| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Займы на самом деле не плохой вариант, если конечно они будут браться под приемлемые проценты и без политических условий, — сложив руки на груди и подняв глаза к потолку, протянул Николай Христианович.
— И кто нам их даст, черт возьми? — вспылил Игнатьев, — Вы, что не читали ноты, представленные нам Францией и Австрией? Это ведь, по сути, ультиматум! Они ссылаются на решения Венского конгресса 1815 г. и требуют восстановления конституции и амнистии мятежникам! И это еще не все, к требованию прекращения подавления восстания и решения 'польского вопроса' на европейском конгрессе за последний год присоединились Испания, Португалия, Бельгия, Нидерланды, Швеция, Дания и Турция. Ещё чуть-чуть и мы окажемся в том же положении, что и десять лет назад — мы одни, а против нас вся Европа! У нас пока лишь два преданных союзника — Пруссия и САСШ, Британия отмалчивается, но будь я проклят, если это не англичане затеяли весь этот концерт*!
— Поэтому и нужно решать польскую проблему как можно быстрее! — прервал я бурную тираду графа. — Мятеж должен быть подавлен, а имущество бунтовщиков конфисковано. Действовать надо быстро. Позже, когда волнения спадут, нужно будет запустить программу деполонизации Привисленского края, а так же начать выселять поляков из так называемых Кресов*.
— Я думаю, слишком уж спешить все-таки не стоит, — робко возразил мне Бунге, — вряд ли Франция, а тем более Австрия рискнут в открытую объявить нам войну. Скорее всего все их требования и угрозы останутся на бумаге.
— Пусть так, но не учитывать худший вариант мы тоже не можем, — буркнул, успокаиваясь, Игнатьев.
— Согласен с графом, — подал голос Рейтерн. — Будем исходить из худшего. Однако, возвращаясь к теме денежных средств, хотел бы заметить, Ваше Величество, что даже при полном опустошении Польши, вопрос с необходимыми ресурсами решен не будет. Наши расходы действительно значительно превышают доходы и, к моему сожалению, я не вижу иного выхода кроме внешних займов, что предпочтительно, либо же нам будет необходимо сокращение затрат на новые проекты и повышение налогов, — развел руками министр финансов.
— Ваше мнение, Николай Христианович? — спросил я у Бунге.
— Увы, я тоже не вижу иного выхода, кроме как высказанного Николаем Христофоровичем, — подтвердил тот мнения коллеги.
— Хорошо, — сделал я паузу, — а как вы относитесь к идеи конфискации не только имущества польских магнатов и гагаринцев, но всех остальных заговорщиков из 'Занозы'?
Мои сподвижники переглянулись.
— С финансовой точки зрения это предложение не лишено смысла, но я не решусь предсказывать его политические последствия, — осторожно высказался Рейтерн.
— Что вы думаете, Николай Павлович? Политические последствия — это ведь ваша область, не так ли? — обратился я к Игнатьеву.
— Ваше Величество, на каждого члена 'Занозы' у нас накопилось более чем достаточно улик и показаний, вся сочувствующая оппозиционерам знать взята на карандаш. По-этому осуществить аресты и изъятие имущества мы вполне способны. Однако, как мне видится, главная сложность состоит несколько в другом.
— В чем же? — уже зная ответ, спросил я.
— Ваше Величество, это нам с вами известно, что изначально данный клуб создавался Дмитрием Николаевичем с целью выстроить нужные связи и знакомства для противодействия проводимой ныне политике, — начал свою мысль шеф разведки. — В высшем свете же он куда более известен как литературный и политический салон, а репутация его основателя, и при жизни весьма высокая, после его скоропостижной кончины и вовсе стала безупречной. Действия князя Гагарина безусловно вызвали отторжение и неприятие среди всего общества, они скорее рассматриваются как самочинные, и никак не связанные с собственно графом Блудовым и его салоном. В столице считают, не без нашей подачи, что главными действующими лицами заговора были поляки, а князь был лишь их поверенным в столице.
Первоначальные аресты лиц, посещавших клуб Блудова, вызвали в обществе определённое понимание: считается, что таким образом мы всего лишь определяем возможных пособников заговорщиков, ведь известно, что князь Гагарин был одним из наиболее активных завсегдатаев данного салона. Однако если мы заявим, что все, кто когда либо посещал данный клуб — мятежники... боюсь это вызовет минимум недоумение...
В салон Дмитрия Николаевича одаряли своим внимание уж слишком значимые особы: высший цвет чиновничества, высокие чины морского и военного ведомства, видные представители аристократии, — продолжал граф. — При этом большинство из них не имели контактов с группой, непосредственно участвовавшей в попытке покушения на Ваше Величество. Мы, конечно, можем выдвинуть против них обвинение в соучастии, но, увы, вряд ли это будет достаточным основанием оправданием в глазах общества для столь жестких мер. Если же мы проявим в этом вопросе жесткость, то возможны весьма негативные для нас последствия.
— Насколько негативные? — уточнил я. — Вы ожидаете новый мятеж?
— Ныне поддержка наших действий среди всех слоев общества, за исключением разве что жителей Царства Польского, безусловна, — немного помедлив, заявил Николай Павлович, — Однако, начни мы масштабные аресты среди блудовцев, это мнение будет поколеблено. Да, число посещавших клуб не высоко, едва ли больше двух сотен. Но это элита, лица обладающие богатством, связями, должностями и властью. Пока эти господа просто находятся под заключением в Петропавловской крепости нам нечего опасаться, но стоит только начать над ними судебные процессы, а тем более лишать их имущества... — Игнатьев сделал драматическую паузу и покачал головой. — Мы, конечно, можем объявить клуб Блудова осиным гнездом заговора, но общественное мнение тут же повернётся к нам спиной, возможны волнения в армии, а так же возникновение оппозиции нам в Сенате и Государственном Совете. Блудовцы будут считаться безвинно осужденными, ведь прямо доказать участие их в покушении будет невозможно. Конечно, даже при самом жестком приговоре, многие сочувствующие им будут выражать свою поддержку кулуарно, однако общее число наших молчаливых противников возрастет несоизмеримо. Вспомните, что случилось с вашим прадедом, Павлом. Безмолвное недовольство от восстания и бунта отделяет всего лишь одно неверное решение.
— Что же делать? Что вы предлагаете? — спросил я, живо представив себе нарисованную графом картину. С одной стороны выглядело все действительно неважно... с другой — когда еще будет подобный шанс прижать аристократию. Хотя сравнение с Павлом меня сильно напрягло.
— Ваше Величество, на данный момент арестовано более 500 человек, так или иначе связанных с 'Занозой'. Большинство из них, более трёх сотен, посещали данный клуб лишь один или два раза, и обвинять их в соучастии заговору было бы не справедливо, — высказал свое мнение граф. — Оставшиеся две сотни, по нашему мнению, были так или иначе связаны с планами Дмитрия Николаевича и предстанут перед судом. Однако я считаю, что необходимо будет ограничить жестокую кару непосредственными соратниками Гагарина, участие которых в покушении, или не недоносительство на оное, мы сможем доказать. Таковых мы насчитываем немногим более двух десятков человек. Остальных же придется объявить невиновными, либо назначить им символическое наказание в виде ссылки в провинцию и отлучения от должности, — обтекаемо предложил Игнатьев.
— Невиновными, граф? — оскалился я. — Вы называете невиновными тех, кого старый канцелярский волк собрал с одной целью — раздавить меня? Они и Гагарин — одного поля ягоды, единственное, что их отличает: князь стремился сделать это сам, силой оружия, эти же 'господа', — последнее слово я буквально выплюнул, — хотели бы сделать это без шума, без огласки. Так что они виновны, граф, — припечатал я стоящего передо мной Игнатьева, — 'намерение — есть действие', как говорит Библия. Они хотели власти для себя, хотели и шли к ней, просто более дальней дорогой, нежели князь. И то, что на их руках сегодня нет крови — не аргумент, она бы обязательно появилась, будь у них чуть больше времени.
— Вы правы, Ваше Величество, — сбавил обороты после моей отповеди начальник разведки, — однако это не меняет ситуацию. Осуждение этих людей в нынешней ситуации чрезвычайно опасно.
Меня разобрала злость.
— Слушая вас, Николай Павлович, можно подумать, что заговорщиков безопаснее отпустить по домам, — язвительно улыбнулся я. — Уж не объясняется ли такое пламенное желание снять вину с заговорщиков личными мотивами? Ведь если я правильно помню, в число членов кружка покойного Дмитрия Николаевича входит муж вашей сестры Александр Елпидифорович Зуров?
Игнатьев пошатнулся, как от удара:
— Да, к несчастью, некоторые из моих родственников оказались в списках арестованных, но это не имеет никакого отношения, к сути нашего вопроса, — в наступившей звенящей тишине оглушительным громом раздались слова графа. — Мои мотивы обусловлены лишь заботами о безопасности Вашего Величества. Если же в моей искренности есть сомнения — я готов тот час же подать в отставку, — заявил начальник разведки, склонив голову и щелкнув каблуками.
Пару минут мы мерили друг друга взглядами. Гнев, кипевший с момента покушения, наконец, нашел выход:
— Вашими заботами о моей безопасности, граф, меня чуть не отправили к праотцам! Одно это уже заставляет сомневаться в вашей служебной пригодности! — глядя в побелевшее лицо Игнатьева, рявкнул я. — Вы не смогли защитить меня, не смогли защитить мою семью, и теперь смеете говорить о прощении людей совершивших на меня покушение! И после этого вы надеетесь, что я тихо и мирно дам вам отставку? Охрана!
Дверь в кабинет распахнулась и на пороге материализовалась пара казаков из бригады Рихтера.
— Николай Павлович, я отстраняю вас от должности и налагаю на вас домашний арест, — не глядя на разжалованного громко заявил я. — Охрана проводит вас к выходу из дворца. Передайте текущие дела вашему заместителю, — прибавил я напоследок.
Лицо графа побелело так, что стали видны синеватые вены на висках. Он молча склонил голову, развернулся и, в сопровождении конвоиров, на негнущихся ногах, вышел из кабинета. Едва его прямая спина скрылась из виду, как из приемной выглянул встревоженный секретарь.
— Андрей Александрович, закройте дверь, — устало приказал я ему и уселся обратно в кресло.
Неловкую тишину нарушили пробившие семь вечера часы приемной. Я чувствовал, что, под влиянием эмоций, совершил непоправимую глупость, но не мог признаться в этом даже самому себе. А Игнатьеву? Мне что теперь нужно бежать за ним и уговаривать остаться!? Конечно, на переправе лошадей не меняют, но разве не смогу я найти ему замену? Но в такие сроки, да ещё ввести в курс дела, черт меня подери...
— Давайте вернемся к тому, на чем остановились, — предложил я, стараясь не думать о случившемся. — Я не требую от вас немедленного ответа, но хотел бы увидеть ваши соображения по финансовому вопросу у себя на столе через три дня, — уточнил свое распоряжение я. — Можете идти.
Дождавшись, когда дверь за восходящими светилами русской экономики захлопнется, я обхватил голову руками и замер в раздумьях. Ситуация оказалась гораздо хуже чем я себе представлял. Игнатьев был прав, покушение являлось лишь маленькой верхушкой айсберга торчащей на виду. Основная угроза таилась в глубине, скрытая до поры до времени от посторонних глаз. Сейчас мой корабль столкнулся с верхушкой и уже дал течь, а что станет с ним при столкновении с главной проблемой?
Я прошелся по кабинету, разминая ноги, выпил воды из графина и подошел к камину. Меня всегда успокаивала возня с огнем, позволяла мне собраться с мыслями. Но не в этот раз. Совершенно истощенный переживаниями последних суток, я был не в состоянии сосредоточиться на чем-либо кроме мыслей о своих скорбных делах. Подумать только, со времени покушения не прошло и суток!
Отойдя от камина, я плюхнулся на диван, положив ноги на спинку, и, закрыв глаза, постарался ни о чем не думать. Однако непрошенные мысли так и мелькали в голове. Взгляд уткнулся в лежащий на столе доклад Игнатьева о 'Занозе', подготовленный год назад теперь уже бывшим начальником разведки:
'Проанализировав состав 'Занозы' можно сделать вывод, что более трёх пятых из привлечённых графом Блудовым участников клуба являются помещиками, причем помещиками крупными, владеющими сотнями и тысячами душ до отмены крепостного права. Оставшиеся две пятых составляют представители старых аристократических родов: Юсуповых, Орловых-Давыдовых, Строгановых, Воронцовых, Гагариных, Галицыных, Шереметьевых и т.д. Именно последняя группа представляет наибольшую опасность в виду обширных связей и возможностей её членов. Обладая высокими придворными чинами, в том числе и военными, а так же значительным богатством (сопоставимым, а возможно и превышающим возможности казны), данная категория лиц может представлять существенную опасность для трона.
Длительная болезнь основателя клуба, графа Блудова, в последние месяцы утратившего руководящую роль в собственном детище, так же вызывает опасения. На данный момент, в виду аморфности и внутренних политических разногласий, 'Заноза' не представляет немедленной угрозы. Но на смену Дмитрию Николаевичу, склонному в больше степени к подковерным играм и компромиссам, может придти более резкий и категоричный лидер, способный организовать выступления в духе 1825 года.
Посему прошу Высочайшего позволения незамедлительно начать превентивные аресты членов 'Занозы'.
Н.П. Игнатьев, 16 февраля 1864 года'
'А ведь он был прав, так оно и вышло... — подумал я. — Зря я, наверное, его отругал...'
— Ваше Императорское Высочество, — сквозь двери донесся до меня тихий голос Сабурова, — позвольте сперва доложить о вас Его Императорскому Величеству.
— Докладывай, — услышал я голос своего дяди Константина.
Я вскочил с дивана и провел рукой по лицу, стряхивая с себя остатки сна.
— Ваше Императорское Величество, к вам с визитом Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич, — заглянув в кабинет, объявил секретарь.
— Я уже понял, — со вздохом сказал я, поднимаясь навстречу вошедшему. — Рад видеть вас живым и невредимым, дядя!
Мы с Великим Князем обнялись, он был бледен и взволнован.
— Игнатьев, — на этом имени я немного запнулся, — докладывал мне, что на вас тоже было совершено покушение, но, слава Богу, все обошлось.
— Мне тоже отрадно видеть тебя, мой дорогой Николай в добром здравии. Я слышал о твоем горе и хочу, чтобы ты знал, — Константин приложил руку к сердцу, — я скорблю об этой утрате вместе с тобой, — он выдержал минутную паузу и взволнованно продолжил. — Но до меня дошли некоторые слухи о твоих намерениях и делах.... Правда ли что ты дал отставку Николаю Павловичу? — отстранившись от меня, спросил Константин Николаевич.
— Да это так, — не стал отпираться я, усаживаясь в кресло.
— До меня дошли сведения, что послужило поводом для вашей размолвки, — демонстрирую хорошую информированность, сказал Великий Князь, садясь напротив. — Ты не прав.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
