганно сказала Ирена.

— Ой, оно понимает нас! — шепоток скачком отдалился. — Лучше съесть. Давай съедим и скажем, что оно уже было мертвое?